Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 108

Я подошел, чтобы как следует все рассмотреть. На пьедестале примерно в половину человеческого роста стояла деревянная фигура той же высоты — так, что его жуткие рожи были примерно на уровне моего лица. На шеях и на каждой из пяти голов я заметил украшения из драгоценных камней невероятной красоты и стоимости. Рука, державшая трезубец, была унизана бесценными кольцами.

У меня не хватит слов, чтоб описать то, насколько омерзительна была представившаяся мне картина чудовищного идола. Когда же я заметил, как взирает на него мистер Тезигер — с удивительной помесью благоговения и животного ужаса, — я мысленно согласился с Багвеллом: это был сумасшедший, и притом опасный сумасшедший.

Меж тем мой гостеприимец громко кашлянул, привлекая к себе мое внимание.

— Ныне для меня настали тяжкие времена, — негромко сказал он, — и я стал жертвой некой великой, грозной и неведомой мне самому силы. — Тут он и вовсе перешел на шепот. — Многие годы тому назад, когда я отверг веру моих предков ради брахманского посвящения, я не знал, на что иду. Я похитил Шиву из дома моего друга и принес его в свой дом. Тогда же я ощутил, какую власть надо мной имеет этот кумир. В Индии я разбогател. Вернувшись в Англию, приобрел этот дом и нашел в нем галерею почти такой, какой вы ее видите; оставалось облицевать мрамором стены и поместить Шиву на его место. Прошли годы. Я изучал беспечно принятую мною религию, практиковал спиритизм, и все более и более меня охватывал таинственный огонь моей веры. И чем дальше, тем больше я убеждался: то, что кажется лишь куском дерева, — сущность, и сущность, полная темной злобы. Никогда не забуду тот жуткий вечер, когда Шива заговорил со мной!

— Давно это случилось? — уточнил я.

— Должно быть, несколько месяцев назад. Я стоял на коленях перед алтарем и по своему обыкновению молился, когда услышал голос, бормотавший на санскрите. Сперва я не поверил своим ушам, но вскоре… вскоре я привык к нашим еженощным беседам. Тогда, в самом начале, он отдал несколько приказов — вы видите, я их исполнил, — указал Тезигер на драгоценности. — Я не могу ослушаться его, я весь ему принадлежу. Но его последний приказ был ужасен… поистине ужасен… — Старик весь задрожал.

Все время нашего разговора он не отрывал взгляда от идолища, но теперь отошел подальше и повернулся к нему спиной.

— Рано или поздно я должен буду подчиниться, — слабым голосом простонал он. — Но это сводит меня с ума… сводит сума!

— Что? Молю вас, скажите!

— Я не смею. Это слишком, слишком ужасно. Та, кто мне дороже всех на свете… страшная, чудовищная жертва… которую я не смогу не принести. Да, да, не смогу. Не смогу не покориться власти, что превыше людей… Молю, не надо больше слов! Я вижу желанную мне жалость в ваших глазах.

— Да. Да, клянусь, мне жаль вас!

Стоило мне это произнести, как дверь открылась и вошли остальные участники застолья. Мисс Тезигер подбежала к дяде и положила руку ему на предплечье.

— Дядюшка, отчего бы вам не отправиться спать? — ласково и тревожно сказала она. — Той ночью вам не спалось, вы все бродили, я слышала. Вы так устали за день… уверена, эти господа охотно вас отпустят ко сну.

— Действительно, мистер Тезигер, вы выглядите совершенно утомленным. И я рекомендовал бы вам отойти ко сну немедля, — согласился с ней доктор Лорье.

— Погодите немного… немного. — Его голос срывался. — Хелен, дитя мое, ступай. Ступай, моя радость.

— Иди же! Не стоит раздражать его! — прошипел Багвелл.

Она в отчаянии бросила на нас взгляд, но он остался без ответа, и бедняжка нас покинула.

— А теперь, мистер Тезигер, могу ли я вас попросить оказать нам любезность и обратиться к вашему божеству?

Тот помрачнел и какое-то время оставался в молчании. Затем решительно склонил голову:

— Ваше искусство медиума позволит вам услышать Голос — и тем самым убедить доктора Лорье в его реальности. Хорошо же.

И он последовательно произвел череду каких-то весьма странных действий, после которых склонился пред алтарем и заговорил на санскрите.

