Шепчи мне о любви - Басби Ширли - Страница 23

«Единственное, что мне не нравится здесь, — думала она, рассеянно вычищая камин в кабинете Ройса, — это я сама, когда хозяин рядом».

Пока Пип не встретила Ройса Манчестера, она страшной клятвой клялась себе, что скорее умрет, чем станет игрушкой какого-нибудь богача. Но это было до того, как она ощутила в себе женщину, разбуженную поцелуем мужчины. Теперь она ни в чем не была уверена.

«Что же мне делать?» — спрашивала себя Пип, стискивая руки. Надеяться, что она и ее братья чудом попадут в Америку? Или что одноглазый откажется от своих планов? Как чертовски ей не повезет. Сейчас она в безопасности, а что с ней будет, когда Ройсу надоест оказывать ей покровительство или он вернется к себе в Америку? Не вечно же ему стоять между ней и одноглазым! Стало быть, выбора у нее нет. Остается только одно — продать свое тело, и, если она не хочет кончить, как Джейн, ей надо продать себя подороже. Что ж, если Манчестер действительно без ума от нее, он заплатит высокую цену, самую высокую.

Решение было принято, но вместо облегчения Пип почувствовала щемящую пустоту. Апатично переходя от предмета к предмету, не понимая, что делает, Пип по инерции продолжала убирать комнату. Позади нее открылась и закрылась дверь, но она не обратила на это ни малейшего внимания и только тогда поняла, что не одна, когда удивленный Ройс воскликнул:

— Мне кажется, ты слишком долго стираешь пыль с этой картины!

Вздрогнув, Пип обернулась. Тот, о ком она думала, думала дни и ночи, стоял в нескольких шагах от нее.

Ошеломленная, она быстро наклонила голову, пробормотала что-то в ответ онемевшими губами и заторопилась в направлении двери, но он нагнал ее и схватил за руку.

— Не убегай так быстро, — сказал он непринужденно, — я искал тебя. Мне нужно поговорить с тобой.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Может быть, он собирается попросить стать его любовницей? О Господи, только не это! Не сейчас!

Рейсу понадобилась почти героическая решимость, чтобы отправиться на поиски Пип с намерением выложить ей все свои планы, но он поклялся себе, что ни одно на свете существо не догадается, какое смятение вызывает в нем мысль о том, что она вот-вот покинет Англию. Зато и тревоги его рассеются, а жизнь войдет в свою колею. Она обворожительна, это правда, и даже больше чем обворожительна — желанна, как никакая другая. Но в конце концов были у него обворожительные женщины, и есть, и будут. Несколько недель спустя он уже с трудом вспомнит ее имя, не говоря о прочем.

К несчастью, когда он застал ее с тряпкой в руке в своем кабинете и начал готовиться к своей маленькой речи, Пип взглянула на него. И когда она подняла на него эти прозрачно-серые глубокие глаза с длинными черными ресницами, Ройс почувствовал, что все его добрые намерения испарились. Все до одного.

Чертыхаясь про себя, сдвинув брови, он продолжал — напряженно, почти грубо:

— Я видел твоих братьев. Мы решили, что самое разумное для вас всех — бегство. Только так вы можете ускользнуть от одноглазого. Я только что дал указание моему агенту купить билеты на пароход, и через несколько дней вы уже будете на пути в Штаты, в океане.

«Покинуть его? — подумала Пип, и такая острая боль сжала ей» грудь, что она пошатнулась. — И больше никогда, никогда не видеть его?» Она изумленно покачала головой, как бы не в состоянии поверить услышанному. Америка! Он отсылает ее в Америку. Какая ирония — теперь, когда ее мечта, ее и братьев, была на грани осуществления, ничего, кроме боли в сердце — давящей, надсадной, — не осталось!

Она подошла к нему ближе и маленькой изящной рукой легко дотронулась до его груди.

