Русский бой на Любки - Шевцов Александр А. - Страница 8

Вдумайтесь сами в то, что прозвучало в предыдущих строках: если перешагнуть через нижнюю, дальнюю, начальную ступень, то можно сразу заняться главным, потому что она будет преодолена и останется позади. А если есть сила, то можно перешагнуть, перепрыгнуть сразу через несколько ступней и даже уцепиться и подтянуться еще выше, сразу отбросив множество шагов подготовительной работы…

Где позади? Когда вы говорите: если перешагнуть нижнюю ступень лестницы, и сразу перейти к главному, вы говорите о жизни, о мастерстве, о деле, о самопознании, но при этом продолжаете использовать метафору лестницы, то есть образ обычной лестницы, для того, чтобы сделать понятной свою мысль о движении по ступеням мастерства или внутреннего развития. Даже не говоря слово «лестница», мы все равно видим именно ее, как то понятие, что используем. Именно оно лежит в основе нашего мышления, когда мы говорим о «ступенях развития или движения», об «уровнях», «разрядах», пьедестале почета, чемпионстве, вхождении в сборную, приглашении на сборы и вообще о любом прогрессе.

В основе всей европейской теории прогресса лежит понятие о лестнице на Небеса, в сущности, двойной — вверх и вниз. Вниз ведет библейская лестница Иакова, по которой ангелы небесные спускаются на землю. Вверх — рукотворная Вавилонская башня, столп, по которому люди хотели подняться до небес и низвергнуть оттуда богов…

Прогресс — это вавилонская башня, всегда завершающаяся крахом, потому что построена людьми, чтобы подчинить себе природу. Видим мы ее как огромную каменную лестницу, свернутую спиралью. Поднимаясь по ней можно скакать через ступеньку или даже две, спускаться приходится кубарем, и потому пересчитывать все… Но это рукотворная лестница, и потому очень обычная.

Лестница Иакова нерукотворна, дорога ангелов явно совсем иная, и все же мы можем ее видеть и говорить только как о лестнице, которую опускают с Небес… На это надо обратить особое внимание: даже когда мы хотим сказать о том, что совсем не является лестницей, а всего лишь позволяет двигаться из одного места в другое, нам нечем это выразить, кроме образа лестницы.

Почему и что это значит для нас? Лестница — это очень простое орудие. Каждый видел, знает и может ее использовать. И использует множество раз на дню. Лестница — это настолько привычно, что мы даже пытаемся думать с её помощью… Как она так пробралась в наше сознание? Как она захватила наши тугие и неподатливые умы, которые не так уж охотно осваивают новое и сложное? Своей простотой?

Лестница настолько непроста, что её появление в жизни человека можно считать чудом. Лестница — это орудие борьбы с бесконечностью и безмерностью, это способ войти дважды в один и тот же исток, она так же невозможна, как остановленное мгновение или естественная наука, но она есть! Лестницу внесли в наше сознание каким-то чудом.

Как это объяснить? Вспомните древний пример, описывающий чудесность пространства и невозможность движения, как это считает философия — апории Зенона. Например ту, что Ахиллес не догонит черепаху.

Перед Ахиллесом, как и перед всяким спортсменом, стоит самая обычная задача: начать бег в точке С — старт и завершить его в точке Ф — финиш, пробежав расстояние в 100 стадий или любых других мер. Тем самым он должен преодолеть соответствующее этому расстоянию пространство. По условиям задачи одновременно с ним это же пространство преодолевает черепаха, которая начинает бег раньше и успевает пройти часть пути. Ахиллес — самый быстрый бегун Эллады. Он бежит в 5-10-20-100 раз быстрее черепахи. Но философ утверждает, что он никогда её не обгонит. Почему?

Потому что черепаха уже впереди. Совершенно все равно, насколько. Допустим она уже проползла 90 стадий, Ахиллес, бегущий в 10 раз быстрее её, пройдет эти 90 стадий, но черепаха успеет проползти на 1 стадию вперед, Ахиллес мгновенно преодолеет её, но черепаха окажется окажется впереди на 1 десятую стадии. И так бесконечно.

Что породило эту странную задачу про бесконечность? Возможность совершить чудо — поверить алгеброй гармонию и превратить хаос в порядок. Попросту говоря, наложить на бесконечный поток меру, разбить нечто, не поддающееся ни измерению, ни описанию, сетку из наших представлений о том, как нам удобней жить. Делается это просто: ты встаешь в начале пути и называешь это место точкой, а потом посылаешь другого себя, чтобы он встал в том месте, куда ты хочешь прийти, и называешь это место тоже точкой, точкой выхода или завершения пути. А потом разбиваешь этот путь на какие-то равные отрезки, скажем шаги…

И вот перед тобой отрезок пути равный ста шага, ста стадиям, ста мерам…

Нет пути, нет сетки, меры, отрезков, есть поток неведомого, на берегу которого ты стоял, считая, что пометил это место точкой. Точки тоже не было, потому что она тут же исчезла, размытая бесконечным движением, да её и поставить-то было не на что…

Но ты удерживал ее в своем воображении и нырнул, послал в плавание второго себя, и им выпрыгнул в каком-то ином месте этой безмерности, и утвердил себя там… И это было чудом. А после этого ты протянулся навстречу самому себе тонкими нитями воображаемых нитей, и нарисовал в своем сознании линии, похожие на лестницу из 100 шагов. И впечатал её в эту движущуюся безмерность. И из пространства родилось расстояние. А внутри него стало возможно двигаться не в потоке, а по ступеням и это было второе чудо.

А потом человек взял два куска вещества, из того, что назвал деревом, положил их вдоль звенящих от напряжения, как тетива нитей, впечатанных им в пространство, и стал прибивать к ним поперечины из того же дерева. И так родилось орудие, для преодоления непреодолимого. Теперь воображаемое расстояние овеществилось и стало орудием покорения пространства. Теперь его можно было приставить к любой желанной точке, и так соединить два куска безмерности расстоянием.

Ахиллес, способный свободно играть в безмерности стал достижим для черепахи, если его удавалась загнать в рамки этого воображаемого орудия покорения природы. Черепахи сильнее Ахиллесов в том мире, в котором существуют лестницы, потому что в лестницах их сила, сила, пролитая в мир, сила, проложившая мосточки над невероятным и потому позволяющая нам не тонуть в безмерности.

Сила эта воплощена в строгие, жестко закрепленные связки из образов, имеющих точную мерность. Называются эти цепи образов образцами, пока они в сознании и лестницами или науками, когда вовне.

Но фокус в том, что когда мы пытаемся говорить о сложном, мы непроизвольно опираемся на образ деревянной лестницы, в которой нам все понятно, а не на понятие, лежащее под ней. А под ней то, в чем движется Ахиллес, стихия, которая не имеет меры.

В итоге, когда мы собираемся преодолеть нижние ступени, мы предполагаем, что то, через что мы перепрыгнем, привязано к ним. А оно — единое целое с тем, к чем мы перепрыгнем.

Попросту говоря, если ты пропускаешь первую ступень, и сразу переходишь ко второй или третьей, она просто становится вдвое или втрое тяжелей, потому что содержит в себе все предыдущие…

Да и сами вы можете увидеть: пропустить нечто, чтобы оно осталось позади можно, когда лестница вне себя. Но как оставить позади то, что внутри? Позади чего останется пропущенная тобой часть тебя?

Самопознание — это не лестница, бегущая в небо, оно, скорее схоже с корзиной с ягодами, на дне которой наливное яблочко. Уж хочешь ли ты есть ягоды, или предпочтешь их высыпать, но идти придется последовательно.

Поэтому начинать надо с того, что дальше всего от цели, от Я. А дальше всего — эта самая пена из образцов, называемая мышлением. Именно с её помощью разум покорил хаос этого мира, и так обрел себя на вечную ловушку в тюрьме воплощения.

Глава 9. Мастерство

Вот теперь появляется возможность поговорить о том, как достигается мастерство вообще и в боевых искусствах в частности, так сказать, о самой природе мастерства.

Для боевых искусств обычное понимание таково: мастер — это тот, кто может побеждать других. Вопрос: за счет чего? — в сущности, не задается. Точнее, он присутствует лишь скрыто, потому что перекрывается готовым ответом. Ответ же этот обладает силой очевидности: надо делать так, как делают победители, которых ты видел. Этому же учат и тренеры.