Связная Цзинь Фын - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 8

В те дни, если путник шёл в Тайюань с юга по дороге, огибающей Сюйгоу с западной стороны, ему было не миновать моста «Четырех ящериц», перекинутого через правую протоку реки Фыньхэ. Этот мост был старинным каменным сооружением, украшенным по четырём углам изваяниями огнедышащих чудовищ. Чудовища назывались тут мирным именем ящериц, хотя они имели весьма свирепый вид и походили скорее на драконов, нимало не обладая изяществом настоящих ящериц. Впрочем, может быть, в VI веке, к которому знатоки относили это произведение древнего ваятеля, ящерицы и выглядели так воинственно. Четырнадцать веков — большой срок. За это время многое изменилось в Китае. Быть может, так неузнаваемо изменились и ящерицы. Гораздо удивительнее было то, что мост этот в те дни ещё стоял не взорванный. Ведь на протяжении последних тридцати лет гоминдановцы и интервенты старательно разрушали в Китае всё, что могло служить переправой красным. И китайские и иностранные контрреволюционеры панически боялись «красных», неустанно и беспощадно преследовавших этих врагов народа и загнавших их наконец к последнему рубежу на китайской земле — к берегу моря.

Миновав мост, и свернув по первой дороге налево, путник сразу за пригорком попадал в неожиданно возникавшую среди широких полей густую зелень. Запущенная аллея, обсаженная платанами, упиралась в железные прутья высоких ворот. Деревья аллеи были так стары, что стволы многих из них полопались до самой вершины, а ветви, как усталые руки, уныло свисали к земле. Сквозь чугунный узор наглухо замкнутых массивных ворот был виден тенистый парк, из которого при малейшем движении воздуха доносился аромат роз. За густой порослью парка не было видно строений. Только над вершинами деревьев к небу тянулась игла католической церкви.

Хотя отсюда просматривались предместья Тайюани и даже её старинная крепостная стена на горе, шум города сюда не достигал.

На левом каменном столбе решётчатых ворот была прибита большая чугунная доска с выпуклой литой надписью:

Над этой надписью венчиком латинскими буквами был расположен известный девиз ордена иезуитов:

Под доской белела фарфоровая кнопка звонка.

Если нажать эту кнопку, то из скрытой в акациях сторожки появлялся высокого роста китаец. Не отпирая ворот, он сквозь решётку спрашивал, что нужно посетителю, и, лишь сходив в миссию для доклада, возвращался, чтобы впустить путника или отослать его прочь. Если нужно было отворить ворота, привратник делал это с нескрываемым неудовольствием, словно посетитель был его врагом.

Как сказано, человек этот был высок ростом, широк в плечах; черты его смуглого лица были правильны и тонки. Карие глаза глядели строго. Он был молчалив и сдержан в движениях. Звали его У Вэй. Это был шофёр, он же привратник миссии.

С некоторых пор миссия перестала быть заведением религиозным. Теперь тут, как в пансионе, отдыхали высшие тайюаньские чиновники и иностранные офицеры, служившие советниками у гоминдановского командования.

Миссионеры-иезуиты исчезли из миссии. Никто не знал, куда они девались. Можно было только предполагать, что они, как всегда, отправились выполнять какие-то тайные задания врагов народа. Хозяйкой пансиона оказалась китаянка — экономка Ма, которую здесь называли «сестра Мария». Народная молва утверждала, будто эта женщина, изменив родине, пошла на службу в полицию. А так как гоминдановская полиция с некоторых пор стала слугой иностранной военной миссии, то, следовательно, народ считал, что и «сестра Мария» состоит на службе у иностранцев.

От ворот миссии к большому каменному жилому строению вела запущенная каштановая аллея. Единственное, за чем в этом парке, по-видимому, ухаживали, были розы. Бесчисленные кусты роз — алых, розовых, чайных, белых — источали сладкий аромат. Аромат этот был так опьяняюще силён, что, казалось, расслаблял волю, располагал к лени и к ничегонеделанию.

По мнению Ма — Марии, именно такое состояние и было основным условием отдыха высоких гостей, пребывавших под кровом миссии.

Ма была ещё молодой женщиной, небольшого роста, с лицом очень правильным и даже красивым, но слишком неподвижным, чтобы быть привлекательным. Глаза Ма были всегда полны грустной задумчивости, движения — медлительны и спокойны; говорила она ровным голосом, не повышая его, даже когда сердилась. Эта мягкость, однако, не мешала ей быть придирчивой и строгой хозяйкой, державшей в страхе служащих миссии.

Ранним утром, когда Ма и гости ещё спали, женский персонал миссии, состоявший из двух горничных и кухарки, собрался в просторной, выложенной белыми изразцами кухне.

Горничные Го Лин и Тан Кэ представляли во всем резкую противоположность друг другу. Го Лин была полная девушка с мечтательными глазами и с мягкостью движений, свойственной полным женщинам. На вид ей можно было дать больше её девятнадцати лет. Тан Кэ была стройна, её непослушные волосы плохо укладывались в причёску и беспорядочно окаймляли смуглое лицо с тёмным пушком над верхней губой и с хмуро глядящими карими глазами. Движения Тан Кэ были коротки, стремительны, речь — быстра и тверда. Третьей женщине, кухарке У Дэ, окрещённой здесь именем Анны, было под шестьдесят. Она выглядела крепкой и суровой. У неё были гладко прибранные седеющие волосы и строгий взгляд.

Сердито погромыхивая посудой, У Дэ готовила утренний завтрак. Го Лин перетирала посуду, Тан Кэ вертелась перед зеркалом, в пятый раз перекалывая кружевной фартучек. Тихонько, так, что едва можно было разобрать слова, все трое напевали песенку, завезённую в Китай из далёкого Советского Союза: