Любавины - Шукшин Василий Макарович - Страница 51

Следователь пружинисто выкинул свое тело из-за стола, рявкнул в лицо Егора:

– А пятый раз в кого стрелял?!

Это было так неожиданно, что даже Кузьма вздрогнул.

– Почему у тебя в кармане было пять патронов? Почему?! Ну?!

– Ты не ори, – негромко сказал Егор. Он заметно побледнел; момент был жуткий.

– В кого стрелял?!

– Не ори, понял! – Егора душили страх и злоба. – А то не погляжу, что ты власть. Нечего орать.

Шрам у Кузьмы багрово накалялся.

– В кого стрелял? – сквозь зубы, тихо спросил он. Он сам в эту минуту верил, что в полушубке Егора было пять патронов.

Егор не шевельнулся, только настороженно прихмурил глаза. Он отчетливо вспомнил ясное морозное утро, Яшу, его побелевшее, растерянное лицо… Выстрел. Негромкое: «Не губи, Егор». Еще выстрел. Потом еще. И еще. Откуда же их пять?

– У меня на полатях еще двадцать пять патронов, – что же, я за всех покойников отвечать должен? – Егор обретал уверенность. Поднял глаза на следователя. На Кузьму упорно не смотрел. – Забыл, наверно, в кармане – и все. А где он, пятый-то? – Егор кивнул на патроны.

Следователь прошелся по комнате, закурил.

Егор отдыхал от великого напряжения.

«Его вовсе и не было, пятого-то, – думал он. – Ах, сволочи!… Чуток не влопался».

За спиной Егора следователь поманил Кузьму, вышли в сенцы.

– Отпустим его, – негромко заговорил он. – Сделаем вид, что все кончилось. Потом продолжим следствие.

– Я думаю, это все-таки он.

– Мало мы слишком знаем. Думать – одно, а… Пойдем. Извинись для блезиру… Надо успокоить его.

– Нет уж, сам извиняйся.

Вошли в избу.

– У меня один вопрос к тебе, – как ни в чем не бывало, добродушно заговорил следователь, – не знаешь, у Горячего не было врагов среди охотников с гор?

Егор не сразу ответил. Молчал, думал: «Подвох какой?».

– Не знаю. Может, в тайге встречались…

– Ну ладно, – легко примирился следователь. – Иди. Извини нас.

Егор спокойно поднялся, медленно пошел к выходу. В дверях излишне низко склонил голову, чтоб не удариться о притолоку.

«Ослаб, – подумал он, спускаясь с высокого сельсоветского крыльца, ноги дрожали. – Ослаб совсем».

– Где председатель-то твой? – спросил приезжий. – Позови, я ему передам… А то еще заартачится.

Кузьма нашел Елизара в соседней избе.

– Пошли, с тобой поговорить хотят.

– Про чо? – испугался Елизар.

– Скажут.

Елизар подозрительно посмотрел на Кузьму, пошел неохотно.

– Собери в субботу на сходку всех нелишенцев, – заговорил сразу приезжий.

Но Елизар перебил:

– В субботу – баня, черт их вытянет.

– Ну, в воскресенье.

– Мгм, так…

– Будут тебя переизбирать.

– Понимаю, – Елизар нисколько не удивился. – Его, да? – показал на Кузьму. – А мне какое место?

– Дело покажет. Я только передаю… В общем, приедут к вам два товарища из укома. Встретите.

– 8 -

Шел Егор из сельсовета и упорно думал: почему сразу вызвали его? Все сделано было аккуратно. В чем же дело? В чем дело?… И вдруг пришла догадка: проболтался в бреду. Когда бредил, наверно, поминал Яшу. А эта учительша слышала… тварь глазастая. Ее нарочно подослали.

Он завернул к своим.

– Эк тебя перевернуло! – заметила мать. – Не рано поднялся-то?

– Ничего… Где отец?

– Ушел куда-то. Не знаю, – Михайловна опять принялась месить тесто.

Егор сел на припечек, закурил. Стало отчего-то тоскливо – пусто было в родительском доме.

– Не хворает парнишка-то? – спросила мать.

– Нет пока.

– У Авдотьи Холманской запоносила девчонка. Говорят, поветрие ходит. Если прохватит, поите черемуховым отваром. У Маньки-то нет, наверно, черемухи? Пусть придет, я дам.

– Кондрат бывает здесь?

– Редко. С Феклой анадысь зашли посидели… Не любит наш ее чегой-то. Зря, – баба хорошая, работящая.

– Он всех их не любит, – Егор бросил в шайку недокуренную папироску, поднялся. – Не придет скоро, однако. Он не загулял?

– Нет вроде. А там бес его знает.

На крыльце заскрипели знакомые шаги. Зашуршал по валенкам березовый веник.

– Вон он… идет.

Емельян Спиридоныч вошел раскрасневшийся с мороза. Долго раздевался, кряхтел.

– Моро-оз, язви тя в душу! До костей пробирает. Скотине давала?

– Давала, – откликнулась Михайловна.

– Сейчас поболе давать надо. Такой навалился, черт те что… Воробьи падают. Поправился? – обратился к сыну.

– Поправился.

– Заходил к тебе раза два… Думали уж, каюк пришел. А чего училка около тебя сидела?

Егор нахмурился, полез за кисетом.

– Пойдем в горницу, поговорить хочу.

Отец искоса, вопросительно глянул на сына, прошел в горницу.

– Вызывали сейчас в сельсовет, – сказал Егор, прикрывая за собой дверь.

– Зачем?

– Думают, я убил Яшку.

Емельян опять внимательно посмотрел на сына.

Егор присел на подоконник.

– Ну? – спросил отец.

– Допросили.

– А ты что?

– Что? Ничего.

– А почто сразу к тебе пришли?

– А я откуда знаю? Патроны какие-то нашли в полушубке, привязались. Я в тот день тоже на охоте был.

– А Яшку видал? На охоте-то?

– Стречались, – уклончиво ответил Егор, не выдержав отцовского откровенного взгляда.

– А больше ничего? Кромя патронов-то, ничего больше не нашли?

– Ничего не нашли.

– Посылай их подальше. Нет такого закона, чтобы зазря клепать на человека.

– Ты, когда был у меня, не слышал, я бредил?

– Нет вроде. Не помню. А что?

– Сидела там эта городская… Боюсь, не слыхала ли она чего.

– У Маньки-то не спрашивал?

– Нет, я только сейчас подумал про это.

– А чего она там сидела? – опять поинтересовался Емельян Спиридоныч.

– Черт ее душу знает! Я думаю, ее подослали.

Емельян Спиридоныч долго молчал, посасывая рыжую усину… Сплюнул, полез за кисетом.

– Жись, мать ее… – и вдруг пришла ему в голову такая мысль: – Вот чего: прикинься опять хворым, она, эта училка, снова придет, а ты турусь чего попало. Про хлеб скажи… Поговаривают, ишо будут нас облагать, сверху налогу. А я налог не отвез. Придут скоро. Налог, конечно, придется отвезти, а этот я зарыл. Под баней. Чижало догадаться, но все же… опасно. А ты, когда туруситъ-то будешь, дык вроде под пол мне советываешь. А я вроде не соглашаюсь – в завозню велю. Вроде ругаемся с тобой. Пусть тогда роются. Нету, – и все – съели.

– Не получится у меня, – с сомнением сказал Егор, удивляясь про себя отцовской хитрости.

– А тут же, – продолжал увлеченный Емельян Спиридоныч, – брякни насчет Яшки: мол, не убивал я его, чего зря привязались!… Нет. Вроде опять со мной говоришь: жалуйся мне, что на тебя такой поклеп возводют, – старик даже устал от таких вывертов, но был доволен.

– Не получится, – еще раз сказал Егор.

– Получится! Чего тут не суметь-то? Только не все подряд рассказывай, а вперемежку. А то догадаются.

Егор ушел от отца с нетерпеливым желанием немедленно увидеть учительницу.

Марья подрубала топором ледок на крыльце.

– Давеча чуть не брякнулась, – сказала она. – Наросло черт те сколько.

– Пойдем в избу, – буркнул Егор.

Марья положила топор, вошла в избу с недобрым предчувствием.

– Я хворый турусил или нет?

– Турусил чего-то…

– Ну и что?

– Чего ты?

– Что говорил-то? – почти крикнул Егор.

– Господи, чего ты орешь-то? Неразборчиво было… Да я и не слушала.

– А эта… твоя слушала? Учительша-то?

– А я откуда знаю! Она тут много раз одна оставалась. Может, слушала.

Егор с ненавистью глянул на жену.

– Не можешь, чтоб кого-нибудь не тащить в дом.

– Господи!… Да она ко всем ходит читать. А когда ты захворал, она сказала, что умеет выхаживать. Училась, говорит, этому делу. Спасибо надо…

– Вот что, – оборвал Егор. – Призови ее счас, а сама куда-нибудь выйди…

– Зачем это?

– Надо! Не разговаривай много!