Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Всё циклично

Валерина Ирина

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Всё циклично - Валерина Ирина - Страница 2

Изменить размер шрифта:

СЕМЕЙНОЕ

В лице взрослеющей дочери проступают черты и лики

тех, давно ушедших, но пока остающихся на выцветших фото.

Она, сидящая ко мне вполоборота,

сейчас похожа на юную рысь — глаза её полудики,

насторожены и миндалевидны,

высоки скулы.

Только что была рядом, но опять ускользнула

в свой собственный суверенный лес

жизни идущая наперерез.

Там нехоженых троп не счесть,

по какой она бродит теперь — Бог весть,

да разве ещё фамильный ясень.

А я остаюсь в сегодняшней ипостаси:

мать взрослеющей дочери — это почти приговор.

Всё труднее жизнь принимать без шор.

Конформистка по сути,

но зачем-то мечтаю о чуде

очередного прорыва за грань.

Подавленные слова оцарапывают гортань,

но я молчу, хоть молчать невмочь.

Наблюдаю дочь,

несущую в себе прежних, давно ушедших,

молчаливых мужчин, терпеливых женщин,

и её губами нежданно-негаданно улыбается мне

длинная цепь поколений с исходными звеньями,

утерянными в немыслимой глубине.

***

Немногое, что истинно — твоё,

но этого немногого довольно,

чтоб свет был светом...

Тонкое литьё ограды парка,

запах влажной хвои,

дорожки, занесённые песком,

и жёлуди, набрякшие томленьем;

кот, дышащий пушистым животом;

скамеечные волглые колени;

прописанные бледно облака,

прозрачный холодок седьмого неба;

и четвертинка мятого листка,

и буквами удержанная небыль;

и «сад камней»,

и бледно-жёлтый мох,

и вечер, наливающийся синью;

и сын, в глазах которого ты — бог,

верней, богиня.

***

У прадеда были дети. Сначала их было много,

но к возрасту патриарха остались лишь дочь и сын.

У прадеда были пчёлы — он был для них добрым богом,

и часто терялись пчёлы в пространствах его седин.

Младенец, без года ангел, мой брат, вызволял их смело

из дебрей колючих прядей взлохмаченной бороды,

и мама — почти девчонка — тревожилась и немела,

не зная ещё касаний прожорливой пустоты.

А прадед смеялся басом и целовал ладошку,

и пах молоком и мёдом день старшего из мужчин,

но время брело к закату, серело ничейной кошкой

и вышло совсем в итоге к полудню сороковин.

Я видела бы всё это, когда родилась бы прежде,

чем прадед мой лёг на лавку и сделал последний вдох,

но, выждав четыре года, поймал меня частой мрежей

в бездонной пучине света уже не пчелиный бог.

Нет брата, а я осталась — не лучший хранитель рода,

во мне много слов и хлама и мало родной земли,

но видела — шёл мой прадед по мостику над Смородой.

...А может, не шёл он вовсе, а пчёлы его несли?..

***

Корми синиц, синицы — суть зимы.

Конечно, сцену делают детали,

но снегири давным-давно пропали,

и некому их вспомнить, горемык.

А я, представь, всё помню, как вчера:

мой третий год, и хрусткий снег, и санки,

и злой мороз, и мама спозаранку

меня везёт, а времена утрат

так далеки, что кажется — не тронут,

пройдут по краю, мимо, стороной...

Сижу, мотаю круглой головой:

платок, две шапки...

Тощие вороны в борьбе за корку;

полутьма и свет —

в ряду фонарном прочерки морзянки,

а рукавички так пропахли манкой,

что хочется не есть её вовек.

И тяготит утерянный совочек —

а без совочка как, скажи, зимой?

Но вспыхнут вдруг, не виданные мной,

в рябинных пальцах алые комочки.

И я в порыве: «Ма-маа! Пасматли!

А это кто?» — и сердце бьётся шало.

И смотрит мама, после, одеяло

поправив: «Вот смешная...Снегири...».

***

И ясень в дедовом дворе,

и муравейник суетливый,

и паданцы под старой сливой,

и август в дождевом ведре,

настоянный на спелых звёздах;

и липовый тягучий воздух;

и колосок незрелой ржи,

засушенный в пространствах книги;

и подкрыльцовые ежи —

несуетливы, темнолики;

и песни, свитые дроздом,

и яблоневый сад,

и дом,

и полумрак пустых сеней,

и страх,

и бег густых теней,

и взгляд взыскательный с икон,

и вздох лампадного огня —

всего лишь миг, минутный сон

того, кто сроду отрешён,

того, кто выдумал меня

на склоне дня...

***

1.Сокровища просты:

баранка,

карамелька,

сеть ниточек «кошачьей колыбельки»,

цветное стёклышко,

пластмассовый голыш,

велюровый лоскут,

речная галька.

Июль, текущий зноем с тёмных крыш,

напоминает пламя зажигалки,

в которой газ закончится вот-вот,

но раз огонь пока ещё живёт,

то воздух и танцует, и струится.

На яблоне в гнезде сидит жар-птица

и к пятнице ждёт новеньких птенцов,

жар-птиц курлычет до стесненья зоба

в манере доспевающих отцов.

Все волки серы, сказочны, беззлобны,

едят с руки и подставляют лбы

под узкую чумазую ладошку,

и жизнь течёт как будто понарошку,

но формирует будущую быль.

2. Давно прошёл далёкий тихий год,

в котором я не знала большей боли,

чем ссадины, полученные от

избытка жизни,

времени

и воли,

в котором так просторны были дни,

и танцевать, как Эльмовы огни,

являлись сильфы на ушко иглы,

рождались саламандры из золы,

и эльфам, обживающим чердак,

и гномам, что освоили подполье,

хватало сил держать голодный мрак

на дальних подступах к благому лукоморью.

Теперь я ближе зрелости, чем те,

такие дорогие и родные,

оставшиеся в полной темноте

страниц альбомных.

Очень молодые —

отец и мама.

Мама ждёт меня,

мечтает о смешливой пухлой дочке,

кудрявой, как соседское ягня —

и только тем уже любимой очень,

ещё не зная, что придёт подменыш,

угрюмица, молчальница, чужак.

Прости мне, мама, всё, что я не так...

А впрочем, если ты в меня не веришь,

то я темна, невидима, вольна,

как берег позабывшая волна.

3. Дары волхва щедры:

потёртый бублик

и с праздника спасённая конфета,

неразличимо чей, но медный тугрик,

четыре неопознанных предмета,

запчасти Лего к чудо-кораблю,

беспарные носки,

дыра в кармане,

сакральный миг встречальных целований

и сотое с утра «тебялюблю».