Бурятские сказки - Автор неизвестен - Страница 41

— Кончается наш больной! Недолго ему осталось мучиться!

Пришел к порогу юрты сам Манжа-хан и спрашивает:

— Какова будет твоя последняя воля?

— Я должен устроить большое молебствие на северном склоне наших гор. Для этого мне нужны триста воинов, три котла архи и три котла мяса.

Положили Уран Тушэмэла на носилки и отнесли его триста воинов на северный склон горы. Говорит им больной:

— Пока я помирать буду — отведайте архи да закусите мясом.

Так и сделали ханские воины. А когда уснули они крепким сном, сел Уран Тушэмэл на самого быстрого коня, догнал караван с невестой и открылся перед ней.

— Никакой я не жених, — говорит. — Ты достойна лучшего мужа. Мой повелитель Суранзан Гомбо-хан и знатен, и богат, и красив, и мудр…

— Неужели у твоего хана нет недостатков? — спрашивает невеста.

— Есть один, — не смог удержаться, чтобы не подшутить, насмешник Уран Тушэмэл, — от хана дурно пахнет. Но ты прикрой нос ладошкой, когда войдешь в ханские покои, и ничего не почувствуешь.

Тем временем подъехали ко дворцу Суранзан Гомбо-хана.

— Вы пока что отряхните дорожную пыль, а я извещу хана о нашем прибытии, — сказал Уран Тушэмэл сопровождающим и предстал перед ханом.

— Красива ли невеста? — спрашивает Суранзан Гомбо-хан. — Мастерица ли она? Умна ли, наконец?

— И умом не обижена, и мастерица на все руки, только безноса, — отвечает Уран Тушэмэл.

Не успел хан удивиться, как вошла в покои дочь Манжа-хана, прикрывая нос ладошкой. «Этого мне еще не хватало!»- подумал хан, подходя к невесте поближе. И очень удивился Суранзан Гомбо-хан тому, как жадно она стала принюхиваться при его приближении. Вот девица-красавица убрала ладошку, удивленная в свой черед тем, что от хана пахнет самыми тонкими благовониями.

— А мне поведали по секрету, что от вас дурно пахнет, — сказала она, смеясь.

— Это что! — ответил хан. — Мне сказали, что ты безноса.

— Кто сказал? — хотела было узнать невеста, а Суранзан Гомбо-хан уже кричал в гневе:

— Привести сюда Уран Тушэмэла.

А слуги гадали, как хитрый придворный отвертится от наказания в этот раз.

ХУРИСТ

Жили в прежние времена старик со старухой, и было у них три сына. Вот говорят старики своим сыновьям:

— Не долго нам осталось жить на белом свете. Перед смертью хотелось бы увидеть вас женатыми, хотелось бы внучат на коленях подержать, их пушистые головки погладить.

Сказано — сделано. Женили братьев. Двум старшим, во всем удачливым, и тут повезло: пошли у них дети один другого милей да краше. Старики нарадоваться не могут. А как собрались помирать — все свое имущество, весь свой скот двум старшим сыновьям завещали. Младшему же, бездетному, досталась хромая лошаденка с пежиной на нижней губе да дедовский хур.

До того полюбился младшему певучий хур, что носил он его с собой повсюду. Как заиграет — птицы смолкают в окрестных лесах, ветер затихает, ни один лист не шелохнется на дереве, даже солнце приостанавливается, чтобы послушать распевы волосяных струн. Чудно играл он на хуре, да и у самого голос был красивый.

А старшие братья только посмеиваются над ним.

— Играй, играй, — приговаривают. — Скоро до того доиграешься, что по миру пойдешь с протянутой рукой.

И то правда: в доме у младшего порой и поесть нечего, а старшие братья по тайге рыщут да соболя ищут. И столь удачливыми бывают на охоте, что богатство само к ним в руки идет.

Нашли они однажды место в тайге, где всякого зверя видимо-невидимо, и решили взять с собой на охоту младшего брата.

— Все помощь будет, — говорят. — Лишний раз мясо сварит, чай вскипятит. Да и себе чего-нибудь добудет.

Приехали они втроем на место, сделали себе балаган, а для лошадей — сарай. Тридцать дней без устали охотились, бродя по таежным распадкам да лощинам. Целую гору пушнины добыли старшие братья, а младшему не открывались заветные охотничьи тайны, не было ему удачи, мала была его добыча. По-прежнему смеялись над ним старшие братья.

