Две половинки (Просто о любви) - Алюшина Татьяна Александровна - Страница 13

И повернулась к нему спиной, включила воду и принялась сосредоточенно мыть посуду.

Ничего не помогло! Никакие самоуговоры и длительные попытки настроиться на то, чтобы радоваться тому, что есть, и не ждать ничего большего!

Не помогло, и все тут! И ждала! И надеялась! И замирала от надежды!

«Машину! – стиснув зубы до хруста, чтобы не выпустить подступившие слезы, подумала Стаська. – Машину забрать! И всё! Все!!»

Он увидел, как ушла улыбка с ее лица, мгновенно, словно кто-то стер театральный грим, и потухли смешинки-чертовщинки в глазах, как торопливо она отвернулась, чтобы он не заметил.

Ах ты ж господи!!

Как его угораздило?! И зачем?! Он совсем не знал и не умел разбираться в таких ситуациях, когда ко всему мужскому, что будоражит женщина, примешивается и голова и чувства, и еще черт-те что непонятное! Когда больше всего хочется остаться здесь, рядом с ней, и ухнуть с потрохами в это пугающее, влекущее непонятное! И когда ты точно знаешь, что пропадешь, и что это тебе не надо – не потянуть!

Ах ты ж господи!!

Насколько все было бы проще, если б стукнуло в пах и в голову мужское желание любого накала – хоть теплой водицей интереса вечного охотничьего инстинкта или обожгло жалящим желанием! Он бы справился! Смог бы уйти, остудить любой накал!

Степан невесело усмехнулся про себя, вспомнив анекдотец.

У бомжа, голодающего уже не первый день, внутренние органы открыли собрание, чтобы решить, какой орган продать на донорство, чтобы прокормить остальные. Председательствовал мозг:

– Надо продавать один из парных органов, – сказал мозг.

– Давайте легкое продадим, – предложила печень.

– Эти легкие на хрен никому не нужны: прокуренные и больные, – возразил председатель.

– Тогда почку, – предложила селезенка.

– А давайте желудок продадим, он все время жрать просит! – раздался голос снизу.

Все органы посмотрели на председателя, что он ответит. Мозг спал.

– Ну вот! – возмутилось сердце. – Никогда собрание нормально провести не можем! Стоит пенису выступить, мозг сразу отключается!»

«Валить отсюда, пока не поздно! Давай, Больших!» – жестко приказал себе Степан.

Никакие анекдотцы и оттягивание момента расставания, и судорожные попытки что-то придумать, изменить, как-то сгладить, не помогут!

Он поднялся со стула:

– Знаете, Станислава, сегодня, я думаю, уже поздно ехать. На самом деле, не ночью же вам возвращаться, да по такой непростой дороге. Давайте я завтра, часиков в десять утра, за вами заеду.

– Да, – кивнула Стаська и повернулась к нему лицом, – так будет лучше.

Она сумела взять себя в руки, послать подальше слезы, заставить лицо изменить выражение на приветливо-дружеское и улыбнуться сумела! Вот так!

– Договорились. Тогда я пойду.

И, не дожидаясь ее ответа, Степан большими шагами быстро прошел в прихожую.

Пара секунд – обуть ботинки, пара секунд на открытие зеркальной дверцы шкафа-купе и обнаружение своей куртки, пара секунд на продевание рук в рукава, пара секунд на похлопывание по карманам для проверки содержимого – документы, кошелек, два сотовых…

И тут обнаружилось неожиданное препятствие на пути отступления и стремительного побега – на последнем этапе между открыванием двери и торопливыми благодарностями, громкой речовкой отправленными в сторону кухни в адрес не успевшей выйти следом за ним хозяйке.

Он не знал, где ключи от машины!

Степан уперся лбом в кожаную обивку входной двери и тихо прошипел:

– Черт!

И медленно выдохнул.

Ничего не случилось! Ему привиделось, показалось что-то там ТАКОЕ между ними! Морок напал, напридумывалось, что она перевернула все в его мужском сознании, спавшем себе спокойно, не разбуженном никем до встречи с этой женщиной.

Обещание. Чего-то непережитого, неиспытанного, а оттого необыкновенного.

«Глупости! И ерунда! Понесло тебя не пойми куда! – поставил себе диагноз Больших. – Еще и анекдотец припомнил о простоте решения!»

Степан оторвал голову от двери, порассматривал круглые заклепки на перекрестье кожаных лент и прокричал:

– Станислава! Где ключи от машины?

– Вот, – тихо ответила она у него за спиной.

Больших вздрогнул от неожиданности и развернулся. Она протягивала ему на открытой ладошке связку его ключей.

Он взял, стараясь не коснуться маленькой ладони, и зажал в кулаке хранившие тепло ее руки ключи.

– Спасибо большое. Вы меня вчера спасли. За все спасибо!

– «За доброту и ласку», – попыталась шутить Стася.

– И за них тоже! – усмехнулся Степан. – Ну, до завтра! В десять нормально?

– Да, вполне, – ровно ответила она. – До свидания, Степан Сергеевич.

– До свидания, Станислава! – бодро, с намеком на веселость попрощался он.

Печальными и почему-то мудрыми глазами она смотрела в сторону, не на него. Он старался не замечать, не видеть, но всего на секунду, на малюсенькую секундочку, разворачиваясь к двери, уловил этот взгляд, как обжегся.

Больших рванул, распахивая на себя дверь, переступил порог, шагнул к лифту и обернулся. Дверь за ним плавно закрылась – не хлопнула, не стукнула – медленно, под силой собственной тяжести, закрылась. Не прогремел замок, запираемый на ключ.

Степан подошел к лифту, нажал кнопку вызова, отстраненно подумав, что и близко не представляет, где территориально находится, ну это-то ерунда, главное – выехать со двора. А там разберемся!

Бесшумно подъехал лифт, обнаружив свое прибытие открыванием дверей.

Степан посмотрел в пустую кабинку, и в этот момент что-то случилось с его сознанием. Что-то, как кулак, шибануло откуда-то из солнечного сплетения по мозгам, очищая от плесени страхов, условностей, идиотизмов!

– А-а-а! Твою мать! – обложил он себя, обстоятельства, жизнь растреклятую, загнавшую надежно страхами в безопасный отстойник.

И огромными шагами ринулся назад, шарахнув с разгона об стену входной дверью, как разбушевавшийся посреди зимы медведь-шатун.

– Стася!!! – заорал от души на всю квартиру и близлежащий район вместе с нею.

Она вышла ему навстречу и смотрела такими большущими глазищами.

Разобрать. что выражали ее глаза, он не успел – не сбавляя шага, оказался возле, сгреб на ходу одним мощным движением рук и поцеловал!

Сильно. Безвозвратно. Отчаянно.

И не мог остановиться!

Все куда-то ухнуло, как в пропасть, остались только они одни в этом поцелуе.

Степан раздевал ее и себя с незнакомым, несвойственным ему неистовством, ударившим в голову, как хорошее вино, и метался, смеясь, прижимая голенькую Стаську одной рукой к себе – от входной двери, которую почему-то надо было обязательно закрыть, через коридор, в спальню. И рвался вперед, изучая ее руками, губами, взглядом.

Опомнился вдруг и спохватился, что может сделать ей больно, и приказал себе умерить юношеский пыл.

У него никогда не было маленьких, миниатюрных женщин, так в его жизни получилось, что все партнерши обладали габаритами статными – высокие, стройные и не очень, одним словом – крупные барышни. А Стаська возле него совсем как пичужка!

А он тут со своими ручищами!

Но она не позволила ему остудить под напором мыслей, страхов, рассуждений! То, что творилось с ними сейчас, не имело простых определений – ни страсть слепая, ни расчетливый секс, ни любовная игра – нечто совсем иное!

– Нет! – потребовала она. – Никакого контроля! На фиг!

– Ты такая маленькая, я могу не заметить, что делаю тебе больно!

– Никогда! – отринула такую возможность она. – Не думай об этом! Вернись!

И он вернулся. К ней. К ним.

Туда, где могли быть только двое.

И отказался добровольно от ума и всех знаний-умений, оставив чувствования и инстинкты!

И тонул в гречишном меде Стаськиных глаз, когда брал ее первый раз, стараясь продлить этот момент сколько мог, и разделил с ней улетание к вершине, и укачивал после, уложив на себя, оберегая, успокаивая вздрагивающее воспоминаниями тело.