Воины бури (ЛП) - Корнуэлл Бернард - Страница 16

— А он взял в жены твою дочь! — не мог не вставить отец Цеолнот.

— Покувыркался с ней, это уж точно, — сказал я, глядя на Леофстана, а потом повернулся к Этельфлед. — Рагналл не собирается нападать на Честер, — заверил я ее, — по крайней мере еще пару лет. Когда-нибудь — да, если сможет, но не сейчас. Так что да, — твердо произнес я, — он сюда не придет.

А на следующее утро он пришел.

Норманны показались из-за края леса шестью огромными потоками. Им по-прежнему не хватало лошадей, поэтому многие шли пешком, но все в кольчугах и шлемам, со щитами и оружием, появляясь из-за далеких деревьев под своими знаменами с изображениями орлов и топоров, драконов и воронов, кораблей и молний. Некоторые флаги несли христианский крест, и эти, предположил я, относились к ирландцам Коналла, а стяг Хэстена — просто человеческий череп, насаженный на шест. Самый большой флаг — кроваво-красный топор Рагналла, трепетал на сильном ветру над группой всадников, которые выдвинулись впереди гигантской орды, медленно выстраивающейся в мощный боевой строй, обращенный к восточным валам Честера. Во вражеских рядах трижды проревел рог, будто они думали, что мы как-то не заметили их прихода.

Финан вернулся, опережая врага, предупредив меня, что видел движение в лесу, и теперь присоединился к нам с сыном на крепостном валу и смотрел на огромную армию, появившуюся из-за дальнего леса и развернувшуюся перед нами, заняв полмили открытого пространства.

— Нет лестниц, — произнес он.

— Нет, насколько я вижу.

— Язычники могущественны, — отец Леофстан тоже поднялся на стену и окликнул нас. — Но мы победим! Разве не так, лорд Утред?

Я не обратил на него внимания.

— Никаких лестниц, — сказал я Финану, — значит, они не атакуют.

— Довольно впечатляюще, — произнес мой сын, глядя на огромную армию. Он обернулся, когда тихий голос пропищал с ведущей на стену лестницы. Это была жена отца Леофстана, по крайней мере, эта кучка тряпья, плащей, накидок и капюшонов напоминала ту кучку, с которой он прибыл в город.

— Гомерь, любимая! — воскликнул отец Леофстан и поспешил на помощь этой кучке тряпья по крутой лестнице. — Осторожно, мой херувимчик, осторожней!

— Он женат на гноме, — произнес мой сын.

Я засмеялся. Отец Леофстан был столь высок, а кучка тряпья так мала и закутана в тряпье, что напоминала маленького пухлого гнома. Она протянула руку, и муж помог ей на последних истертых ступенях. Она пискнула с облегчением, когда добралась до вершины, и ахнула, увидев армию Рагналла, что сейчас продвигалась по римскому кладбищу. Она стояла рядом с мужем, ее голова едва достигала ему до талии, Гомерь вцепилась в его рясу, будто опасаясь, что может навернуться со стены. Я попытался разглядеть её лицо, но оно скрывалось в глубине просторного капюшона.

— Они язычники? — спросила она слабым голосом.

— Поверь, дорогая, — весело сказал отец Леофстан, — Бог послал нам лорда Утреда, и Бог дарует нам победу. — Он обратил широкое лицо к небу и поднял руки. — Излей же гнев свой на язычников, Господи! — взмолился он, — приведи их в смятение яростью своей и порази их гневом своим!

— Аминь, — пискнула его жена.

— Бедняжка, — тихо произнес Финан, взглянув на нее. — Как пить дать под этим тряпьем прячется уродливая жаба. Епископ, пожалуй, рад, что не обязан засевать её чрево.

— А может, это она рада, — возразил я.

— А может, она красавица, — задумчиво предположил мой сын.

— Ставлю два шиллинга, что жаба, — предложил Финан.

— Идет, — сын протянул руку, чтобы скрепить сделку.

— Не будьте глупцами, — прорычал я, — проклятая церковь и так у меня в печенках сидит, не хватало еще ваших шуточек над женой епископа.

— Ты хочешь сказать, над его гномом, — произнес сын.

— Просто не распускайте руки, — сказал я и повернулся взглянуть на одиннадцать всадников, отделившихся от широкой стены щитов. Они под тремя знаменами скакали к нашим крепостным валам. — Пора ехать, — сказал я.

Время встретиться с врагом.

