Пурпурная лилия - Басби Ширли - Страница 8

Сабрина ничего не понимала, и взгляд, который она бросила на его рюмку с бренди, показался Алехандро весьма выразительным.

— Нет, нет, голубка, не волнуйся. Твоя тетя Франсиска хочет выдать тебя за Карлоса, ну и мне было интересно, как ты к этому отнесешься.

Сабрина наморщила носик.

— Тетя Франсиска вечно лезет не в свои дела. Я не хочу замуж. — На ее лице появилось мечтательное выражение. — А когда захочу, то буду любить так же, как ты и мама. Меньшего мне не надо.

Алехандро был доволен. Он поднял рюмку и торжественно провозгласил:

— За настоящую любовь!

Сабрина ушла спать, а Алехандро, хотя и несколько успокоенный на ее счет, все же серьезно задумался о ее будущем… Он знал, что поблизости не было ни одного мужчины, который привлекал бы к себе ее внимание. Да, вынужден он был признать, ни одного, которого бы она не смогла повести за собой, как быка на веревке! Нет, постойте! Алехандро вспомнил молодого человека с худым смуглым лицом и жадеитовыми глазами… пасынок Софии. Бретт Данджермонд.

Итак, довольно подумал он, мужчина есть. Он достаточно силен и напорист, чтобы справиться с любой женщиной… даже с Сабриной.

Сабрина не видела Бретта Данджермонда десять лет, чего не скажешь о ее отце. Ему приходилось встречаться с молодым родственником и в Натчезе, и в Новом Орлеане, и хотя эти встречи были недолгими, Алехандро был симпатичен этот молодой человек. Правда, до сего вечера он и не помышлял о нем как о зяте.

Хитро улыбаясь, Алехандро сел за стол, достал бумагу и чернильницу. Несколько секунд он, не двигаясь, смотрел в никуда, понимая, что необходимо придумать предлог для столь неожиданного приглашения. Поднапрягшись, он вспомнил, что Бретт заполучил плантацию в Луизиане, и принялся писать.

Года два назад, когда Алехандро встретил Бретта в Новом Орлеане, тот не без насмешки над собой признался, что вроде бы собирается заделаться плантатором, как отец. Плантацию, которую он выбрал, кажется, продавали из-за неурожая индиго в 1792 году, однако Бретт, это Алехандро хорошо запомнил, собирался посадить сахарный тростник. Он вспомнил, что Бретт на удивление много знал об этой совершенно новой в Луизиане культуре, и широко улыбнулся. Сахарный тростник — вот, что ему нужно! Он напишет Бретту, что собирается пустить несколько сотен акров под сахарный тростник и хочет узнать его мнение на сей счет. Не очень ловко, зато обоснованно. И он, чтобы не дать себе передумать, начал писать. Закончив письмо, Алехандро откинулся на спинку кресла и усмехнулся.

Вспомнив о Бретте, он вспомнили о том, как любили друг друга София и Сабрина, и ему показалось, что он разрешит несколько проблем, поставленных перед ним сегодня Франсиской. Если с ним, не дай Бог, что случится, только Софии Данджермонд он доверит свою дочь, а пока — и он опять усмехнулся — посмотрим, что сделает Бретт, получив его письмо.

Глава 4

Когда приглашение Алехандро посетить Ранчо дель Торрез попало наконец в руки Бретта Данджермонда, стоял дождливый ветреный конец ноября. Бретт только что возвратился из Риеарвью, где временами жил в своем холостяцком домике неподалеку от главного здания, после целого дня, проведенного в компании своего друга Моргана Слейда.

Кляня дождь, он стоял в маленькой прихожей построенного исключительно для него пять лет назад дома и снимал промокший насквозь плащ. Дверь направо вела в просторную комнату. Бретт прошел по турецкому ковру прямо к разожженному камину.

Эта комната служила ему гостиной и столовой, и в ней стояли удобные кресла, обитые зеленой кожей, тяжелый дубовый стол и буфет с одной стороны, а с другой несколько коричневых бархатных кресел в стиле Людовика XV на фоне мягких золотистых портьер на забрызганных дождем окнах. По смешению стилей и охотничьим картинам на стенах легко было догадаться, что комната не знала женской руки, но это как нельзя больше устраивало Бретта.

Погрев над огнем руки, он огляделся и обнаружил на столике возле своего любимого кресла письмо. Ему стало любопытно и боязно одновременно. Развернув письмо, он посмотрел, как слуга, камердинер и лакей в одном лице, развешивает его плащ, и спросил:

— Когда письмо пришло? Кто его принес?

— Часа два назад, хозяин, его принес коробейник. Сказал, что ему дал его испанский солдат в Новом Орлеане.

Олли Фрэм отвечал немногословно, но в его выговоре, несмотря на девять лет службы у Бретта, еще сохранилось что-то от лондонского просторечия.

Бретт поверх письма внимательно поглядел на своего слугу и сухо произнес:

— Ты, конечно же, не мог его не прочитать. На обезьяньем лице Олли появилось обиженное выражение, и он с негодованием воскликнул:

— А вдруг там было что-нибудь важное, хозяин! Тогда я бы послал за вами.

Бретт хмыкнул и, усевшись поудобнее в кресле, прочитал до конца послание Алехандро.

Несколько секунд он задумчиво смотрел на огонь и встрепенулся, только когда Олли поставил рядом с ним кувшин с вином. Глядя на маленького темноволосого человека, который внешне никак не подходил на роль лакея или камердинера, он спросил:

— Ну? Примем приглашение дона Алехандро?

— Почему бы и нет? С тех пор, как мы в октябре вернулись из Англии, вам что-то не сидится на месте. В путь так в путь. Мы еще ни разу не были западнее реки Сабрины.

Чтобы хозяин спрашивал мнения слуги о чем-то, кроме рубашки и сапог… Но Олли Фрэм был не совсем обычным слугой… Бретт часто ему говорил, что по закону он уже давно висел бы на Тибурнском холме, если бы карман, в который он залез на ярмарке в честь Святого Варфоломея, принадлежал не девятнадцатилетнему Бретту Данджермонду. И это определило жизнь Олли. В шесть лет он остался в трущобах Лондона, и, чтобы выжить, ему пришлось обучиться кое-чему, за что по головке не гладят. Судьба улыбалась ему, пока он не попытался украсть карманные часы Бретта.

Бретт же бесцельно бродил по ярмарке, как вдруг почувствовал скольжение у себя на животе и, развернувшись, увидал прямо перед собой грязного мальчишку в лохмотьях, изрыгавшего такие ругательства, что даже Бретт смутился. Отвести мальчишку к судье означало подписать ему смертный приговор, поэтому, движимый состраданием, он привез неблагодарного оборвыша к себе домой. Олли не испытывал ни малейшей признательности за то, что Бретт сохранил ему жизнь, стоило ему напомнить, что пора мыться или учиться хорошим манерам, и, не дай Бог, человеческому языку. Однако постепенно он, пообтесался и стал относиться к Бретту как к высшему существу.

Бретт сам не понимал, как случилось, что Олли стал его камердинером и лакеем, но, как ни странно, Олли принял его с радостью, и Бретт успокоился. Человек, который видел Олли в первый раз, мог и испугаться, кстати, в свои девятнадцать лет он выглядел гораздо младше, но потом замечал умный взгляд карих глаз, правда, немного циничный, и все вставало на свои места. К сожалению, Олли иногда забывался и тогда чьи-нибудь часы или булавки перекочевывали в его руки, но несмотря на эти проделки, он был ловким и смышленым и для такого человека, как Бретт, каждую минуту готового к опасности и обману, был незаменимым слугой. Ни слова нельзя было добиться от Олли, когда они куда-нибудь исчезали с Бреттом, ни слова он не произносил и когда Бретт вляпывался в какую-нибудь историю. Наоборот, Олли сам был рад немного посходить с ума. Конечно, тогда в Лондоне Бретт был еще очень юн. Он приехал в Англию получить довольно приличное наследство от двоюродной бабушки, и результат легко было предвидеть. Он шатался по Европе с кучей денег в карманах, и не было ничего странного в том, что это обстоятельство нередко заводило его на опасные дорожки, так что вскоре его стали звать «Дьявол» Данджермонд…

В дверь постучали, и Олли вышел. Не прошло и минуты, как он вернулся с кратким сообщением:

— Хозяин, ваш отец ждет вас. У него в гостях генерал Уилкинсон, и ваш отец хочет, чтобы вы составили им компанию после обеда.