— Это правда? Вы хотите, чтобы я уехала? Ройс, вероятно, мог бы справиться с собой, если бы она обрадовалась или молча согласилась с его словами. Если бы она не коснулась его… Белый батист рубашки не мог скрыть опаляющее тепло маленьких пальцев, и Ройс почувствовал, что теряет самообладание. Хотел ли он, чтобы она уехала? Горькая улыбка разжала стиснутые губы. О да, он хотел, чтобы она уехала!. И чтобы перестало светить солнце, чтобы луна не вставала больше, а его сердце прекратило биться… Откровенно чувственная улыбка изогнула твердые губы американца, и он шепнул, нежно касаясь розового, приоткрытого в смятении рта:

— О нет, я не хочу, чтобы ты уезжала… Единственное, чего я хочу, — это отнести тебя на софу напротив стены…

Его губы скользили по ее лицу, зубы мягко покусывали гладкую горячую кожу, когда он шепнул ей на ухо:

— Я хочу положить тебя там и сорвать с тебя всю одежду до последнего лоскутка. И любить тебя! Вот чего я хочу…

Кровь так громко стучала в ее висках, что Пип боялась потерять сознание. Превозмогая себя, пытаясь удержаться на ногах, она изумленно качнула головой. Не нужно! Она не должна позволить этому случиться! А губы Ройса были такими мягкими и ласкающими, что почти лишили Пип рассудка; руки ее безвольно висели вдоль тела, колени подламывались.

Еще не полностью захлестнутая волной, поднимавшейся все выше и сотрясавшей ее хрупкое тело, Пип снова покачала головой. Есть нечто, кроме тела, в отчаянии твердила она себе. Есть реальная жизнь, требующая, чтобы она сопротивлялась до последнего.

— Нет, — проговорила она больным, безжизненным голосом. — Не делайте этого. Позвольте мне уйти.

— Позволить тебе уйти? — хрипло повторил Ройс. — И ты можешь просить меня об этом?

Его губы опьяняюще коснулись ее, он взволнованно простонал у самых ее губ, как если бы слова эти вырвались у него под пыткой:

— Не могу…

Увлекая ее в свои объятия, он поцеловал Пип с неистовством страсти, долго спрятанной в нем, и, загипнотизированная мощью его объятий, Пип почувствовала, как тает ее отчаянная попытка ухватиться за действительность. Где-то в глубине души она знала, что будет сожалеть об этом, знала, что ее жизнь и путь, которым она следовала, бесповоротно и страшно изменятся. Но она была бессильна против стихии, бушевавшей в них обоих. Бессильна.

Забыв об окружающем, сознавая только сладкую покорность тела в его руках, Ройс целовал Пип. Его твердый рот был требовательно прижат к ее губам, руки лихорадочно скользили по ее телу. Он хотел осязать всю ее сразу — от маленьких ног до нежной выпуклости груди. В движениях Ройса было отчаяние, будто его трепала жестокая лихорадка, утолить которую могло только обладание этим легким, горячим телом.

Ироничный, осмотрительный циник, Ройс никогда не был так возбужден. Он и не предполагал, что такое возможно — желать женщину до потери сознания. Искушенный в делах любви мужчина, для которого интимная жизнь была лишь видом изящного искусства, Ройс внезапно ощутил себя охваченным такой всепожирающей страстью, что единственной реальностью в мире для него в этот момент было нежное, льнущее к нему тело Пип. Утонув в водовороте желания, неистового желания, способного преодолеть любое сопротивление, Ройс тихо застонал, когда его язык глубоко погрузился в медовое тепло рта Пип. Дрожь сладостного удовольствия потрясла его большое тело, и он снова подхватил ее и крепко прижал к себе.

Пип, которой все больше и больше передавалось его возбуждение, почувствовала, как все ее тело отвечает на его ласки. Его поцелуй оглушил ее: дерзкое, пронизывающее прикосновение его языка заставило ее стройное тело жаждать чего-то нового и трепетать от странного томления. Ей казалось, что она еще недостаточно тесно прижалась к нему, и ее тело словно бы само изогнулось дугой, чтобы быть ближе к его телу, чтобы облегчить боль от повелительного призыва, заставившего отвердеть ее соски и налиться жидким огнем живот и ноги. Жар его отвердевшей плоти возбуждал ее все сильнее, и ей казалось, что она умрет от желания, если Ройс не овладеет ее телом так же всецело, как его язык овладел ее ртом. Инстинктивно Пип встретила увеличивающуюся настойчивость напора его языка своим собственным язычком, и он тут же прошептал:

— Да, целуй меня в ответ… О да, милая, попробуй меня, так же как я пробую тебя…