Глава четвертая

Наши лошади ожидали на улице, а мой слуга Годрик держал превосходный шлем, увенчанный фигуркой волка, свежевыкрашенный щит и плащ из медвежьей шкуры. Когда я грузно взобрался в седло, знаменосец встряхнул огромный стяг с волчьей головой. Я ехал на Тинтриге, новом черном как ночь жеребце, огромном и диком. Его имя означало Буря, и то был подарок от моего старого друга Стеапы, который возглавлял придворную гвардию короля Эдуарда, пока не покинул свой пост, удалившись в свои владения в Уилтуншире. Тинтриг, как и Стеапа, был натренирован для битвы и обладал злобным нравом. Мне он нравился.

Этельфлед уже ждала у северных ворот. Облаченная в отполированную до блеска кольчугу под белоснежным плащом, она сидела верхом на Гасте, своей белой кобыле. Ее сопровождали Меревал, Осферт и Цинлэф, как и отец Фраомар, ее духовник и капеллан. ?— Сколько приближается язычников? — спросила меня Этельфлед.

— Одиннадцать.

— Пусть к нам присоединится еще один человек, — приказала она Меревалу. ?Этот человек, учитывая наших с ней знаменосцев, моего сына и Финана в качестве сопровождающих, уравняет нас в числе с теми, кого взял с собой Рагналл.

— Возьми принца Этельстана! — велел я Меревалу.

Меревал посмотрел на Этельфлед, она кивнула.

— Но скажи ему, чтобы поторопился! — уточнила она.

— Пусть ублюдки подождут, — проворчал я, игнорируя замечание Этельфлед.

Этельстан уже облачился для битвы — в кольчугу и шлем, так что заминка возникла, только чтобы оседлать лошадь. Сев в седло, он улыбнулся мне, а потом почтительно поклонился тетке.

— Благодарю тебя, госпожа!

— Просто сохраняй молчание, — приказала ему Этельфлед, а потом повысила голос: — Открыть ворота!

Огромные ворота заскрипели, завизжали и заскрежетали, пока их толкали наружу. Воины еще топали по каменным ступеням, поднимаясь на валы крепости, когда наши знаменосцы уже проезжали сквозь длинную арку ворот. Держащий крест гусь Этельфлед и моя волчья голова были единственными знаменами, что поднялись навстречу слабому весеннему солнцу, когда мы прогрохотали по мосту, что пересекал заполненный водой ров. А затем мы пришпорили лошадей навстречу Рагналлу и его людям, осадившим своих коней ярдах в трехстах от нас.

— Ты не должна здесь находиться, — сказал я Этельфлед.

— Почему же?

— Потому что мы не услышим ничего кроме оскорблений.

— Думаешь, я боюсь слов?

— Думаю, он постарается оскорбить и задеть тебя, и разгневав, добьется своей цели.

— Писание учит нас, что глупец обычно словоохотлив! — произнес отец Фраомар, весьма приятный молодой человек, крайне преданный Этельфлед. — Так пусть поганец говорит и явит свою глупость.

Я повернулся в седле, чтобы взглянуть на стены Честера, густо усеянные воинами: солнце сверкало на наконечниках копий по всей длине вала. Ров очистили и заново утыкали заостренными кольями, а стены увешали знаменами, большинство из которых изображали христианских святых. «Оборонительные сооружения, — подумал я, — выглядят внушительно». А вслух произнес:

— Если он попытается напасть на город, то он просто глупец.

— Тогда почему он здесь? — спросила Этельфлед.

— Этим утром? Запугать нас, обругать и бросить вызов.

— Я хочу на него посмотреть. Хочу увидеть, что он за человек.

— Он опасен, — произнес я и задался вопросом, сколько же раз я встречался с врагом перед битвой во всем блеске своей воинской славы. Это ритуал. На мой взгляд, ритуал этот ничего не значил, ничего не менял и ничего не решал, но, видимо, Этельфлед было любопытно взглянуть на врага, и поэтому мы сделали Рагналлу одолжение и приехали выслушать оскорбления.

Мы остановились в нескольких шагах от северян, стоящих под тремя знаменами. Красный топор Рагналла был самым большим, а по бокам — стяг с изображением корабля, плывущего по кровавому морю, и череп на высоком шесте — символ Хэстена. Сам Хэстен восседал под этим черепом на коне и улыбнулся мне, будто мы старые друзья. Он выглядел старым, но, думаю, я тоже. Его шлем украшало серебро и крылья ворона. Он был явно доволен собой, в отличие от человека, чьё знамя изображало корабль в кровавом море — тоже пожилого мужчины, узколицего и седобородого, со шрамом на щеке.