Ученик чародея - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 30

Если бы человек был молод, характер следов был бы иным. Поперечное расстояние между следами у молодёжи бывает больше.

Если бы человек был стар, шаг его не был бы так велик в длину и следы были бы смазаны. Старики редко поднимают ноги с такой чёткостью, как этот. Как правило, они, сами того не замечая, приволакивают ноги. Чем больше возраст, тем яснее эта деталь сказывается в ходьбе.

Одним словом, именно такие следы отлично пристраивались к сведениям, полученным от рыбака. Грачик был доволен открытием. Теперь можно было отправиться в экскурсию по острову для его осмотра.

Но, сделав было несколько шагов, он остановился. Поспешно достал добытый у рыбака нож и принялся его снова, более внимательно, разглядывать. Не похож ли этот нож на тот, которым Залинь пытался ударить Круминьша во время ссоры на берегу? Нужно поскорее предъявить его для опознания Луизе и Силсу!.. Вот будет номер, если…

Грачик побоялся довести эту мысль до конца: разве по описанию рыбака приметы широкоплечего, сильного человека не подходят к здоровому Залиню?.. Фу, какая чертовщина!.. Настоящий скандал, если рижские товарищи посмеются над московским простофилей, ломавшим копья за освобождение Залиня из-под стражи!

Но нет, нет! Этого не должно быть!

Солнце уже заканчивало своё ленивое путешествие по небу, когда Грачик почувствовал, что нуждается в отдыхе. Он с удовольствием устроил привал посреди двора большой заброшенной мызы. Она имела такой вид, будто хозяева, покидая её, не оставили надежды сюда вернуться. Ставни на окнах были тщательно закрыты, поперёк ворот амбара — набита доска. Все имело необитаемый, но вместе с тем не безнадёжно запущенный вид. Двор не был захламлён, кусты живой изгороди, окружавшей усадьбу, носили следы не столь уж давнего прикосновения ножниц. Камышовая крыша, первое, что выдаёт своими прорехами осиротелость жилья, была в порядке.

Грачик приготовил хворост для костра посреди двора и поднял крышку колодца, чтобы набрать воды. Ни цепи, ни верёвки на вальке не оказалось. Грачик оглядел двор в надежде понять, где могла быть спрятана колодезная верёвка. Ничего подходящего не было видно. Он вернулся к колодцу с намерением опустить крышку, и тут его взгляд упал на гвоздь, вбитый с внутренней стороны сруба так, словно к этому гвоздю и должна была крепиться верёвка, которую искал Грачик. И действительно, на гвозде виднелся узел. Но почему-то верёвка не была смотана в бухту, как это делают рачительные хозяева. Тонкая, но прочная, кручёная верёвка уходила в тёмную глубину колодца. Грачик осторожно потянул её. Если к ней подвешено ведро, то оно, несомненно, находилось под водой: бечева легко выбиралась. Но вот раздался лёгкий плеск, и Грачик мог с уверенностью сказать: ведра на бечеве не было (она по-прежнему поднималась довольно легко), подвешенный к ней груз был невелик.

Предмет, завёрнутый в тряпку и крепко обвязанный бечевой, был на ощупь похож на пистолет. Грачик быстро размотал мокрую тряпку. В руке его, действительно, оказался пистолет «вальтер». Он был густо смазан, и запах смазки показался Грачику странным. Она была похожа на дамский крем.

В обойме, вложенной в рукоять пистолета, не хватало трех патронов. Но к пистолету была привязана ещё одна полная обойма. Поразмыслив, Грачик решил, что не следует оставлять пистолет на месте. Он спрятал «вальтер» в рюкзак и, подобрав на дворе кирпич подходящего веса, обернул его тряпкой и опустил свёрток в глубину сруба. Очевидно, рано или поздно владелец вернётся за оружием, и если будет установлено наблюдение за этим колодцем, владельца пистолета не трудно будет задержать. Раз он спрятал его, да ещё тщательно смазав, то есть с очевидным намерением сохранить в боевой готовности, — значит это не такой уж хороший человек.

Рассуждая таким образом, Грачик покинул хутор, так и не разведя костра. Через два часа он был уже на пароме, перевозившем его на материковый берег протоки. Ещё одна проверка жителей острова, немедленно произведённая районной милицией, ничего не дала для суждения о том, кому мог бы принадлежать пистолет. Все жители были известны и не возбуждали подозрений. По крайней мере, у милиции. Даже одинокая женщина, показавшаяся Грачику подозрительной, не возбуждала интереса у начальника района.

— Если брать за шиворот всякого, кто пьёт, то придётся сунуть под замок половину республики, — неприязненно сказал он Грачику.

«В том числе тебя самого», — подумал Грачик, глядя на свинцовые глаза начальника и на подозрительную синеву жилок на его носу. Но вслух только спросил:

— Документы этой Минны Юдас зарегистрированы и проверены?

По-видимому, и этот вопрос показался обидным начальнику района:

— Может быть, вы полагаете, что мы здесь, в глухой провинции, вообще не знаем своего дела?..

— Ничего не бывает «вообще», — в свою очередь рассердился Грачик, — существенно то, что конкретно, вроде этой пьяницы Юдас. — Он махнул рукой и поехал в Ригу с намерением там добиться более тщательной проверки немногих людей, оставшихся на острове, их прошлого, связей.

Уполномоченный Совета по делам религиозных культов Ян Петрович Мутный — рыжеватый блондин большого роста и крепкого сложения, с лицом такого цвета, словно он только что вышел из парильного отделения бани, — был человеком, вполне уверенным в своих достоинствах. То, что судьба занесла его в скромную контору на бульваре, где помещался Совет, представлялось Яну Петровичу досадным и лишь временным искривлением в его жизненном пути. Несколько извилистая дорога карьеры вела его к высотам, где не придётся скучать над протоколами приходских советов или просьбами каких-то старух об открытии заброшенной церкви; не придётся быть ходатаем перед Советской властью за бледных бездельников, лишённых помещения для католической семинарии. Туда, куда были устремлены мечты Яна Петровича, не являются с визитами дружбы раввин и мулла; там не нужно отвечать за сборища баптистов и жать руки попам всех категорий и исповеданий. Одним словом, там жизнь его станет несложной и ясной, какой ему представлялась жизнь всякого, кто «достиг». Там, по мнению Яна Петровича, нужно только уметь приказывать с таким видом, будто ты уверен в безошибочности своих приказов.