Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга II - Штерн Борис Гедальевич - Страница 37

Невесты для Сашка подбирались по всему Офиру. Таким образом было положено начало африканской династии Гайдамак. Все офирские племена снарядили Сашку по невесте, соревнуясь между собой — чья невеста лучше. Имена Сашковым женам давались по названиям племен:

1. Агау

2. Амхара

3. Ануак

4. Араба

5. Аргобба

6. Афар

7. Бареа

8. Беджа

9. Берта

10. Гимирра

11. Гоша

12. Гураге

13. Каффа

14. Кома

15. Консо

16. Кунама

17. Логона

18. Мурле

19. Нуэр

20. Омето

21. Оромо

22. Офир

23. Сахо

24. Сидамо

25. Сомали

26. Тиграи

27. Тигре

28. Эдем

Итого: офирский сераль Сашка Гайдамаки составлял 28 официально зарегистрированных жен.

Все африканские негусы задумались, почесались в затылках и в других менее доступных местах. Опять офирский нгусе-негус их обставил. Им тоже захотелось заиметь собственных Alexandr-ов Hannibal'oв-Pouchkin'ых. Великие цари должны иметь собственных великих поэтов. Они нанесли визиты в Офир, послушали Сашка. Король Марокко страстно полюбил песню о Щорсе:

Король Марокко выходил на ступени дворца, вытирал рукавом слезы.

«Черт знает, как хорошо! — думал он. — Вопрос: кто под красным знаменем раненый идет? Ответ: Щорс под красным знаменем, красный командир. Кто такой Щорс — черт его знает, но почему так на душе хорошо?!»

Император Жан-Бедель Бокасса из Центральноафриканской империи обожал слушать «Веди, Буденный, нас смелее в бой!». Черный эфиопский полковник Менгисту Хайле Мариам пускал сопли при звуках «Сопок Манчжурии», а конголезские близнецы Чомбе и Мобуту на пару балдели от «По долинам и по взгорьям». Абдель Насеру нравилось «Попереду Дорошенко, а позаду Сагайдачный», он хотел, чтобы его похоронили под эту музыку, но умер скоропостижно и не успел оставить завещание. Ну и, конечно, ливийский джамахериец Кадар Мудафи с белым, как у Пьеро, мучным застывшим лицом, оживлялся от «Отряд не заметил потери бойца и яблочко-песню допел до конца».

Работка Сашку предстояла еще та! Начались поставки невест со стороны. Сашку в Офир везли невест из Того и Бельгийского Конго, из Занзибара и Берега Слоновой Кости. Сначала он никому не отказывал. За одну ночь использования Сашка в качестве племенного быка соседние негусы вносили в офирскую казну солидные суммы, так что Сашко превратился в государственную бюджетную статью дохода. Будущий национальный Александр Пушкин того стоил. Но потом Сашко стал крутить носом, выбирать, набивать цену. Однажды ему привезли на случку толстогубую и толстозадую кенийскую принцессу:

— Сделай ее, Сашко, чего тебе стоит, а? Принцесса была такой черной, что Сашку вдруг неудержимо захотелось трахнуть ее в забое угольной шахты в Южно-Африканской республике, что и было исполнено к удовольствию кенийского правительства и к восторгу принцессы. Технологическим процессом, который рифмуется с «менуэтом», она владела восхитительно.

В постели Сашко был неутомим, ненасытен. Сашко каждую ночь тяжело трудился и каждый день, отсыпаясь и отдыхая, ждал работы, как крестьянский сын ждет жатвы, отставляя рукой в сторону своего отца — отдохни, батя. Каждый вечер к Сашку на львиные и леопардовые шкуры слуга-эфиоп приводил новую невесту, одну краше другой, — чистую, черную, жирную, как украинский чернозем. О такой жизни Сашко не мог мечтать в своем Гуляй-граде, он даже не догадывался о такой жизни.

Гамилькар спешил, да и по расчетам на менделевском горохе и по опыту с купидонами (экспериментировать с дрозофилами генетика тогда только еще начинала, за что позднее и поплатилась в СССР — лучше уж ставили бы опыты на мухе цеце) выходило, что выведение офирского Alexandra Hannibal'a-Pouchkin'a можно ускорить: если каждый промежуточный предок Пушкина пораньше начнет половую жизнь — скажем, лет с восьми, — а жен у него будет столько, что драть-не-передрать, — то и Пушкин в четвертом колене появится не через сто лет, как в России, а через каких-нибудь двадцать пять.

— Конечно, Александр Пушкин не купидон, не дрозофила и тем более не горох, — темными африканскими вечерами рассуждали Гамилькар и колдун Мендейла за бутылкой коньяка с кокосовым молоком, разлегшись в отремонтированном дворце на новых леопардовых шкурах. Они уже разочаровались в эксперименте. — Но почему бы и не попробовать на живом хлопчике, тем более что ему приятно, а побочных опасных последствий не предвидится? Хай плодится и размножается.

ГЛАВА 18. Сашко Гайдамака