И аз воздам (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" - Страница 6

— И ты ничего не сумел от нее добиться?

— Я не слишком и стремился; ты вскоре должен был вернуться, посему я предпочел не давить на девчонку, разумно рассудив, что вскоре она все равно расскажет о своем деле тебе, а ты — мне. К слову, должен отметить, что вкус у тебя есть: ведьмочек ты находишь себе далеко не самых безобразных… Идем, провожу; не знаю, как ты, а я и впрямь извелся за эти дни, гадая, что стряслось.

— Я их не нахожу, — буркнул Курт, вставая, — это они ко мне липнут… Так стало быть, все-таки что-то стряслось?

— Я так подумал, — кивнул Бруно, тяжело поднимаясь из-за стола. — Я старался не донимать ее лишними разговорами; она натуральная дикарка и от людей шарахается, особенно священников…

— … особенно инквизиторских.

— Не без того, — согласился духовник, первым выйдя из трапезной и зашагав по коридору. — Но за несколько бесед с нею у меня сложилось впечатление, что искать тебя за половину Германии она направилась не для того, чтобы пожелать доброго утра. Да и, в конце концов, что еще могло ее заставить выбраться из уютной лесной сторожки в большой мир, от которого она столько лет упорно пряталась? Только несчастье, в котором ей нужна твоя помощь. А ты, уверен, в своем обыкновенном духе именно помощь, случись что, и пообещал в качестве платы за свое излечение. Я прав, Курт?

— Она мне жизнь спасла, — заметил он серьезно, и Бруно так же серьезно кивнул:

— Я это помню. И именно потому старался ненароком ничего не испортить, а с нею обращался, как с дорогим гостем.

— И именно поэтому ничего не сказал мне вчера, — уверенно договорил Курт. — Ведь так? Ты предположил, что она попросит о помощи, и я не смогу ей отказать: слишком многим обязан. Но на мне повисло бамбергское расследование, и мне нельзя разрываться на два дела. И чтобы я свыкся с мыслью о важности порученной мне службы, чтобы уже не мыслил о проволочках или возможности отказаться (а я мог бы) — ты выждал ночь и лишь теперь все рассказал. Теперь я не поставлю нужды Нессель выше службы, что бы с ней ни случилось… Умно. Становишься циничным сукиным сыном; начинаю тобой гордиться.

— С твоего позволения, — недовольно отозвался Бруно, — я пропущу сию сомнительную похвалу мимо ушей. Но признаю, что ты прав. Да, я знаю, что личное выше служебного ты не ставил никогда, но — сам пойми…

Курт лишь усмехнулся, удовлетворенно кивнув, и до самой двери дальней кельи шел молча. Духовник шагал чуть впереди, глядя исключительно под ноги, на истертый подошвами пол, и свое смущение скрывал не слишком удачно. Все-таки, порой Курт задумывался над тем, не совершил ли отец Бенедикт ошибку, определив Бруно своим преемником; для должности ректора, требующей принятия порой тяжелейших решений, он был слишком мягок и потому уязвим. Решения, как ни крути, он принимал всегда верные, но это подчас стоило ему немалых душевных мук, и Курт всерьез опасался, что его бывший напарник попросту перегорит и однажды растает, как свечка, и хорошо, если оставшись при том в своем уме…

— Здесь, — объявил Бруно, раскрыв дверь в одну из келий, и вошел первым.

Курт шагнул следом, остановившись в двух шагах от порога; сидящая у стола девушка рывком обернулась и на несколько мгновений замерла, глядя на вошедших со смесью настороженности, растерянности и затаенного испуга в серых глазах.

Ульмский обер-инквизитор был прав: в не слишком ладно сидящем не ней платье, явно с чужого плеча, привыкшая к охотничьей одежде Нессель чувствовала себя откровенно неуютно; волосы, некогда коротко обрезанные, едва достигали плеч, и по ровно загоревшему лицу было ясно видно, что полагавшихся женщине головных уборов лесная ведьма не носила никогда. Что бы ни заставило ее выбраться из своего уютного тайного гнездышка, произошло это наверняка впервые в жизни.

— Здравствуй, Готтер, — произнес Курт, шагнув ближе, и Бруно позади него аккуратно, почти без стука, прикрыл дверь, оставшись в комнате. — Рад тебя снова видеть.

— Это ты?.. — проронила она неуверенно, медленно поднявшись и сделав два шага навстречу. — Я тебя и не признала…

— Ты тоже изменилась, — улыбнулся он, окинув гостью выразительным взглядом. — Повзрослела.

— Да и ты, знаешь ли, не помолодел, — буркнула Нессель и запнулась, бросив исподтишка взгляд на Бруно у двери. — Что у тебя с лицом?

— Ликантроп, — машинально коснувшись длинного кривого рубца, пересекающего правую бровь и лоб, отозвался Курт. — Давно дело было.

— Выглядит ужасно. Какой умелец тебя штопал?

— Один наемник.

— Странно, — покривилась Нессель. — Как можно наемничать, когда руки растут из такого места…

— Кое в чем ты все-таки не изменилась, — хмыкнул Курт; пройдя вперед, уселся на один из табуретов и, оглядевши лежащее на столе истрепанное полотно и внушительную горку корпии, спросил с наигранным вздохом: — Бруно, ты заставил гостью работать на академию?

— Это я попросила, — поспешно возразила Нессель, неловко примостившись напротив и все так же искоса наблюдая за тем, как ректор академии святого Макария усаживается чуть в отдалении. — Здесь скучно до ужаса, а я к безделью не привыкла. Отец Бруно заходил ко мне несколько раз и читал мне, но все остальное время я просто умирала тут от скуки, вот и попросила дать какое-нибудь дело, чтоб не выходя из комнаты. Поработать в саду или на огороде меня не пустили — сказали, здесь одни мужчины кругом, ни к чему, да еще и не знают, можно ли меня показывать людям.

— Ведь ты не сказала, в чем твое дело к нему, — кивнув на Курта, пояснил Бруно мягко. — А стало быть, я не мог решать, безопасно ли раскрывать твое присутствие здесь и можно ли позволить посторонним видеть тебя. Ради твоей же безопасности в первую очередь.

— Да, понимаю, — снова внезапно смутившись, кивнула Нессель, опустив взгляд и снова смолкнув; Курт вздохнул:

— Рассказывай, Готтер. Если ты ждешь, когда он оставит нас наедине — вынужден тебя огорчить: разговор будет проходить при нем. Я же все равно ему все расскажу. Это мой духовник, напарник и друг, и он знает обо мне все.

— А говорил, что никому не расскажешь обо мне, — не поднимая глаз, зло пробормотала Нессель. — Соврал. А я тебе поверила.

— Кроме нас с ним, — возразил Бруно, — о тебе знают только еще два человека. В данном случае — это все равно что никто; эти люди не из тех, кто примется рассказывать о случившемся на площадях или за кружкой пива, а главное — не из тех, кто мог бы причинить тебе вред. Я уже пытался объяснить тебе, что верить мне можно так же, как ему…

— Я не верю Инквизиции, — тихо пробурчала Нессель, и Бруно улыбнулся:

— Но пришла к ней за помощью.

— За помощью я пришла к нему, — уточнила ведьма чуть уверенней, подняв, наконец, взгляд. — Потому что он обещал, что поможет, если у меня что-то случится.

— И я помогу, — согласился Курт, приглашающе кивнув. — Рассказывай, Готтер. Долги я всегда плачу аккуратно; по меньшей мере — стараюсь это делать. Что у тебя случилось, раз ты проделала такой путь?

Нессель медленно выдохнула, по-прежнему косясь на Бруно и явно с трудом пытаясь подобрать слова, и, наконец, решительно выдохнула:

— У меня украли дочь.

— Дочь, — повторил он ровно. — Ты замужем? Почему ее судьбой озабочена ты, а не ее отец?

— Отца у нее нет. Это моя дочь. И я не замужем.

Курт помедлил, глядя на свои руки, лежащие на столешнице, чувствуя, как напрягаются сцепленные замком пальцы, и взгляд духовника ощущал на себе всей кожей — напряженный, острый, оторопелый…

— Сколько ей?

— Девять, — ответила Нессель, добавив с расстановкой: — И нет, она не твоя.

— Ну, уже легче… — пробормотал Курт, натянуто улыбнувшись. — А чья? Если ты не замужем? Неужто с тем… как его… с Петером все зашло дальше подаренных кошек?

— Нет, — передернула плечами она. — У нас не заладилось; потом Петер женился и… Да какая разница, чья?

— Все может иметь значение. Он жив? Возможно, он же ее и забрал; мне, знаешь ли, приходилось видеть отцов, которые внезапно начинали пылать родительскими чувствами и спустя пятнадцать лет.