Австрия в ХХ веке - Ватлин Александр Юрьевич - Страница 6

Впрочем, современникам рубеж двух веков запомнился не мелкими политическими драмами, а колоссальным подъемом технической мощи человечества. В столице Австро-Венгрии поднялись величественные здания ратуши, оперы, нескольких драматических театров. По улицам стали ездить легковые автомобили, витрины магазинов по вечерам заливались электрическим светом. Венцы, равно как и жители других частей империи Габсбургов, разделяли наивную веру Европы в неудержимость прогресса, которую позже так точно описал австрийский писатель Стефан Цвейг:

«Шире и великолепнее становились улицы, грандиознее – общественные здания, богаче и изящнее – магазины. Уровень жизни возрастал, и это чувствовалось во всем; даже мы, писатели, замечали это по тиражам, которые за десятилетие выросли в три, пять, десять раз. Новые театры, библиотеки, музеи возникали повсюду; такие удобства, как ванна и телефон, бывшие доселе привилегией избранных, проникали в быт мелкой буржуазии, да и пролетариат, с тех пор как рабочий день был сокращен, заявлял о себе, требуя хотя бы малой доли в благах и удобствах жизни. Все шло вперед. Выигрывал тот, кто рисковал. Кто покупал дом, редкую книгу, картину, видел, как они повышаются в цене; чем безрассуднее затевалось предприятие, тем вернее оно окупалось. И оттого на мир сошла упоительная беззаботность, ибо что же могло прервать этот подъем, остановить взлет, черпавший в самом себе все новые силы?»

К началу ХХ века Австро-Венгрия оставалась одним из крупнейших государств европейского континента, претендовавшим на звание мировой державы. Однако за блестящим фасадом двуединой монархии скрывался огромный клубок национальных и социальных проблем, распутать который Франц Иосиф и его политические соратники оказались не в состоянии.

2. Австро-Венгрия в начале ХХ века Колосс на глиняных ногах – Три политических лагеря – Годы Первой мировой войны – Последняя осень империи

Австро-Венгрия вступила в ХХ век, уже отпраздновав полувековой юбилей пребывания на троне Франца Иосифа. Мастер лавирования и интриги, он умело стравливал между собой политических и национальных соперников, сохраняя закрытость аристократической элиты. В результате его окружение оказалось неспособно предложить стратегию модернизации Дунайской монархии, все более отстававшей от передовых стран Европы. Император видел в обществе только серую массу верноподданных, не выражая готовности поделиться с ним властью. И в то же время «старый Франц» был популярен в народе, к нему попросту привыкли, над его причудами беззлобно посмеивались и в венских кафе, и в далекой провинции.

Оставшись вне рамок объединительного процесса германской нации, Австрия-Венгрия пыталась компенсировать свою изоляцию от братьев по крови экспансией в юго-восточном направлении. На балканском рубеже она столкнулась с интересами России, взявшей на себя роль защитницы всех славян. Несмотря на всю остроту конфликта двух империй, который в конечном итоге привел к Первой мировой войне, они имели между собой немало общего. Прежде всего бросалась в глаза крайняя неравномерность социально-экономического развития различных регионов, дополнявшаяся национальной пестротой населения. В истории каждой из стран было свое «иго» и своя «реконкиста». Развитие каждой из них во многом опиралось на нещадную эксплуатацию «внутренних колоний», жители которых находились под двойным гнетом. Как австрийское, так и российское общество не смогло вырваться из скорлупы феодальных отношений, оставаясь заложником придворных интриг и монаршей воли.

Эрнст Ханиш, автор классического труда по новейшей австрийской истории, справедливо говорит о том, что на рубеже веков две эпохи, традиция и современность, сосуществовали бок о бок, с трудом притираясь друг к другу. Настоящее стало размываться между прошлым и будущим, новое перестало считать себя наследником старого, за бурными темпами общественного развития не поспевали ни власть предержащие, ни политическая культура населения. Все это порождало новые и делало неприемлемыми старые контрасты: роскошь дворцов и парков оттеняла нищету рабочих кварталов, традиции абсолютизма сопротивлялись росткам парламентской демократии, мощные заводские корпуса соседствовали с крошечными мастерскими ремесленников, автомобили вытесняли с улиц конные экипажи. Благодаря успехам медицины наблюдался быстрый прирост населения, благодаря железным дорогам оно приобретало невиданную ранее мобильность. Если горожане успешно осваивали блага цивилизации, то сельские жители (они составляли две трети населения страны) продолжали бытие в патриархальном мире. На окраинах империи – в Буковине, Галиции, на Балканах – обычным явлением были нищета и неграмотность. Вена рубежа веков (fin de siecle Wien) стала нарицательным понятием, неся в себе как ощущение потери преемственности, так и поиск новых духовных ориентиров.

Несмотря на то, что будущая Австрия была самой развитой частью Дунайской империи, ее хозяйство в начале ХХ века несло в себе немало патриархальных черт. На ее территории только 80 предприятий имело более тысячи работающих, да и те были сосредоточены в нескольких крупнейших городах. За исключением горнодобывающей и металлургической промышленности в структуре австрийской экономики преобладали мелкие, зачастую семейные фирмы, работавшие на удовлетворение спроса «приличного общества». По всему миру расходились венские стулья, шляпки, произведения австрийских ювелиров. Значительная доля населения занималась тем, что мы бы сейчас назвали сферой услуг – содержала гостиницы, кафе, питейные заведения. Здесь лидировал Зальцбург и альпийские регионы, уже тогда являвшиеся Меккой для состоятельных туристов.

И все же современные формы капиталистического хозяйства прокладывали себе дорогу. 92 % производства стали было сосредоточено в руках шести крупнейших концернов. Если в Австро-Венгрии в 1897 г. было зарегистрировано 40 картелей, регулировавших ценообразование, то в 1912 г. их было уже более двухсот. Около половины всего акционерного капитала принадлежало банкам, крупнейшим из которых был Кредитанштальт. Иностранный, в основном немецкий капитал имел серьезные позиции в банковской сфере, в тяжелой индустрии. Сами венские финансисты вкладывали деньги на Балканах, рассчитывая на дальнейшую экспансию империи в этот регион. Специфической чертой было постоянное вмешательство государственных органов в хозяйственный процесс, которое простиралось от налогового пресса и раздачи многомиллионных подрядов до неформального покровительства отдельных чиновников «родственным» фирмам. Австрийские теоретики марксистской ориентации позже назвали такую систему «организованным капитализмом» (Р. Гильфердинг), делая акцент на появление в ней самой ростков нового общественного строя.

Начало ХХ века в Австро-Венгрии стало временем заката либерализма. Выполнение политической программы либералов привело не к всеобщему благоденствию, а к дальнейшему обострению социальных конфликтов. Уверенность в безальтернативности общественного прогресса сослужила им плохую службу. Либералы не смогли заручиться поддержкой городских средних слоев, не добились нейтрализации политического клерикализма. Их движение выступало в роли кузницы кадров для возникавших в те годы массовых партий, само распадаясь при этом на мелкие группы. На последнем этапе существования империи либералы сблизились с партией националистов (Deutschnationalen), выступавшей за воссоединение всех немцев в одном государстве, фактически за присоединение Цислейтании к Германии.

Австрийским социал-демократам в эти годы пришлось столкнуться с необходимостью разрешения национального вопроса еще до победы пролетарской революции. В 1898 г. СДРПА была перестроена по федеративному принципу, шесть национальных секций посылали своих представителей в Центральную исполнительную комиссию. Через год в Брюннской программе партии было сформулировано требование «культурной автономии» для всех народов, населяющих империю. Оно открывало перспективу борьбы против национального угнетения в духовной сфере, и в то же время обходило вопрос о политическом самоопределении славянских народов.