Все сокровища мира - Точинов Виктор Павлович - Страница 50

Поняв, что мы обходим его по широкой дуге, вагон начал деформироваться, потерял четкость очертаний, оплывал, как кусок масла на раскаленной сковородке…

Окна исчезали, проваливались внутрь, сливаясь в единую пасть, широко распахнувшуюся… Потом пасть выстрелила языком, как выстреливает хамелеон или лягушка… выстрелила и промахнулась. Вернее, ударила с большим недолетом.

Липкая субстанция, покрывавшая «язык», сметала с путей щебень и разный мусор, валявшийся на шпалах, и все тянула в провал пасти.

Способности к передвижению фальшивый вагон не проявил. Мы могли бы расстрелять его с безопасного расстояния, но не стали терять время и тратить гранаты.

Обводный канал пересекли по «американскому» мосту – прошли, как на прогулке, ни единого происшествия. Мурен не видно и не слышно, и «ведьмины гнезда» под пролетами моста не таились… Тишина и благолепие. Словно и вправду все опасные порождения Зоны затеяли передислокацию на окраины, к Периметру поближе.

Дальше двигаться открытыми местами стало невозможно. Начались лабиринты станции «Московская-Сортировочная» – конечный пункт маршрута многих начинающих сталкеров. Тех, кто не гонится за журавлем в небе, предпочитая синицу в руке… Синиц здесь хватало – в складах и пакгаузах, в опломбированных вагонах и контейнерах… Еще лет на несколько хватит, если потрошить их продолжат теми же темпами.

Наш маленький отряд неторопливо пробирался между вагонами, прощупывая места, казавшиеся подозрительными, – и шариками прощупывая, и арбалетными болтами. Полагаться приходилось исключительно на пять органов чувств – сталкерская чуйка мертво молчала. Нет тут, дескать, ничего опасного… Но я хорошо знал: чувство опасности притупляется точно так же, как и прочие чувства… Как «замылившийся» глаз не видит очевидного. Как истомленное постоянной вонью обоняние перестает различать оттенки и нюансы запахов. Знал – и предпочитал перестраховаться.

Участок «Сортировки», на вид ничем не отличавшийся от прочих, мы далеко обошли по настоянию Ильзы, использовавшей по ходу дела один из своих приборов. Мне место не казалось подозрительным – те же рельсы, те же шпалы. Те же вагоны – одни выпотрошенные, другие пока не тронутые… Но спорить с Ильзой желания не было. Тут уж лучше перебдеть…

Затем была контейнерная площадка, где нами попытались подкрепиться Желто-синие мутанты – существа, напоминающие хорошо нам знакомых белых Слизней, но помельче, с крупную собаку размером, и заодно отрастивших громадные зубастые пасти, брыластые, точь-в-точь собачьи, казалось, того и гляди залают… Но лаять они не умели и быстро передвигаться не могли – мы без труда разминулись со стаей, расстреляв нескольких ближайших, самых шустрых.

Затем до нас пытался добраться какой-то одинокий обитатель Зоны, громадный и невидимый, как Звери с Ленсовета, но гораздо крупнее их, судя по сотрясающей землю тяжелой поступи.

Мы его так и не увидели, лишь слышали, как разрушаются сминаемые вагоны… Ушли хитрым маневром, забрав влево и оставив между собой и невидимкой полосу «зыбучего асфальта», и долго за спиной было слышно, как исполинское существо тяжело ворочается, пытаясь выбраться из вновь образовавшейся топи…

А затем сплетения путей и лабиринты вагонов закончились, и мы увидели Московский вокзал. Еще одни ворота города… Мы поднялись на перрон. Вдоль него вытянулась стреловидная громадина «Сапсана»: быстрокрылая стальная пташка навеки отлеталась и стояла на вечном приколе, как памятник самой себе. Не вывалится больше из вагонов шумная и пестрая толпа, не устремится к вокзалу под «Гимн великому городу»…

И тут же выяснилось, что я ошибся. Нашу компанию вокзал встретил по первому разряду. Хоть она, компания, была не велика, не шумна и вообще не стремилась к публичности…

Репродукторы вокзала издали низкий сипящий звук, словно прочищая электронную глотку. И зазвучала музыка.

Не знаю уж, сработал ли какой-то датчик движения, уцелевший с давних времен, или же так совпало случайно, но родной город встретил как полагается своих блудных детей…

Динамики безбожно хрипели, срезая высокие частоты и налегая в основном на низкие, но величавый гимн Глиэра с чем-то спутать было невозможно. Он давил на слушателя каждым своим аккордом, преисполненным имперского монументального величия.

Однако не успели вступить валторны с главной музыкальной темой гимна, над головами у нас что-то щелкнуло, и встревоженный женский голос объявил:

– Внимание! Родители мальчика Дениса, срочно пройдите к дежурному по вокзалу! Повторяю…

Тут невидимый диджей вновь сменил пластинку, и зазвучал «Город над вольной Невой». Я одобрил такую смену вех, мне этот старый, неофициальный гимн всегда нравился больше, чем давящий официоз Глиэра.

Но счастье было недолгим: вновь вклинилась встревоженная женщина, сообщив, что потерявшемуся мальчику Денису на вид пять лет и одет он в красную курточку.

Мы подходили к динамикам все ближе, и громыхали они так, что разговаривать стало невозможно. Когда на наши многострадальные барабанные перепонки вновь обрушилась вся мощь симфонического оркестра, на сей раз с Гимном России, майор не выдержал.

Поднял УОК и тремя выстрелами заткнул ближайший репродуктор, потом второй и третий. Было их, до сих пор работающих, немного, и долго трудиться майору не пришлось. Последний динамик, вновь сменивший тему и пытавшийся было поведать, с какого пути отправится электричка до станции «Тосно», словил две крупнокалиберные пули и замолк…

Но, как говорится, эту песню не задушишь, не убьешь – «Гимн великому городу» вновь включился и прорывался к нам откуда-то с другой стороны вокзала, уже ослабленный, уже не во всю мощь децибел, и майор решил, что такой едва слышный звуковой фон его устраивает. И не отправился на охоту за последним уцелевшим динамиком.

– Не совсем патриотично, – сказала Ильза. – Не к лицу госслужащему этак обрывать гимн державы…

– Зато практично, – хмуро откликнулся майор. – Здесь, на вокзале, надо держать ушки на макушке…

– Доводилось бывать? – спросил я.

– Наслышан от побывавших…

– И я наслышана, – сказала Ильза.

Она сбилась с ноги и почти остановилась, извлекая из кармана разгрузки какой-то прибор. Остальные тоже сбавили ход, поджидая. Прибор был не маленький и из кармана извлекался с трудом.

Наконец Ильза его освободила, осмотрела, выдвинула телескопическую штангу с каким-то датчиком… И тут же заявила: раз уж мы оказались на вокзале, ей непременно надо осмотреть Зал Тысячи Голосов. Ну, вот просто жизненно необходимо… Остальные, если торопятся, могут идти, она догонит.

– Пойдем все вместе… – сказал я. – Крюк небольшой… Только ничего не трогай из того, что там лежит на полу.

– Почему?

Вместо меня объяснил Джей-Си:

– Мне рассказывали, что таким способом можно обзавестись нежелательными попутчиками… Что эти вещи в некотором роде притягивают былых владельцев…

– Правду рассказывали, – подтвердил я. – Не стоит даже нагибаться и брать в руки, что бы ни увидела. Хоть алмаз с кокосовый орех размером – не тронь! Поняла?

– Поняла, поняла… А они там попадаются? Алмазы с кокос?

– Там чего только не попадается… Есть легенда, что там может попасться все, чего душа пожелает… В самом прямом смысле. Вот что твоя душа больше всего желает в данный конкретный момент – можешь там увидеть. Но трогать нельзя.

– Убедил. Не буду. Хотя алмаз с кокос… да не хмурься, шучу…

Мы оказались в центральном зале Московского вокзала – опустевший, безлюдный, он казался еще более громадным, чем в былые времена. Гулкое эхо отражалось от сводов, и казалось, что мы чеканим шаг, как гренадеры на параде: клац-клац-клац подкованными сапогами по брусчатке…

Царь Петр нашей молодцеватой гвардейской поступи не оценил и уставился на нас суровым бронзовым взглядом: опять, дескать, какие-то козявки ползают у постамента, ужо я вас!

Выглядел самодержец куда хуже Вождя, приветствовавшего нас на Московской площади: зеленая пленка окислов придавала Петру вид изрядно протухшего трупа.