Выглядело это совершенно дико. И, хотя я стоял совсем близко, я слышал лишь голос самого мистера Тезигера.

— Шива молчит, — наконец поднялся тот. — Как удивительно… должно быть, кто-то здесь не дает ему говорить… да, удивительно…

Но в голосе его я услышал не столько разочарование, сколько облегчение.

— Вам пора спать, дядюшка, — решительно заявил Багвелл. — Вы устали.

— Да, я устал. Позаботься о гостях, племянник, — приказал тот и, изысканно пожелав нам доброй ночи, ушел восвояси.

— Самый странный образчик безумия, который только мне попадался! — воскликнул я. — Мистер Багвелл, позвольте мне повнимательнее осмотреть идола.

— Как пожелаете, — неприязненным тоном сказал тот. — Только не вздумайте снимать его с пьедестала, дядя всегда замечает, когда статую кто-то трогал, — прибавил он быстро. — Тьфу, мерзость! Может быть, пойдем уже отсюда?

Что-то в его лице убедило меня: осматривать идола надо без него. Потому мы прошли в курилку, где некоторое время предавались пустой болтовне, пока не разошлись по своим комнатам.

Там, на столе, меня ждала записка — от мисс Тезигер, как я узнал к своему изумлению. Та сожалела, что поговорить наедине не удалось, и просила встречи в пять утра в парке. Порвав записку на клочки, я отправился в кровать, но мне не спалось: мешала тревога, смешанная с любопытством.

Не могло быть ни малейшего сомнения, что Тезигер безумен, и болезнь шаг за шагом подводит его к опасному краю. И та, кто так льнет к нему сейчас, не замечая этого, конечно же, в опасности. Ее надлежит спасти.

В назначенный час я поднялся, оделся и выскользнул из спящего дома.

Она ждала меня в лавровой аллее.

— Ах, как хорошо, что вы пришли! Но здесь говорить нельзя.

— Отчего же? Сейчас все спят.

— Джаспер не спит! Он, мне кажется, вовсе никогда не ложится. Всю ночь он опять бродил возле моей комнаты.

— Нельзя винить его в том, что он заботится о вашей же безопасности.

Она сердито нахмурилась.

— Вижу, он с вами уже говорил! Что ж, теперь мой черед. Идемте в беседку, там он нас ни за что не найдет.

И она проводила меня в изящную, со вкусом оформленную беседку, втолкнула внутрь и привалилась спиной к двери.

— Теперь я могу говорить, — радостно сказала она. — Во всем этом кроется какая-то мерзкая тайна — и я уверена, что за этим стоит Джаспер.

— Отчего же?

— Женская интуиция. Ну и… до того, как приехал Джаспер, дядюшка, конечно, браминствовал. Мне это было не по нраву, потому я не посещала его молений и даже не говорила с ним о Шиве и прочей гадости. Но! Да, он браминствовал — но в остальном, в том, что не касалось этой его недорелигии, он был нормальным, абсолютно нормальным, счастливым, разумным и очень добрым человеком. Меня он любил всем сердцем, как и моего покойного отца, а потому, незадолго до явления Джаспера, назначил меня наследницей всего своего огромного состояния. Джаспера же он, напротив, не выносил; то, что тот расположился у нас, как у себя дома, его раздражало. Я не встречала кузена с детства — а встретив, прониклась к нему глубокой неприязнью. Он же не оставлял меня своим назойливым вниманием, все время расспрашивая о дядюшке, его жизни, привычках… Занятное совпадение: в детстве, до того, как его увезли в Индию, Джаспер жил здесь, в этом доме… Он все вертелся в галерее… предлагал дядюшке поговорить с Шивой, хотя видел, что тот очень волнуется…

И вот две недели спустя дядюшка услышал глас Шивы. Я никогда не забуду этот день! Дядюшка весь горел в странном возбуждении, руки его дрожали, голос срывался… А после — день за днем он становился все слабее и телом, и духом, но глаза его горели все ярче. Это пугало, но пожаловаться Джасперу я не смела.

День за днем дядя все сильнее погружался в свою болезнь. Он все больше времени стал проводить перед алтарем, умоляя меня сопровождать его, надеясь, что я тоже услышу Голос. Он потратил целое состояние на те драгоценности — он показал их мне прежде, чем украсить ими статую. Мне было горько от осознания собственной никчемности — а Джаспер только стоял и смотрел.