После тебя - Мойес Джоджо - Страница 37

– А можно мне взять это себе? – Лили принялась вытаскивать фото из пластикового кармана.

– Конечно, – поспешно ответил он. – Если хочешь, бери. Да ладно, бери прямо в пластике. На случай, если пойдет дождь.

– Спасибо, – кивнула Лили, бережно засовывая снимок под мышку.

Хозяин еще раз пробормотал свои извинения, и мы вышли из салона.

Мы сели перекусить – впервые за весь день – в местном кафе, и я, чувствуя, как постепенно улетучивается приподнятое настроение, начала говорить. Я рассказала Лили все, что знала, о романтических отношениях Уилла, о его успешной карьере, о том, что он был из тех людей, одобрение которых было не так-то легко заслужить, ну разве что сделать нечто из ряда вон выходящее или рассмешить его дурацкой шуткой. Рассказала, каким он был, когда мы встретились, и как сильно он потом изменился, став чуть мягче и научившись радоваться мелочам жизни, в частности возможности поднять меня на смех.

– Например, за то, что я опасалась пробовать непривычную еду. У моей мамы имеется стандартный набор из десяти блюд, которые она по очереди готовит в течение последних двадцати пяти лет. И ни в одно из них не входит квиноа. Или лемонграсс. Или гуакамоле. А твой папа все это любил.

– И ты теперь тоже?

– Ну, на самом деле я каждые пару месяцев пробую гуакамоле. Скорее, в память о нем.

– А тебе что, не нравится?

– Да нет, на вкус вроде бы ничего. Но уж больно похоже на зеленые сопли.

Я рассказала Лили о последней подружке Уилла, о том, как мы феерически испортили ее свадебный танец, когда я уселась Уиллу на колени и он начал кружить на своей моторизированной инвалидной коляске по танцполу, а она подавилась своим напитком, да так, что тот полился у нее через нос.

– Серьезно? Ее свадьбу?

И вот в душном зале маленького кафе я постаралась вызвать специально для Лили дух ее отца, и, возможно, потому, что мы были далеко от дома, со всеми сложностями нашей совместной жизни, или потому, что ее родители находились сейчас на континенте, или потому, что впервые в жизни кто-то рассказывал ей забавные и милые истории об ее отце, но Лили немножко пришла в себя и начала улыбаться, задавать вопросы и радостно кивать, словно находила в моих ответах подтверждение чего-то такого, о чем она и сама догадывалась. Да, да, наверняка он был именно таким. Да, возможно, я и сама тоже такая.

Мы с ней проговорили чуть ли не до полудня, не обращая внимания на остывший чай на столе и настойчивые предложения усталой официантки убрать со стола остатки тостов, которые мы заказали два часа назад, и я вдруг поняла, что впервые за все время могу вспоминать Уилла без щемящего чувства в сердце.

– А как насчет тебя?

– Ты о чем? – Я положила последний кусочек в рот и покосилась на уже готовую взорваться официантку.

– Что случилось с тобой после папиной смерти? Я хочу сказать, похоже, ты гораздо больше успела сделать, когда была с ним, несмотря на его инвалидное кресло, чем сейчас, без него.

Я едва не подавилась куском хлеба и судорожно попыталась проглотить его.

– Я, естественно, что-то делаю. И сейчас очень даже занята. Я имею в виду на работе. Ведь когда работаешь посменно, довольно трудно хоть что-то планировать. – (Лили скептически подняла брови, но ничего не сказала.) – И у меня по-прежнему болит бедро. Я еще не готова заняться альпинизмом. – (Лили лениво помешивала остывший чай.) – И вообще, моя жизнь полна событий. Ведь падение с крыши вряд ли можно назвать обычным делом. И впечатлений хватит на год вперед!

– Неужели ты считаешь, что падать с крыши – это занятие?

На минуту мы обе притихли. Я сделала глубокий вдох, пытаясь унять звон в ушах. Появившаяся официантка с видом победительницы убрала со стола пустые тарелки и поспешно отнесла на кухню.

– Эй! – нарушила я тишину. – А я рассказывала тебе, как возила твоего папу на скачки?

Моя машина сломалась, когда мы успели проехать сорок миль по автостраде в сторону Лондона. Ни раньше ни позже. Лили, как ни странно, сохраняла олимпийское спокойствие. На самом деле ей даже было интересно.

– Со мной еще ни разу такого не случалось, чтобы машина, в которой я ехала, ломалась. Даже не подозревала, что сейчас такое еще бывает.

А когда после ее заявления у меня отвисла челюсть (мой папа, например, регулярно умолял свой старенький минивэн, обещая ему бензин лучшего качества, регулярную проверку давления в колесах и вообще вечную любовь, довезти его без проблем домой), Лили сообщила мне, что ее родители каждый год меняли свои «мерседесы». Правда, в основном потому, добавила она, что через двенадцать месяцев машина могла потерять товарный вид, поскольку резко возрастал уровень угрозы со стороны ее сводных братьев окончательно уделать кожаный салон.

Мы грустно сидели в ожидании эвакуатора, чувствуя, как содрогается моя маленькая машинка, когда мимо проезжает тяжелый грузовик. Решив наконец, что в целях безопасности нам лучше выбраться из машины, мы вскарабкались на дорожную насыпь и, усевшись рядышком на траве, стали смотреть, как полуденное солнце постепенно исчезает за эстакадой автодороги.

– А кто такой Мартин? – спросила я, когда мы исчерпали все связанные с аварией темы для разговоров.

Лили рассеянно рвала траву рядом с собой.

– Мартин Стил? Это мужчина, который меня вырастил.

– А я думала, это был Фрэнсис.

– Нет. Урод нарисовался у нас, когда мне уже было семь.

– Знаешь, Лили, ты это брось. Кончай его так называть.

Она посмотрела на меня исподлобья:

– Ладно. Ты, наверное, права. – Лили улеглась на траву и сказала со сладкой улыбкой: – Пожалуй, я буду звать его Хренососом.

– Тогда уж лучше зови Уродом. А как так вышло, что ты его до сих пор навещаешь?

– Мартина? Он единственный папа, которого я действительно помню. Мама жила с ним, когда я была маленькой. Он музыкант. Очень креативный. Он читал сказки и сочинял обо мне песни и вообще. Я просто… – начала Лили и замолчала.

– А что произошло между ним и твоей мамой?

Лили, порывшись в сумке, достала сигареты и закурила. Затянулась и, выставив вперед челюсть, выдохнула длинную струйку дыма.

– Однажды я пришла со школы, меня тогда еще привела жившая у нас девушка-иностранка, а мама объявила, что Мартин ушел. Она сказала, они решили, что им лучше расстаться, так как они перестали ладить. – Лили сделала очередную затяжку. – Он вроде бы не был заинтересован в ее личностном росте или не разделял ее ви?дения будущего. В общем, чушь собачья! Думаю, она просто уже встретила Фрэнсиса и поняла, что Мартин никогда не сможет дать ей того, чего она хочет.

– А именно?

– Денег. И большой дом. И возможность целый день заниматься шопингом, сплетничать с подругами, чистить свои чакры, ну и так далее. Фрэнсис зарабатывает целое состояние, занимаясь какими-то вещами как частный банкир в своем частном банке вместе с другими частными банкирами. – Она повернулась и внимательно на меня посмотрела. – Так что какое-то время Мартин, в сущности, был моим отцом… В общем… я звала его папочкой буквально до того дня, как он от нас уехал. Он водил меня в детский сад и начальную школу, ну и все остальное. А потом она решает, что он ей надоел, и вот я прихожу домой, а он только что… ушел. Дом ведь ее, вот он и ушел. И все дела. И мне запретили с ним видеться и даже говорить о нем, потому что я только бережу старые раны и вообще все усложняю. Ведь она, само собой, ужасно страдает и находится на грани нервного срыва. – Здесь Лили очень похоже изобразила интонации Таниного голоса. – А когда я уже реально на нее разозлилась, она заявила, что ни к чему так переживать, так как он даже не мой папа. Да уж, самый удачный способ поставить меня в известность. – (Я с изумлением уставилась на нее.) – А потом в нашем доме тут же объявился Фрэнсис, ну и пошло-поехало. Огроменные букеты цветов и так называемый семейный отдых в роскошном отеле для родителей с детьми, где, пока они милуются, меня как третьего лишнего отсылают с нянями на детскую площадку. А потом, шесть месяцев спустя, она приводит меня в «Пиццу-экспресс». Я думаю, она хочет меня порадовать и, возможно, Мартин возвращается, но она заявляет, что они с Фрэнсисом собираются пожениться, что это чудесно, что он станет мне чудесным отцом и что я должна его очень любить. – Лили пустила в воздух колечко дыма и принялась смотреть, как оно увеличивается, расплывается и исчезает.