Когда осенние печали. Часть 2 (СИ) - Пиженко Эвелина Николаевна - Страница 35

- Прости… - опустив голову, Анна устремила взгляд на свои колени, - Прости меня, Лёня.

- За что?.. – в его серьёзном взгляде сквозило непривычное участие, - Аня, что всё-таки случилось?

Ещё час назад она не знала, как рассказать обо всём мужу… она была готова просто выговориться Милке – не вдаваясь во все подробности, ибо их было слишком много… Но сейчас Анна вдруг подумала, что Леонид – именно тот человек, кому она сможет рассказать всё без утайки – начиная от ссоры с Казаковым-сыном и заканчивая извинениями перед Казаковым-отцом…

…Она рассказала ему даже о той надписи на доске… Она ждала наводящего вопроса, но, бросив на Лапина быстрый взгляд, поняла, что он не собирается выворачивать её душу наизнанку. Она рассказала ему абсолютно всё, заново переживая в душе все обиды, тревоги и сегодняшнее унижение. Он слушал внимательно, не перебивая, и по его лицу было невозможно понять, какие чувства вызывает в нём эта неожиданная исповедь.

…Анна ждала от него в ответ всего, чего угодно: сочувствия, осуждения, предложения выпить и успокоиться… Она приняла бы и то, и другое, и третье – просто как участие, как некий жест… Но то, что Аня услышала в ответ, оказалось для неё полной неожиданностью.

- Ты – умница… - он снова сидел напротив и смотрел на неё своим серым, пронзительным взглядом, - Ты просто умница, Аня.

- Что?.. – она растерянно посмотрела на него, - Ты смеёшься?!

- Ты всё правильно сделала.

- Не надо, Лёнь… - решив, что он просто хочет её успокоить, Анна отчаянно замотала головой, - Правда, не надо. Я всё прекрасно понимаю… просто я не смогла найти другого выхода. Если бы ты знал, чего мне это стоило… Теперь я ненавижу себя… Понимаешь?.. Ненавижу.

- За что? – достав из пачки сигарету, Лапин прикурил от зажигалки и снова поднял на Анну чуть прищуренный взгляд.

- За что ненавижу? – усмехнувшись уголком рта, она второй раз за день пожалела про себя, что не курит, - Неужели непонятно?.. Мне пришлось просить прощения у человека, который сам передо мной виноват. Я чувствую себя полным ничтожеством.

- Почему ты так – о себе? – положив на стол локти, Лапин подался вперёд, - Поверь, я не из праздного любопытства спрашиваю.

- Как почему?! – в её взгляде были и боль, и растерянность, и обида, - Я – учитель, Лёня! Я полностью отдаю себя работе, я даже дома привязана к этой работе, я проверяю тетради, я готовлюсь к урокам, я не считаюсь со своими близкими, в конце концов!.. И вместо благодарности учеников получаю неуважение, оскорбление, если хочешь… только потому, что сынок богатенького папы захотел самоутвердиться перед одноклассниками! Самоутвердиться за счёт моей чести, моего достоинства!.. Я – учитель, Лёня! Но я не имею права защитить себя перед малолетним ублюдком, иначе получу настоящую зуботычину! И я её, в конце концов, получила! Казаков избил моего сына, и на него же повесил всех собак! Мне пригрозили жалобой, разбирательствами, увольнением… За десять лет работы в других школах я не имела ни одного замечания, только благодарности! А здесь мне устроили настоящую травлю… И всё только потому, что я посмела не играть по их правилам! Но они вынудили меня встать на колени… Как я могу себя после этого чувствовать?!

- Ты однобоко судишь о своей ситуации.

- Я?! – от возмущения у Анны перехватило дух, - Я однобоко сужу о своей ситуации?! А ты знаешь, почему я, отличница, окончившая школу с золотой медалью, оказалась в самом задрипанном в городе пединституте?!

- Кстати, да… - Леонид задал этот вопрос с нескрываемым интересом, - Ты же могла поступить в любой престижный вуз.

- А я и поступила. В институт иностранных языков. Только учиться мне там долго не пришлось…

- Почему?

- Не почему, а из-за кого.

- И из-за кого?

- Из-за такого же вот сынка… - Анна кивнула головой куда-то в сторону, - Один сынок влиятельного родителя поставил мне условие – или я принимаю его благосклонность, или мне не будет жизни в этом городе.

- И как же всё разрешилось?

- Я бросила институт и уехала. Через пару месяцев перевелась в педагогический и вернулась… пришлось затеряться в общей толпе. Поэтому я имею право судить о своей ситуации, Лёня. Судить так, как подсказывает мне моя совесть.

- Я не хотел тебя обидеть, Аня… - рука Лапина легла на женскую ладонь, - Можешь мне не верить… но ты – человек, которого мне меньше всего хотелось бы в этой жизни обижать.

- Спасибо, Лёнь… - неожиданно покраснев, Анна опустила глаза, - Мне, действительно, больше не с кем поделиться… Саша не поймёт… он воспримет по-своему, ещё и кинется восстанавливать справедливость…

- Ты правильно сделала, что ему не рассказала.

- Я просто не успела…

- И не рассказывай. Пусть это будет нашей с тобой маленькой тайной… - он ободряюще улыбнулся и чуть сжал её ладошку, - Ты не против, чтобы у нас с тобой появилась одна тайна на двоих?

- Нет, - грустно улыбнувшись, Анюта чуть качнула головой, - не против.

- А теперь послушай меня, - лицо мужчины приняло абсолютно серьёзное выражение, - Аня, я не знал, что у тебя такие проблемы. Сашка не говорил… да мы с ним в последнее время как-то потеряли связь… но тут – моя вина. Закрутился со своими делами, покупками…

- Да ты-то при чём… - всё так же грустно улыбаясь, Анна опустила голову, - Это же очень ответственно – дом купить… тем более, недостроенный…

- Дом это мелочи, - Лапин махнул рукой, - тут кроме дома…

- Что, ещё один ресторан?

- И не ресторан. Не хочу хвастать, но… ресторан это уже мелко для меня, Аня. Я ночной клуб открываю, с игровым залом, проще говоря – казино. Там куча лицензий нужна, всяких сертификатов… да Бог с ним… Я ведь не об этом хочу с тобой поговорить.

- О чём? – она неожиданно перешла на полушёпот.

- Ты думаешь, что проявила слабость?

- Это в тысячу раз хуже, чем просто слабость.

- Это в тысячу раз сильнее, чем просто мужество. Ты всё правильно сделала, Аня. Вот смотри… Люди часто ошибаются с определением истинных ценностей. Да, я согласен, что говорить о чести, совести, достоинстве – очень красиво. Но только говорить… Потому, что все эти качества не накормят и не оденут. Люди делятся на два лагеря, Аня… Одни ходят с гордо поднятой головой, не имея за душой ни гроша, не умея обеспечить ни себя, ни своих близких. Они гордятся тем, что не переступают через какие-то, ими же придуманные, моральные принципы. И другие – которым приходится переступать через многое, и даже многих, ради того, чтобы тоже жить и ходить с гордо поднятой головой. И те, и другие несут свой морально-нравственный крест. Первые мучаются оттого, что их дети не устроены, им приходится своим горбом зарабатывать на хлеб, терпеть унижения, потому, что за ними нет никакой силы – ни финансовой, ни административной. Другие тоже мучаются… оттого, что им тоже приходится и унижаться, и ронять себя, и даже унижать других… и такое бывает, и зря думают все остальные, что это приносит удовольствие. Только в определённой мере. В общем и целом это набор чувств человека, который таким образом воюет за своё место под солнцем. А теперь смотри, что получается… И тем, и другим приходится испытывать, по сути, одинаковые ощущения… только вот нравственные мучения матери, которая не может купить инструмент своему талантливому ребёнку из-за банального отсутствия денег, коренным образом будут отличаться от нравственных мучений той же матери, которая сделает единственно правильный поступок – произнесёт одно-единственное слово «простите»… после которого она сохранит работу, достаток и купит своему ребёнку абсолютно всё, что он заслужил. Ты понимаешь меня, Аня?

- Не знаю… - во время речи Лапина Анна сидела с бесстрастным лицом, не выражая никаких эмоций, - Я даже не знаю, что тебе сказать…

- Всё правильно, - он уверенно кивнул, - вот так, сразу, этой теории не постигнуть. И, если бы ты сейчас кинулась мне на шею с криком: «Лёнька, я всё поняла, как здорово!», я пожалел бы о нашем разговоре. Но ты ещё мудрее, чем кажешься… Я восхищаюсь тобой, Анюта…