Вопли - Штерн Борис Гедальевич - Страница 4

Еще не ясно, убедила ли та защитная речь сотрудника милиции, но Сонька уже на всякий случай собирается плакать.

Верзила-рецидивист никак не может найти спички и отправляется за спичками на кухню. Ему, видите ли, надо прикурить. Его силой усаживают. Пока верзила таким образом отвлекает внимание от сообщницы, Дмитрий Николаевич, не читая, подписывает протокол, зачем-то кланяется и выходит из комнаты, пропуская вперед Соньку и ожидая приказа поворотить назад.

Проходят коридор.

Выбираются сквозь разлом на лестничную площадку.

Дмитрий Николаевич открывает дверь, пропускает рецидивистку в свою квартиру, но здесь не выдерживает и оглядывается. Шкафообразный сотрудник задумчиво наблюдает за ним.

Дмитрий Николаевич поспешно проходит в свою прихожую, закрывает дверь на два с половиной оборота и навешивает дверную цепочку. Входит в комнату. В комнате Соньки нет. Она уже устроилась на кухне. Она думает, что на кухне надежней. Она сидит на табуретке и читает первую фразу его статьи: «Конец XIX — начало XX в.в. — интересный и сложный период истории русской литературы…» Дмитрий Николаевич смотрит на нее и не знает, о чем с ней говорить.

— Вы в самом деле рецидивистка? — спрашивает он.

Сонька снимает очки, смотрит на него, как на дурака, и утвердительно кивает.

— Минут через двадцать вы сможете уйти. Это не вызовет подозрений.

Сонька опять кивает и сосредоточенно разглядывает первую страницу.

— Зачем вы этим занимаетесь? — спрашивает Дмитрий Николаевич.

— Чем?

— Чем… Рецидивизмом.

— Ну и дурак вы… — усмехается Сонька.

Верно, дурак он. Филолух царя небесного. Рецидивистка и кандидат филологических наук. Разные социальные ступени.

Нет общих интересов. О чем им говорить? О символизме?

— Это вы все время торчали под дверью? — спрашивает Сонька.

— А что прикажете делать? Разрешить вам ограбить моего друга? Работягу, не в пример вам?

— Вы что, в самом деле преподаете русскую литературу?

Дмитрий Николаевич кивает.

— Где, в пединституте?

— В университете.

— Ого! — удивляется Сонька.

— Вы не смущайтесь. В университете работают такие же люди, как везде.

— А я и не смущаюсь, — отвечает Сонька и закидывает ногу за ногу. — Такие, да не такие. Вот вы, умный человек, прочитали уйму книг, а задаете какие-то детские вопросы. Вы сами, наверно, читаете студентам лекции о том, что Достоевский, например, в «Преступлении и наказании» глубоко и всесторонне анализирует причины и следствия преступлений своего героя. Зачем же вы спрашиваете, зачем я это делаю? Мало ли что… Тяжелое детство, отец-пьяница, наследие прошлого… Откуда я знаю? Вам, образованным, и карты в руки. А я так отвечу: люблю я это дело, ох, люблю!

— А вы сами читали «Преступление и наказание»?

— А как же! Вы думаете, рецидивист — это кто?

— Деклассированный элемент.

— Вот так сразу! Не скажите… Убийце Раскольникову вы не отказываете в звании интеллигента, а квартирный грабитель кто, по-вашему?

— Да неужто вы читали Достоевского? — изумляется Дмитрий Николаевич.

— Вы меня обижаете!

Вот так Сонька! Вот так общие интересы!

— С вами хорошо, но пора сматываться, — озабоченно говорит Сонька. — Рискованно здесь торчать.

— Подождите! У меня к вам есть один дополнительный вопрос…

— Ну и замашки у вас! — смеется Сонька. — Нет, пора рвать когти.

— Куда?! Куда рвать, куда сматываться? Грабить? Воровать? На каком языке вы говорите? У вас талант, чем вы занимаетесь?! Куда вы идете? Мне нужно задать вам много дополнительных вопросов… Я пишу статью о русских символистах, вы мне можете помочь!

Сонька серьезно разглядывает Дмитрия Николаевича:

— О символистах? Это кто?.. Блок, Бальмонт, Волошин?

— Да! И еще многие!

— Ладно, еще пять минут. Угостите, блондин, сигареткой.

Дмитрий Николаевич дрожащими руками подносит ей спичку.

— Как там у Блока, помните? — спрашивает Сонька, пуская дым. И декламирует:

Блока на память шпарит, ужасается Дмитрий Николаевич.

Тут и правда кто-то кому-то сдает зачет по литературе.

— Последние строки помните?

— Да… Нет… Забыл, — шепчет Дмитрий Николаевич.

— У вас Блок где? А вот, на плите… — Сонька листает синий том Блока. — Читайте!

Дмитрий Николаевич пробегает глазами последние строки, не понимая, куда метит Сонька, но, поняв, читает со страстью вслух и даже взмахивает рукой:

— «Хочу владеть одной тобой, но не могу и не умею», — повторяет Сонька. — Для начала неплохо. Вы еще многого не умеете, блондин, но вы мне определенно нравитесь. Мы с вами еще встретимся. А сейчас проведите меня мимо сотрудников уголовного розыска.

— Где мы встретимся? Вы хотите отделаться от меня?

— Не волнуйтесь, блондин, я вернусь. Ожидайте. Теперь я знаю, где вы живете и работаете.

— А вы?

Сонька усмехается.

— Как вас зовут?

— Никому не скажете? Могила?

— Гадом буду! — клянется Дмитрий Николаевич.

— Любка Костяная Ножка, — смеется Сонька.

Дмитрий Николаевич открывает дверь, они выходят на лестничную площадку. Из Вовкиной квартиры доносятся возбужденные голоса. Сонька опять пугается и мчится вниз по лестнице, стуча каблучками и чуть не опрокидывая Семена Данилыча, который, вызвав милицию, торопится к месту происшествия и уже добрался до четвертого этажа. Дмитрий Николаевич спешит за Сонькой, сбивая с ног утреннего интеллигента, который уже опохмелился и идет возвращать пушкинисту чайный долг.

— Туда нельзя, там менты! — делает страшные глаза Дмитрий Николаевич.

Во дворе они преодолевают последнее препятствие — проходят мимо машины УГРО с дремлющим шофером, и Сонька наконец-то спасена! Путь для нее свободен на все стороны большого легкомысленного причерноморского города, где так мало милиции, телефонных автоматов и ни одного литературного журнала, зато много моряков, пушкинистов и солнечных дней — а это все хорошая экологическая ниша для квартирных грабителей.

— Когда мы встретимся? — спрашивает Дмитрий Николаевич.

Сонька отвечает:

— Мы будем встречаться. Очень скоро. Обещаю.

И протягивает Чухонцеву руку. Он целует ее, и Сонька исчезает за углом на спуске имени Добролюбова.

Кажется, все… Конец суматохе. Но Дмитрия Николаевича ожидает в этот день последнее потрясение.

— Идите за мной, свидетель, — приказывает шкафообразный сотрудник, карауля Чухонцева на лестничной площадке с чашкой чая, и ведет свидетеля в квартиру Вовки Спиридонова. Там взору Чухонцева открывается неожиданная идиллия: за столом сидят верзила-грабитель, сотрудники УГРО и сам хозяин Вовка Спиридонов. Все пьют чай при гробовом молчании.

— В общем, так… — говорит шкафообразный сотрудник, ставя чашку на блюдце. — Хорошие вы ребята, и чай у вас хороший… Хотя и ворованный. Так вот… Я делаю вам официальное устное предупреждение. А именно: вам… — показывает на верзилу-рецидивиста, — и вам… — показывает на Дмитрия Николаевича. — Объясняю: в последнее время развелось квартирных грабителей больше, чем хотелось бы. В этой связи милиция ставит особо богатые квартиры на сигнализацию, но не все обладатели богатых квартир хотят на сигнализацию становиться… Но вас это, кажется, не касается, — успокаивает он Вовку Спиридонова и обращается к рецидивисту: — Но я не о том… Все эти лямуры, молодой человек, до добра не доведут. Поверьте моему горькому опыту. Так что кончайте свои кругосветные путешествия, сходите вразвалочку на берег и заводите жену с квартирой. Еще хорошо, что эта история случилась в нашем районе и я на дежурстве был. А если бы в иностранном порту? А? Представляете: полиция, проституция, испорченная характеристика! А вы тоже хороши… — Шкафообразный сотрудник поворачивается к Дмитрию Николаевичу. — Зачет у студентки приняли?