Воспоминания - Шпеер Альберт - Страница 55

Ежегодно он был гостем Байрейтских фестивалей и не пропускал там ни одного премьерного спектакля. Мне, полному профану в музыке, казалось, что в беседах с госпожой Винфред Вагнер он обнаруживал изрядное понимание музыкальных тонкостей. Но больше его все же захватвывала постановочная сторона.

За этими пределами, однако, он посещал оперу крайне редко, а позднее его интерес к театру заметно понизился. Даже его любовь к музыке Брукнера была все же скорее поверхностной. Хотя перед каждой его речью «о культуре» на партийных съездах в Нюрнберге и проигрывался отрывок из брукнеровской симфонии. В остальном же он проявлял заботу только о том, чтобы в соборе св. Флориана не угасал огонь дела всей жизни композитора. Для общественного же мнения он старался поддерживать видимость своей очень насыщенной культурной жизни.

Совершенно не ясным для меня так и осталось, насколько и в каком объеме Гитлер интересовался художественной литературой. Обыкновенно он рассуждал о военно-научных произведениях, о флотских календарях или о книгах по архитектуре, которые он с большим интересом изучал по ночам. Ни о чем другом я от него не слыхивал.

Я по натуре своей был трудягой и не мог поначалу понять расточительство Гитлером рабочего времени. Я еще мог понять, что Гитлер заканчивал свой рабочий день скучным и пустым времяпрепровождением. Но эти примерно шесть часов представлялись мне непозволительно долгими, тогда как его собственно рабочий день — довольно кратким. Когда же, — спрашивал я себя, — он работает? Ведь времени-то оставалось совсем немного. Вставал он поближе к полудню, проводил одно-два совещания, но начиная с обеденного времени, он более или менее просто расточал время вплоть до раннего вечера. (1) Редкие назначенные на вторую половину дня официальные встречи постоянно оказывались под угрозой из-за его любви к строительным проектам. Его адъютанты часто просили меня: «Пожалуйста, не показывайте ему сегодня Ваши планы и чертежи». Принесенные с собой рулоны упрятывались у входа в помещении телефонного узла. На вопросы Гитлера я давал уклончивые ответы. Иногда он раскрывал эти хитрости и сам отправлялся искать мои бумаги в передней или в гардеробе.

В народном представлении Гитлер был фюрером, который денно и нощно печется об общем благе. Человеку, знакомому со стилем работы импульсивных художественных натур, бессистемное распределение Гитлером своего порядка дня, напомнило бы богемный стиль жизни. Насколько я мог наблюдать, иногда в нем на протяжении недель, заполненных какими-нибудь пустяшными делами, шло вынашивание какой-либо проблемы, чтобы затем, по «внезапному озарению», придти к ее окончательному, в течение нескольких очень напряженных рабочих дней, оформлению. Его застольное общение служило ему, возможно, средством опробывать в почти игровой форме новые мысли, попытаться подойти к ним с различных сторон, обкатать их перед невзыскательной аудиторией и довести до окончательного вида. Приняв какое-то решение, он снова впадал в свое ничегонеделание.

У Гитлера я бывал обычно раза два в неделю, по вечерам. Где-то около полуночи, после окончания последнего кинофильма, он нередко требовал листы с моими эскизами и погружался в их детальнейшее обсуждение, затягивавшееся до двух — трех часов утра. Остальные гости удалялись пропустить бокал вина или расходились по домам, зная по опыту, что с Гитлером сегодня вряд ли еще удастся переговорить.

Гитлера прямо-таки завораживал наш макет города, установленный в бывших выставочных залах Академии искусств. Он даже приказал проложить прямую удобную дорожку между Рейхсканцелярией и нашим зданием, для чего понадобилось пробить двери в стенах, разделявших сады нескольких министерств. Бывало он прихватывал с собой в нашу мастерскую и небольшую компанию, отужинавшую у него. Вооружившись карманными фонариками и связкой ключей, мы пускались в путь. Лучи фонарей выхватывали из темноты макеты. Я мог вообще воздерживаться от каких-либо пояснений, потому что Гитлер с сияющими глазами сам рассказывал сопровождавшим его о каждой детали.

Всякий раз нас охватывало напряженное волнение, когда монтировался новый макет и его заливал яркий свет прожекторов, имитирующих естественное под определенным углом солнечное освещение. Обычно макеты изготовлялись в масштабе 1:50; над ними трудились высококлассные краснодеревщики, передавая мельчайшие детали, фактуру и цвет будущих отделочных материалов. Так постепенно удалось скомпоновать крупные фрагменты новой величественной улицы; перед нами возникал пластический образ сооружений, которым десятилетием позднее предстояло воплотиться в жизнь. Примерно на тридцать метров простиралась эта улица-макет в бывших выставочных помещениях Берлинской Академии искусств.

В особый восторг приводил Гитлера генеральный общий макет, изображавший Великолепную улицу в масштабе 1:1000. Смонтированный на столах с колесиками он всегда мог быть разъединен на отдельные фрагменты. Гитлер вступал в «свою» улицу с самых разных сторон, стараясь прочувствовать будущее впечатление: то он любовался ею глазами путешественника, прибывшего на Южный вокзал, то окидывал взглядом всю перспективу изнутри огромного павильона или со срединной части улицы, налево и направо. При этом он, рассуждая с необычайной горячностью, почти становился на колени так, чтобы глаз оказывался всего несколькими миллиметрами выше края макета и схватывал бы истинное впечатление. Это были редкие часы, когда он сбрасывал свою напыщенность. Никогда не видел его таким оживленным, непосредственным, раскованным, как в эти часы, тогда как я сам, часто усталый и, даже после многих лет знакомства, все же несколько почтительно— скованный, по большей части помалкивал. Один из моих ближайших сотрудников выразил свое впечатление от этих по-своему своеобразных взаимоотношений следующими словами:"Вы знаете, кто Вы? Вы — несчастная любовь Гитлера!"

Лишь редким счастливцам удавалось проникнуть в эти помещения, зорко охранявшихся от любопытствующих. Без личного разрешения Гитлера никто не имел права осматривать общий градостроительный план Берлина. Когда Геринг как-то посетил макет Великой улицы, он пропустил вперед сопровождавших его и сказал мне взволнованно: «На днях фюрер имел со мной разговор о моих задачах после его кончины. Он все полностью передает на мое усмотрение. Он потребовал от меня пообещать только одно: что я никогда не заменю Вас кем-либо другим на вашем посту, что я не буду вмешиваться в Ваши планы и предоставлю Вам полную свободу. А также, что я должен буду предоставлять в Ваше распоряжение на строительство те денежные средства, которые Вы от меня потребуете». Геринг взволнованно помолчал. «Это обещание фюреру я скрепил торжественным рукопожатием, а сейчас я это обещаю и Вам», — он медленно и патетически протянул мне руку.