Моя единственная - Басби Ширли - Страница 2

Будто вызванный ее мыслями, в комнату влетел Франсуа, сияя очаровательной улыбкой. Стройный, элегантный молодой человек был не более чем на дюйм выше сестры. Одет он был по последней моде в облегающий фигуру сюртук из голубого испанского сукна, под которым виднелся марсельский жилет, брюки из грубоватой хлопчатобумажной ткани и высокие ботинки. Волосы молодого человека поблескивали в свете зажженных по случаю хмурого дня свечей. Темные глаза смотрели на женщин тепло и радостно. Подойдя быстрой, легкой походкой к дивану, Франсуа склонился к Лизетт и расцеловал ее в обе щеки.

— О, maman! С каждым днем ты все хорошеешь. Я поистине счастливейший из сыновей. Мало кто может похвастаться столь красивой и очаровательной мамочкой!

Лизетт улыбнулась и нежно потрепала сына по щеке.

— Такая галантность в столь ранний час! Подозреваю, мой ангел, что появилась еще одна резвая лошадка, которая непременно должна стать твоей. Или речь пойдет о новом экипаже?

Искренняя любовь, звучавшая в голосе матери, полностью свела на нет издевку, заключенную в самих словах.

— О, maman, ты слишком хорошо знаешь своего сына! — рассмеялся Франсуа без тени смущения. — И это только подтверждает, что я не ошибся, назвав тебя очаровательной. Bonjour, Элла, — обернулся он к сестре. — Ты тоже выглядишь сегодня отлично.

Микаэла, не выносящая чопорных манер, сердито нахмурила брови. Брат, заметив это, слегка покраснел. Он быстро повернулся к матери, гибким движением опустился рядом на диван и взял ее руки в свои.

— Эта лошадь, maman, — произнес он, томно растягивая слова, — самое великолепное животное из всех, что я видел, можешь мне поверить… И просят за нее не так много.

Микаэла сердито фыркнула.

— Свои деньги, как я понимаю, ты уже растратил. Опять проиграл? — спросила она подчеркнуто спокойно.

— Это тебя не касается, — надменно парировал Франсуа. — Какая тебе в самом деле разница, Элла, — тут же смягчил он тон, перейдя на более примирительный. — Я уже взрослый мужчина и могу распоряжаться собственными деньгами так, как сочту нужным.

— Распоряжайся ты ими более разумно, возможно, не пришлось бы такому взрослому мужчине упрашивать добрую мамочку купить ему новую лошадь! — выпалила девушка.

Сердитая гримаса исказила красивое лицо Франсуа. Было видно, что с губ его вот-вот сорвется отнюдь не галантная фраза.

— Достаточно, дети! — поспешила вмешаться Лизетт. — Прекратите! День сегодня и так не слишком приятный. Не хватало еще вашей ссоры.

Скорчив Франсуа рожицу, Микаэла вновь отвернулась к окну. Пытаться убедить брата в том, что Дюпре уже не так богаты, как прежде, бессмысленно. Конечно, они не бедняки. Слава Богу, до этого не дошло! Но их состояние уже не столь велико. Это раньше казалось, что его просто невозможно растратить. Сейчас видно — всему может наступить конец. Пристрастие Кристофа к игре доказало это, со всей очевидностью.

Именно из-за проигрышей деда Джаспер де Марко и Ален Хассон увеличили долю в бизнесе за счет их семьи, правда, всего до трех и двух процентов соответственно. К сожалению, Франсуа, похоже, унаследовал от дедушки не лучшие черты. Не говор. — уж о том, что он буквально ловит каждое слово Хассона, подражает его поступкам, изо всех сил стараясь перещеголять своего обожаемого друга. Хассон, конечно, давний приятель их семьи, хотя общеизвестно, что он не пропускает ни одной юбки и самый заядлый игрок, имеющий, правда, достаточно денег, чтобы потакать своим порокам. А Франсуа, как ни печально, не в состоянии понять, что в отличие от друга у него нет таких денег, чтобы проигрывать их каждую ночь и вести роскошную жизнь грандов, естественную для Дюпре в прошлом. A maman, с досадой и любовью подумала девушка, никак не может осознать, что обычай, заведенный с раннего детства Франсуа, покупать ему все, о чем бы ни попросил, только портит его. Еще одна лошадь! Это при том, что в данный момент с полдюжины их или около того уже жуют свой овес в конюшнях Дюпре. И это только в городе!

Стараясь не слышать льстивый голос брата, Микаэла принялась разглядывать унылый утренний пейзаж за окном. Чем закончится этот недолгий разговор сына и матери наедине, она знала заранее: Франсуа получит свою лошадь. Девушка печально улыбнулась: стоит ли так переживать из-за очередной просьбы брата? Maman, без сомнения, и ей купит все, что она попросит, будь то новое платье или та же лошадь, во сколько бы это ни обошлось. А с привычкой Франсуа тратить деньги, не считая, видимо, ничего уж не поделаешь. Микаэла успокоилась, и мысли ее вновь вернулись к злополучному письму и угрозе скорого прибытия в город его автора.

В отличие от Лизетт, встречавшейся с Хью Ланкастером несколько раз, Микаэла видела его лишь однажды. Случилось это в прошлом сентябре, когда какие-то обстоятельства вынудили Жана пригласить американского партнера отобедать и отдохнуть в Ривербенде — семейной плантации, расположенной в нескольких милях от Нового Орлеана. Даже сейчас, спустя несколько месяцев, она помнила ту внутреннюю дрожь, которую ощутила, когда этот излучавший уверенность крупный тридцатилетний мужчина быстро окинул ее взглядом холодных серых глаз и, согнувшись в вежливом поклоне, едва прикоснулся к протянутой руке.

Хотя Микаэла достигла возраста, когда большинство креолок нянчат своих детей, а то и остаются вдовами, она была ослепительно молода и необыкновенно хороша собой. Еще не было случая, чтобы мужчина посмотрел на нее с безразличием. Обычно в мужских взглядах угадывалось восхищение, в крайнем случае откровенный интерес. Естественно, девушка подсознательно ожидала увидеть нечто подобное и в глазах американского гостя. Но Хью Ланкастер не обратил на нее внимания. Это произвело на девушку странное впечатление, тем более что при виде Лизетт он превратился вдруг в само очарование. Maman он приветствовал с искренней радостью, а разговор с ней явно доставлял ему удовольствие. Впрочем, следует признать, что и Лиэетт, единственная из всего семейства, приняла гостя с неподдельной любезностью. Все остальные, включая Микаэлу, были напряжены и держались во время обеда с ледяной вежливостью. Девушка усилием воли отогнала воспоминания и в очередной раз напомнила себе, что ей нет никакого дела до того, как смотрел на нее Хью Ланкастер. Какая разница, что думает о ней какой-то американец!

Только себе Микаэла могла признаться, что вопреки всем стараниям мысли ее периодически возвращаются к этому высокому широкоплечему янки. Уж очень сильно отличался он от всех мужчин, с которыми она привыкла общаться, хотя со своими черными волосами и почти оливкового цвета кожей Хью вполне мог сойти за креола. Возможно, дело было в росте Хью, добрые шесть футов делали его на голову выше всех знакомых ей мужчин, а может, в пронизывающем взгляде серых глаз под густыми ресницами, казавшихся слишком светлыми на смуглом лице? Или в манере разговаривать неторопливо, с холодным спокойствием, подбирая точные выражения, что резко отличало его от импульсивных, многословных родственников? Ответа Микаэла найти не могла. Осознавала пока только одно: Хью Ланкастер сумел возбудить в ней странное чувство, подобного которому еще не удавалось вызвать ни одному из ее поклонников-креолов, и это ее пугало.

Девушка внезапно рассердилась на себя. Хватит! Она не желает и не будет больше думать об этом Хью Ланкастере!

Отвлекшись от собственных мыслей, Микаэла невольно услышала восклицание брата, продолжавшего беседовать с матерью.

— Mon Dieu! [1] Ты, наверное, шутишь!

Не было никаких сомнений, что Лизетт сообщила сыну о намерении Хью перебраться в Новый Орлеан. Микаэла резко повернулась и увидела брата, заканчивающего читать письмо. От недавней лучезарной улыбки Франсуа не осталось и следа. Его побледневшее лицо выражало негодование. Оторвав глаза от послания, он вопросительно посмотрел на Лизетт.

— Почему он написал тебе? Эта свинья вообще не знакома с правилами хорошего тона? Он должен знать, что о подобных решениях ему следует информировать дядю!