Табельный выстрел - Рясной Илья - Страница 28

— Неправильно.

— Вон при Сталине, что бы о нем сейчас ни говорили, инженер инженером был, получал хорошо. Люди к образованию стремились, к профессии. А сейчас хоть в цех горячий возвращайся с голодухи. Хотя у меня одиннадцать рацпредложений… Эх, да чего я тебе плачусь, танкист. Никогда свои заботы на других не перелагал.

Поливанов внимательно глядел на Ильясова. Просчитывая лихорадочно, что делать дальше. Потом решился, махнул рукой. Он был на тысячу процентов уверен в своей правоте. Хотя и понимал, что делает что-то не то. Но по-другому никак не получается.

Заполнив быстро протокол, он протянул его Ильясову:

— Прочитайте и распишитесь.

Инженер, не глядя, поставил подпись.

— А что не прочитали? — спросил Поливанов. — Может, я вам там лишнее убийство приписал.

— Да что читать-то? Если вы так, товарищ милиционер, от имени нашего советского государства поступили, тогда мне и жить незачем — делайте со мной что хотите.

— Тоже верно, — Поливанов встал, открыл сейф, вытащил бутылку армянского коньяка «Ахтамар», которую достал Абдулов на представительские нужды и на обмывание особо выдающихся достижений. Разлил напиток с божественным коньячным ароматом по стаканам в неизменных чекистских подстаканниках со щитом и мечом.

— Ну что, солдат, махнем за мир на земле. И чтобы нашим детям не испытать того, что довелось нам.

Чокнулись. Выпили.

— Так что со мной дальше? — спросил Ильясов.

— Сейчас пропуск подпишу. Проедетесь на машине с нашим сотрудником домой. Он изымет у вас облигацию, по миновании надобности вернем.

— Хорошо.

— Или еще по одной махнем?

— Ну, если только на донышке. Мне еще на работу.

Глава 25

Радио выдало очередную порцию новостей.

«В продажу поступили первые экземпляры автомашины «Москвич-408» производства Московского завода малолитражных автомобилей, не уступающие лучшим зарубежным моделям…

Общественными контролерами Киргизии выявлен факт занижения в несколько раз данных о наличии скота в частном секторе. В результате частник, у которого числится в десять раз меньше овец, сдает мясо и шерсть наравне с государством. Частные отары можно встретить и у Амударьи, и на пастбищах Кызылкума. Честные колхозники требуют обуздать обнаглевших собственников»…

Поливанов стоял у окна и смотрел на улицу, за которую сегодня взялась жара. Какое-то двойственное чувство владело им. С одной стороны, обрубалась перспективная версия. Казалось, счастье рядом, а синяя птица махнула крылом и растворилась в небе. Это если красиво сказать. А если по-простому — это называется облом. Притом хороший такой, качественный. Висит мочало, начинай все сначала… С другой стороны — какое-то внутреннее сопротивление возникло у Поливанова, когда он еще изучал материалы на Ильясова. Когда читал биографию этого человека, вместе со всей страной честно разделявшего все беды и горести, честно воевавшего, честно трудившегося. Когда читал документы, где проскакивало: «Ильясов — добрейшей души человек, всегда поможет», «Ильясов видит, человеку грустно, всегда улыбнется, скажет доброе слово». Как профессионал, подполковник понимал, что у человека может быть множество масок — для дома, для работы и для краж и убийств — все разные. Но все равно что-то протестовало в нем, хотелось, чтобы именно этот человек оказался невиновным.

Абдулов поехал изымать облигацию, Ганичев был на выезде, а вечно говорливый Маслов, видя, что в душе начальника гуляют ураганы, притих и решил не лезть со своими ремарками. Если начальнику что надо — сам все скажет. Что просили срочно сделать — опер сделал. А подполковника, судя по всему, день ждет нелегкий.

В кабинет заглянул лейтенант в зеленой форме:

— Товарищ подполковник, вас к замначальника Управления.

— Сейчас буду.

Поливанов взял свой неизменный блокнот в обложке из свиной кожи и направился по коридорам Управления, кивая встречным, которых успел по какому-то поводу узнать за время командировки.

В кабинете его ждали заместитель начальника Свердловского управления Рославлев, замначальника МУРа Лопатин и представитель Управления милиции министерства Сидоров.

«Ну чисто тройка, — усмехнулся про себя Поливанов. — Ревтрибунал. И сейчас придется оправдываться».

— Присаживайтесь, Виктор Семенович, — жестом пригласил садиться замначальника Свердловского управления.

Поливанов уселся за стол, положил перед собой блокнот и карандаш.

— Ну и зачем вы отпустили Ильясова? — прищурился, как на врага народа, Лопатин.

— Да не виноват он, — ответил Поливанов. — Не имеет к убийству никакого отношения.

— Ты уверен? — спросил Сидоров.

— Уверен.

— И как вы это увидели, товарищ подполковник? — замначальника МУРа решил держаться официального тона.

— По человеку. По его голосу. Поведению. По его месту в этом мире, наконец.

— А глаза, они вам как, никогда не изменяют? — настырно продолжал давить Лопатин.

— Иногда изменяют. Но не в этом случае. Он не виновен.

— Семеныч, а главный вопрос — облигация, — произнес Сидоров. — Где он ее взял? Номерочки совпадают — никуда не денешься.

— Есть объяснение.

— А какое?

— Какое-то есть, — уверенно сказал Поливанов. — Узнаем.

— А не легче было задержать подозреваемого на трое суток, а потом узнавать? — поинтересовался Лопатин.

— А давайте всех в городе задержим на трое суток и у всех все узнаем! — вспылил Поливанов.

— Ну, ладно, товарищи, — примирительно произнес заместитель начальник Свердловского управления. — Мы одно дело делаем. И все точки зрения имеют право на жизнь, если они доказательны.

— И все-таки эта облигация висит, как нож гильотины, — сказал Сидоров. — И нужно с ней окончательно разобраться.

— И вопрос еще не закрыт, — вставил реплику Лопатин.

— Если я не прав, положу удостоверение на стол, — сказал Поливанов. — Значит, я в жизни ничего не понимаю и мне в органах места нет.

Он никогда не бежал от ответственности. И всегда готов был заплатить за свои поступки по полной. И служил еще в те времена, когда слова «отвечаешь головой» носили буквальный характер — за неправильное решение можно было лишиться жизни.

— Семеныч, не кипятись, — строго произнес Сидоров и хмыкнул: — Вот дело загубим, тогда все и положим удостоверения на стол…

Поливанов подумал, что нелегко и Сидорову, и начальнику Управления, и прокурору, которые вынуждены объясняться с руководителями самых различных рангов. Можно представить, какие выволочки и обвинения в попустительстве и бездействии они слышат каждый день. Есть такая русская традиция — бить своих, чтобы чужие боялись. А песочат в партийных верхах со вкусом и основательно.

В приемной послышались какие-то возгласы. Что-то типа: «Совещание», «А мне срочно».

В комнату зашел старший лейтенант, стороживший приемную:

— К вам срочно товарищ из московской бригады. Пропустить?

Рославлев только кивнул.

В кабинет зашел Маслов, улыбка его была чуть более глумливая, чем обычно.

— Разрешите доложить срочную информацию?

— Докладывай, — махнул рукой Сидоров. — У нас работа такая — доклады слушать.

— Телефонограмма пришла из Госбанка.

— Что пишут? — Сидоров зевнул.

— По поводу облигации. Если с бухгалтерского на человеческий язык перевести, то возможен выпуск облигаций с одинаковыми сериями и номерами.

— Это на фальшивомонетничество похоже, когда денежные документы с одинаковыми номерами, — возмутился Лопатин и тут же прикусил язык, поняв, что брякнул что-то сильно лишнее. Но на эту вольность никто не обратил внимания.

— Всё одинаковое, только купоны разные, поэтому документы считаются тоже разными, — пояснил Маслов.

— Удивительно, — покачал головой Сидоров. — И какой шанс по теории вероятностей, что в городе окажутся две одинаковые облигации, притом при таких деликатных обстоятельствах?

— Какой бы шанс ни был, он наш, — сказал Маслов. — Вон, в Исландии человека метеоритом убило. Говорят, шанс один на сто миллиардов. А бедняга в могиле, и ему эта теория вероятностей глубоко безразлична…