Слава, любовь и скандалы - Крэнц Джудит - Страница 63

— Я не смогу пережить тебя, — в этом заявлении Мистраля смешались уверенность и догадка.

— Тебе не придется.

— Ты не оставишь меня. — Это был приказ, а не вопрос.

— Разве я могу? — спросила Тедди. Ее лицо светилось любовью, будто она протягивала ему в ладонях свое сердце.

— Ты не смогла бы.

Они рассмеялись вместе, как языческие боги. Всего пять фраз, но они договорились вычеркнуть окружающий их мир, отмели в сторону все вероятные проблемы, решились, даже учитывая все возможные последствия, что ни одному из них не будет позволено убежать, что ничто не остановит их. Они приняли хаос, сумасшествие, это безумие на двоих, которое поражает любовников и отныне станет их хлебом насущным.

— А теперь ты пойдешь со мной, — сказал Мистраль.

— Куда?

На мгновение Мистраль задумался. Он вспомнил об отеле «Европа», этом особняке вельможи шестнадцатого века с поющими во внутреннем дворике фонтанами, превращенном в гостиницу сто лет назад. В это время года там наверняка найдутся свободные номера. Завтра он снимет для них что-нибудь, но на эту ночь гостиница приютит их, как и раньше давала приют любовникам в этом напоенном чувственностью городе, где даже при папском дворе грешники не забывали о плотских утехах.

— Не спрашивай. Я позабочусь о тебе, разве ты этого не знаешь?

Тедди покраснела от совершенно нового для нее ощущения счастья. Ни один из мужчин не подозревал, что она жаждет, чтобы ей говорили, что делать, чтобы ей приказывали. Мелвин как будто догадался об этом… Мысль о нем всплыла на мгновение и тут же исчезла, чтобы никогда больше не появиться.

Тедди встала и пошла рядом с Мистралем, не замечая, что все мужчины в ресторане оказали ей наивысшую честь. Они перестали есть или пить, чтобы посмотреть на нее.

Неизбежно. Неотвратимо. Навсегда. Это слово зажглось в ее мозгу, когда Жюльен Мистраль в первый раз овладел ею. Навсегда. Едва оказавшись в номере, они вместе рухнули в постель, не колеблясь, не раздумывая ни одной лишней минуты. Безумное желание охватило их, не оставляя времени для ритуальной игры. Почти полностью одетые, они любили друг друга с неловкостью и поспешностью подростков. Они должны были соединиться немедленно, их пакт скрепило совокупление.

Только после этого Мистраль раздел Тедди и разделся сам, а потом долго ласкал ее длинными, сильными пальцами, словно он был слепым и мог узнать ее только ощупью.

А Тедди наслаждалась собственным послушанием, испытывая редкое наслаждение, не позволяя себе стонать или шевелиться, будто Мистраль приказал ей лежать и ждать. Теперь, когда она принадлежала ему, они могли не торопиться. Она приподнялась и накрыла его тело своим, обнаружив его почти мальчишеское нетерпение.

Навсегда. Он двигался внутри ее, наполняя собой, как никто не наполнял прежде. Она не отпускала его, позволяя всем своим чувствам расцвести, пока не воспарила свободно, вырвавшись из сдерживавших ее пут. Они слились в единое существо. Навсегда, подумала Тедди. Неизбежно. Неотвратимо. Навсегда.

19

Даже в разгар зимы в Авиньоне царило веселье. Тедди торопилась в парикмахерскую. Она куталась в пальто, прячась от порывов холодного, сухого воздуха, затопившего юг Франции. Но солнце по-летнему сияло в ясном небе, заливая золотом старинные камни города — серебристые цвета жженого сахара, шампанского, розовые и потускневшие пурпурные. Встреча с парикмахером в пятницу утром оставалась единственной запланированной заранее встречей, потому что совместная жизнь Тедди Люнель и Жюльена Мистраля не укладывалась в обычные временные рамки.

После первой ночи, которую они провели вместе, эти двое больше не расставались. Мистраль так и не вернулся в «Турелло», бросив дом, мастерскую, жену и дочь, словно это был старый, выношенный до дыр носок. Они с Тедди наслаждались счастьем, не перестававшим удивлять их самих. И это странное положение, длившееся последние четыре месяца, изолировало их от повседневной жизни. Эту пару не интересовали общепринятые соображения, они напоминали корабль, в чьи паруса подул сильный попутный ветер, понесший их к розовому острову.

Проведя первые несколько дней в отеле «Европа», они нашли большую квартиру в престижном квартале Префектуры. Она занимала весь второй этаж дома, выстроенного в восемнадцатом веке и некогда принадлежавшего богатому торговцу. Из высоких окон открывался вид на лужайки и цветники музея Кальве, по которым разгуливали павлины. Самую большую комнату Мистраль превратил в мастерскую, а рядом они устроили спальню, поставив туда огромную кровать с балдахином. На синем королевском бархате занавесей изнутри были вышиты сцены борзой охоты. В морозные ночи занавеси можно было задернуть и загородить постель со всех сторон.

В квартире не было центрального отопления, но в каждой комнате располагался огромный камин, где с начала ноября весь день и всю ночь горели еловые и эвкалиптовые поленья. В мастерской было теплее, чем в остальных комнатах. Там царила высокая венская печка из белого фаянса, похожая на взбитые сливки. Мистраль специально купил ее у торговца антиквариатом, чтобы Тедди не мерзла, когда позировала ему.

Мистраль говорил Тедди, что никогда в жизни он не ложился спать так поздно. Они засиживались перед камином в спальне далеко за полночь — она пленницей в его объятиях, — разговаривали, смеялись, щелкали орехи, поджаривали каштаны, пили фруктовые наливки из горлышка высоких бутылок. Тедди покупала их, не в силах устоять перед названиями: лесной терновник, ежевика, шиповник, лесная черника. И никогда раньше он не залеживался так долго по утрам. Просыпался Мистраль по-прежнему рано, но не вставал, а смотрел на спящую Тедди до тех пор, пока она не открывала глаза. Потом они занимались любовью, забыв о времени. Когда Тедди приходила в себя, она иногда не могла понять, где находится, разглядывая вышитых охотников, прыгающих борзых и крохотные полевые цветы.

— Мадам желает, чтобы я еще раз намылила ей волосы? — спросила помощница мастера.

Тедди кивнула в знак согласия и снова расслабилась, вспоминая мельчайшие детали своей новой жизни. Они жили словно монархи, закружившиеся в водовороте любви, довольные уже тем, что могут смотреть друг на друга, целоваться и знать, что они поступили правильно.

Каждый день перед ленчем они отправлялись в «Дворцовое кафе» выпить аперитив. Им не надоедало смотреть на площадь Часов, открытую, просторную, обсаженную рядами величественных платанов, с ее ленивыми голубями и оживленными горожанами, всегда прогуливавшимися здесь в середине дня.

Хотя Тедди частенько замечала, что люди смотрят на них с Мистралем на улице или в ресторане, ей казалось, что в Авиньоне никому нет до них дела. Мистраля авиньонцы привыкли видеть. Он то приезжал, то уезжал, а раз он появлялся с молодой женщиной, то глазеть на него было бы неприличным.

Друзьями они не обзавелись, если не считать доктора и его жены, занимавших квартиру под ними. Большей компании им не требовалось, тем более что Мистраль легко поддавался грубой примитивной ревности. Он хотел, чтобы Тедди не отходила от него ни на шаг, он не выпускал ее из вида. Мистраль тщательно скрывал свои страдания, когда она отправлялась за покупками, но даже по ночам он просыпался, прислушивался к ее дыханию. А когда мужчины смотрели на нее на улице, он готов был зарычать и вцепиться им в глотку. Тедди была его женщиной, его женой, его ребенком. Эта рыжеволосая женщина — его сокровище, не доступное никому другому.

Тедди, сидя в кресле парикмахера, нахмурилась, вспомнив письмо, полученное ею накануне от Маги. Мать явно хотела помириться, тон послания совсем не был похож на те жестокие и гневные проповеди, которые получала Тедди после того, как сообщила ей о своем намерении жить с Жюльеном Мистралем. Теперь Маги писала, что ее тревожит только будущее Тедди. Она боится, что ее собственная история может каким-то образом повториться, если намерение Жюльена развестись окажется не более успешным, чем попытки отца Тедди.