Пятнадцатый рай - Клевер Алиса - Страница 46

– Нужно подумать, – покачал головой Коршунов, чувствуя приступ раздражения. Ну почему именно сегодня мальчишка оказался у него в машине! Впрочем, это был риторический вопрос. Что ему было делать? Отменять вечеринку? При мысли об этом Коршунов окончательно терял равновесие. Екатерина была – как торт, уже поданный ему на белоснежной тарелке. Уже слюнки текли. Нет, он просто не может…

Она сама подсказала решение.

– Возьмем его с собой, – предложила она так, словно они планировали небольшой семейный пикничок.

– Нет, так не пойдет, – покачал головой Коршунов, и тогда она взяла его за лацканы пиджака и притянула к себе. Екатерина заглянула ему в глаза и сказала:

– Знаешь что? А поехали ко мне на дачу. Имей в виду, это, мой дорогой, одноразовое предложение. Пока я такая добрая и такая упоротая. У меня на даче полно «возможностей», если ты понимаешь, о чем я. Свежий воздух, тишина, отдельная комната для твоего сына.

– Я не знаю. А далеко это? – протянул Коршунов.

– Далеко. Ну и что? Зато там очень спокойно, – прошептала Екатерина. – Никого рядом. Можно покричать. Ну или хотя бы постонать вволю. А сын твой будет спать. Ведь дети спят по ночам, верно?

Коршунов замер в нерешительности, и тогда Екатерина прямо на сиденье слегка покачала корпусом. Послышался тихий звон колокольчика. И Коршунов подумал – черт с ним. Закроем его в комнате, уложим спать. В конце концов, Максим всегда спит крепким, беспробудным сном. А увидит что – и пусть. Рано или поздно он все равно узнает, из чего состоит жизнь.

Коршунов был немного пьян, перспективы вскружили ему голову. Но разве мог он тогда предположить, что именно увидит его сын!

Апрель – еще не сезон, и на дачах почти никого не было. Снег еще лежал кое-где, но все уже начало таять, и грязь стояла ужасная. Они приехали на место поздно ночью. И опять, насколько мог понять потом Коршунов, никто не увидел их. Дача и вправду оказалась потрясающей – уникальной в своем роде. Огромный деревянный дом из дорогого, невиданного по тем временам оцилиндрованного бревна, окошки обшиты резными ставнями, эркеры и ломаные треугольники крыши придавали этому дому редкую по тем временам изысканность. Внутри интерьер был прост и экологичен. В большом зале стоял кирпичный камин, от этого зала дом расходился на два крыла. Максима решили положить в правом, напротив ванной, а сами удалились в спальню в левом крыле. Девушка с красным ртом была родом из очень непростой семьи.

Коршунов перенес спящего Максима из машины в спальню, окна которой выходили прямо на широкую, бездонную Волгу. Тогда Коршунов об этом еще не знал. Он обнаружит это несколькими часами позже, на рассвете, когда будет лихорадочно искать возможность избавиться от тела.

Там действительно была такая тишина…

Все вышло чудовищно и нелепо. Коршунов совсем не хотел этого. Они просто… заигрались. В какой-то степени Екатерина сама была виновата в том, что произошло. Кокаин… Она была не в себе, они оба были под кайфом. Екатерина подначивала его, пока Коршунов не слетел с катушек. Пока он полностью не утратил контроль над собой. Он даже не сразу понял, что задушил ее.

Он даже не знал ее имени. Он называл ее просто, Женщиной, Самкой, Вещью.

Подойди ко мне, Женщина. Встань на колени, Женщина. В таком духе. Ей нравилось.

О том, что ее звали Екатериной Воронковой, Коршунов узнал через неделю, когда ее фотографии начали показывать в новостях. К тому моменту он уже немного успокоился, хотя и прислушивался внимательно к каждой новости. Шуму было много, а потом ее историю даже включили в документальный фильм о пропавших людях.

Екатерину искали долго, была дана команда сверху. Но так и не нашли.

Полиция выдвигала самые разные версии. Искали и ее саму – живую, и ее убийц, искали маньяка и/или кого-то из ее ближайшего окружения, кто мог бы желать ей смерти. Следователи сравнивали ее исчезновение с другими делами, перекапывали архивы, пытались найти общий след. Даже рассматривали версию о похищении с целью получения выкупа. Это имело смысл, ведь отец Екатерины оказался весьма обеспеченным человеком.

Человеком, наделенным властью.

После того как машину Екатерины нашли, милиция несколько раз по кругу допрашивала весь персонал ресторана «Прага». Но ни Коршунова, ни его друзей, что ужинали там с ним в тот вечер, не вызвали. Также никто не приехал с обыском на дачу генерала Воронкова. Иными словами, никто никаким образом не связал Коршунова с исчезновением Екатерины. Никто так и не узнал, что они вообще были знакомы.

Непостижимая удача. Чудовищный прокол в работе милиции. В официальных документах значилось, что Екатерина Воронкова, двадцати трех лет от роду, пропала без вести в ночь с тринадцатого на четырнадцатое апреля.

Тринадцатого апреля кто-то видел ее живой!

Как такое возможно?! Этот вопрос Коршунов задавал себе еще очень долго. Самым необъяснимым образом нашелся кто-то из многочисленных знакомых Екатерины, кто подтвердил, что видел ее живой и невредимой, выходившей, как обычно, из ресторана «Прага» – но не одиннадцатого, как это было на самом деле, а тоже – тринадцатого.

Он ошибся. Бог его знает, кого он увидел сквозь моросящий дождь и сумерки – тринадцатого. Может быть, это был призрак? Возможно ли, что Екатеринин дух метался в поисках правды, выхода, темного коридора с ярким светом – или что еще видят люди, которые умерли насильственной смертью.

Не важно.

Главное, что официально считалось, что Екатерина Воронкова исчезла, пропала без вести тринадцатого апреля.

Через два дня после того, как она умерла.

20

Арине стоило больших усилий держаться в сознании. Сколько времени прошло с тех пор, как ее хитростью заманили на яхту? Сколько времени она уже висит, прикованная цепями к обручу в этом ужасном подвале? Запястья и плечи страшно болели, пальцы потеряли чувствительность. И нагота ее груди почти не волновала ее. Защитные силы организма словно пытались погрузить ее в своеобразный транс, отключить от происходящего.

Коршунов ушел.

Она с трудом разлепила пересохшие губы. Воды. Нет, она не может ни о чем просить этого человека. Он ничего ей не даст и любую ее слабость, любую потребность сделает оружием в своих руках. Даже потребность в воде.

Тошнит. В голове туман.

Почему он ушел? Думай, Арина, думай. Разум – затуманенный, страдающий от боли, мечущийся в поисках выхода – все, что у тебя есть. Он ушел минут десять назад. Или час? Может ли быть так, что прошло еще больше времени. Очень трудно ориентироваться во времени, когда ты заперта в помещении без источника естественного света, и все же Арина была почти уверена, что времени прошло немного. А еще она была уверена, что напугала Константина Коршунова. Напугала его упоминанием колокольчика в соске. Как такое возможно?

Как такое возможно, если он не убивал Екатерину Воронкову? Ведь он ее не убивал!

Значит, убивал.

Арина вдохнула и выдохнула несколько раз, пытаясь сбросить тошноту и туман, окутавший ее сознание. Думай, Арина, думай. Он вышел, потому что не хотел, чтобы ты следила за выражением его лица. Не хотел, чтобы ты видела, что ему страшно. Он убил ее. Не важно, как и что оказалось перепутанным в ее деле, не важно, как ему удалось вывернуться тогда – двадцать три года назад. Важно то, что он убил ее. Думай, думай.

– Арина! Арина, ты слышишь меня? – еле слышно позвал кто-то. Голос женский. Арина вздрогнула, дернулась. Ремешки натянулись, цепи звякнули, и она простонала от вспышки боли в запястьях. Голос шел откуда-то сбоку, глухо, как из бочки.

– Нелли, это ты? – спросила Арина после долгой паузы.

– Ох ты, господи, ну и вляпались мы, – ответила та и простонала. Арина покачала головой. Нелли была частью ловушки, и нужно было помнить это, несмотря на то, как жалобно звучал ее голос.

– Ты ранена? – все же уточнила она.

– Кажется, нет. Не знаю, – пробормотала Нелли. – Я была ранена, уже когда ждала тебя у отеля. Я такая сволочь.