Когда не видно было конца неудачам, брал младший брат в руки певучий хур и, в обиде на свою судьбу, затягивал такую песню, от которой небо хмурилось, ветер по-разбойничьи свистел в ущелье и начинался долгий дождь.

Но и хурист не остался без добычи. И у него скопился десяток-другой беличьих да рысьих шкур.

Наступило время возвращаться домой. Решили братья в последний раз проверить силки и испытать меткость своих стрел. И кому не повезло больше всех? Конечно же, меньшому. Сорвался он со скалы и сломал себе ногу повыше колена. Набрели на него старшие братья, отнесли в балаган и говорят:

— Не довезем мы его до дома. Не жилец он на этом свете. Оставим его здесь.

И оставили они хуриста в балагане. Забили его лошадку с пежиной на верхней губе, навялили, накоптили мяса и подвесили под крышей балагана, чтобы меньшой с голоду не помер на первых порах. А когда развешивали конину, сорвали певучий хур, висевший на стене, и закинули в угол. Лопнули с жалобным звоном волосяные струны, и не от боли, а от обиды заплакал младший брат.

Вот лежит он один-одинешенек в таежном балагане, некому воды ему подать, не с кем добрым словом перемолвиться. И тогда дополз он до дальнего угла, подобрал покалеченный хур, выдернул из хвоста забитой лошадки самые тугие волоски и заменил порванные струны. А когда заиграл на хуре, то зазвучал тот лучше прежнего. Чудесные звуки его зачаровали таежных обитателей: сорок и синиц, соболей и куниц, да еще трех девиц — дочерей хозяина тайги Лээхэя.

Каждый вечер приходили девицы к балагану и как завороженные слушали распевы хура. На первых порах они дичились. Но с каждым днем подступали все ближе и ближе, переглядываясь да перешептываясь между собой. Когда одна из девиц набралась смелости и заглянула в балаган, парень успел спросить:

— Что же вы не заходите, а топчетесь у входа?

Но девицы в ответ на его слова скрылись в кедровнике стайкой испуганных птиц.

На другой день они постояли в дверях, так и не войдя в балаган. Еще через день переступили порог. И тогда парень заиграл тихо-тихо. Забыв об осторожности, окружили девицы хуриста и склонили свои головы, прислушиваясь к задушевной песне.

— Чьи вы будете? — спросил их парень, кончив играть.

— Не из дальних мест явились мы, да не из близких, как и подобает дочерям хозяина тайги Лээхэя. И хотя отец никому не показывается на глаза, он все может.

И тогда парень рассказал им о своем житье-бытье, о своей незадачливости да неудачливости.

— Ни бог, ни черт меня не понимают. Нет мне ни смерти, ни исцеления, — закончил он свой рассказ.

— А это что за чудо? — спросили девицы, показывая на хур.

— Это хур — единственное мое утешение, единственный мой друг, которому я могу поведать о самом сокровенном, — сказал парень, взял в руки хур и заиграл грустную песню.

Задумался он и не заметил, как исчезли девушки-дикарки, как крепкий сон смежил ресницы. Приснился ему старик с бородою по грудь, который трижды повторил: «Раны твои затянулись, а горести уснули и не проснулись».

Открыл парень глаза и видит — лежит он в прекрасном дворце на мягкой постели, а рядом с ним седобородый старик сидит.

— Вставай, — говорит он парню. — Пора чай пить.

— Да как же я встану, если у меня нога сломана? — удивляется парень.

— А ты смелее! — смеется старик. — Будь мужчиной.

Осторожно приподнялся парень, встал на ноги, не чувствуя никакой боли, и вспомнился ему вещий сон и трижды повторенное: «Раны твои затянулись…»

Прошел он к столу, за которым уже сидели три знакомые девицы, попил чаю в охотку, а старик говорит:

— Идем со мной…

Пошли они неведомой тропой сквозь тайгу и пришли к горе, из которой струился горячий аршан. Искупался парень в аршане, и стало ему совсем хорошо, веселее стало на душе, вспомнились другие слова: «…а горести уснули и не проснулись».

Вернувшись во дворец, подарил Лээхэй исцеленному парню молодецкую бурятскую одежду, а когда тот переоделся, посадил его с собою рядом, обнял за плечи и сказал: