Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I - Штерн Борис Гедальевич - Страница 28

ГЛАВА 15

РОКИРОВКА В ДЛИННУЮ СТОРОНУ

В общем, Люська исчезла, и Гайдамака стал жить дальше с Элкой Кустодиевой.

Ничего не хотелось, от самогона тошнило, весь Гуляй-град провонялся самогоном, на водку денег не хватало. Не пил, выходил только за хлебом, лежал на диване, думал о жизни.

Начал читать ученые книги; хотел разобраться: что за штука такая — жизнь? Какая-то дезоксирибонуклеиновая кислота, загнутая в двойную спираль. Разжирел. Опять запил. Всем надоел: Опять бросил пить. Сам себе надоел. И так далее. Как вдруг умер Брежнев, и в самом начале коротких андроповских времен, когда водка ненадолго подешевела, а КГБ совсем обнаглел, первый секретарь Шепилов пригласил Гайдамаку в Гуляйградский райком единственной партии — «зайди, Сашко, потолкуем»; посмотрел в его хитрованские голубые глаза, предложил должность начальника районного дорожного отдела и по-дружески напутствовал Гайдамаку следующими словами:

— Садись, командир. Пока ты пил, Брежнев умер. Грядут перемены. Скажу тебе откровенно: скоро людей начнут хватать в трамваях, банях и кинотеатрах. Пора, пора тебе, Сашко, приниматься за дело. А то психуешь, будто какой-то Фрейд. (Нахватанный был Шепилов.) Ты ж наш герой, заслуженный мастер спорта, самого папу римского оприходовал, хоть и не состоишь в партии. Люблю. Ты ж культурный человек, отпил свое, от самогона морду воротишь. Жаль. Мы ж тебя знаем, добра желаем, о тебе заботимся. (Шепилов говорил «мы» от имени партбюро.) Чего ты все читаешь? Строй дороги, командир! Ты ж техникум кончил, автодорожный.

Черт-те что — не помнил Гайдамака за собой никакого автодорожного техникума. Белого священника помнил, а техникума — нет.

— Ты ж понимаешь! Ты ж умеешь! Ты ж командир! — продолжал заклинать Шепилов. — Ты ж у нас философ и народный умелец! На Руси со времен Мыколы Гоголя две беды — дураки и дороги. Сплошные выебоины и колдоебины. Надо как-то бороться, вот. Тебе ж асфальт как дом родной, ты ж специалист по асфальту.

Это уж точно: дорожные покрытия Гайдамака знал досконально, на собственной морде и шкуре.

— Предлагаем разделение труда — ты, Сашко, строй дороги, а дураками займемся мы. Кто «за»?.. Вот видишь: у всех руки вверх! Благоустрой для начала въезд в Гуляй-град, чтоб районный фасад был лицом, а не задним местом. (Сильнее было сказано — Шепилов, став первым секретарем и завязав пить с зарплаты по-черному, развязал язык — задние и другие места так и мелькали.) Иногда сам пан Щербицкий по трассе едут, невдобно.

Так Гайдамака ему и поверил…

— Чого ж невдобно? У Щербицкого zhopa жирная, гарный амортизатор, куда надо доедет, — отвечал Гайдамака. — Щебенку дастэ? Подъемный кран? Битум? Грейдер? Рабочу сылу? Зарплату? Тот же асфальт? Я ж вас наскризь бачу — ничого пэ дастэ.

— Не торопись. Чего ты вдруг по-украински заговорил? Держись в руках. Подъемный кран — это ты загнул. Напиши список — чего тебе нужно. Обсудим. Поможем, чем можем. А сам попридержи язык и соблюдай умеренность в мыслях, а то диссидентствуешь много. В кого ты такой вумный? Евреев, случаем, в роду не было?

Гайдамака евреев в роду не имел, фамилия не позволяла, — хотя кто знает, кто застрахован? — но, услыхав про список, все окончательно понял: нашли умельца, заботливые… Все стало ясно и без евреев — дело в том, что прежний начальник дорожного отдела недавно окончательно спился, а Гайдамака как раз наоборот: перешел на трезвый образ жизни и подумывал полетать вахтовым методом в Тюменскую область за длинным рублем, а то скучно что-то без денег на спортивной пенсии. Вот и решили на партбюро: надо Гайдамаку от той трудовой вахты попридержать, авось пригодится дома.

Вот и вся рокировка в длинную сторону.

«А борьба с дураками, — думал Гайдамака, — это очередная социальная антиутопия и занятие для идиотов».

Что было правильно. Так он Шепилову и сказал. Так Шепилов и воспринял:

— Забыл, тебя как по матери кличут?

— Чё?..

— Через плечо. Девичья фамилия матери какая?

— Сковорода, — ответил Сашко.

— А бабки?

— Кочерга.

— Вот! А я думал — Лопата. Слушай сюда анекдот: "Сын уехал в Тюмень за длинным рублем и прислал домой телеграмму: «Мама, здесь деньги гребут лопатой. Вышли деньги на лопату». О!.. Понял?.. Нет, ты скажи: понял?

— Ну, понял.

Ладно, убедили. Кто его видел, тот длинный рубль? Лучше короткий в руках, чем длинный на горизонте.

Гайдамака написал длинный список, чего ему нужно и не нужно, отнес список в райисполком, демонстративно уселся в кабинете с Пикулевыми «Пером и шпагой» и стал повторять, если кто-нибудь входил и чего-нибудь просил:

— А что я могу? Ничего я не могу. Щебня нет, того нет, этого нет, подъемнoго крана тоже нет. Брежнев умер, и мне что-то нездоровится.

Новые времена требовали неординарных событий, в воздухе пахло грозой и молниями, но до восхождения на Олимп Горбачева оставались еще похороны двух генсеков. И все-таки очищающая гроза случилась. Смерч, труба с хоботом! Всех закрутило, затянуло, страшно было без громоотвода за спиной — фетровые шляпы и ондатровые шапки-ушанки с электрическим треском летели со многих уважаемых голов, да и сами буйны головы с вытаращенными глазами катились с плеч долой по гуляйградским дорогам, а диссидентский картуз Гайдамаки занесло этим смерчем аж на Луну, в кратер имени Циолковского.

ГЛАВА 16

HIXTO НЕ ВТЕЧЕ

Так оно и продолжалось: каждое утро в последние октябрьские дни перед окончательным воцарением большевиков Гамилькар ревел львом на графине Л. К., будил весь Севастополь не хуже голландского гуляйградского петуха, надевал клеши, целовал графиню в грудь, протирал руки апельсиновыми корками и под охраной двух унылых невыспавшихся филеров возвращался на свой корабль «Лиульта Люси». Каждое утро перед восходом солнца, заслышав львиный рев, Сашко спешил с аккордеоном на Графскую пристань и, разложив мешочек с eboun-травой, выдавал для Гамилькара что-нибудь новенькое:

И тому подобное, в том же духе. Для Сашка настали добрые времена. Он полюбил апельсины, бананы, халву и негров.

Более того — дела у него пошли неплохо, волшебная трава с порошком африканского купидона вдруг стала пользоваться успехом у разного севастопольского люда — торговля процветала, eboun-траву, посмеиваясь, охотно покупали крестьяне, молдаване, мещане, морячки, евреи, товарищи большевистские подпольщики и даже господа белые офицеры. От яда купидона стояло лучше некуда — штаб Врангеля нюхал вместо кокаина eboun-траву и ходил с оттопыренными галифе. Севастопольские обыватели нюхали. Все сбесились. Каждый вечер к хлопчику длинной тенью подкрадывался Булат Шалвович из Дикой дивизии — тот самый полковник в косматой папахе, которому Врангель посоветовал изучать современный фольклор. Полковник покупал маленький кулечек eboun-травы и нюхал с тыльной стороны ладони, как кокаин. Булат Шалвович был главным редактором армейской газеты «Белый патриот». Должность была хоть и полковничья, но дохлая, бессильная, импотентная, к тому же в газете что-то было не в порядке с поэтическим отделом. Поручики приносили всякие разные анти-стихи. Поручик Голицын принес антикоммунистические частушки: