Табельный выстрел - Рясной Илья - Страница 19

— Ваши документы, гражданин, — произнес рядовой милиционер, молодой, ушастый и весь светящийся энтузиазмом.

«Пузо бы тебе пропороть», — с чувством подумал Грек, но в ответ выдал лишь самую свою лучезарную улыбку: казаться добрым и безобидным — очень полезное искусство.

— А что случилось, товарищ милиционер? — спросил он.

— Вопросы я задаю. Вы отвечаете.

— Конечно, конечно, — Грек протянул паспорт.

Милиционер пролистал его раза три, пытаясь что-то выискать, но ничего крамольного не увидел. Все равно отпускать ему этого человека определенно не хотелось.

«Ну и нюх у него, — с уважением подумал Грек. — Далеко, легавый, пойдет. Если пером не остановят».

— Пройдемте в отделение, — козырнул рядовой.

— Зачем? Я же опаздываю, товарищ милиционер.

— Все опаздывают. Положено.

— Ну, положено так положено, — покладисто согласился Грек.

Его, как под конвоем, повели в отделение. При этом милиционер был угрюмо сосредоточен, а дружинники веселились и засматривались на девчонок, но все же и о конвоируемом не забывали, присматривали за ним строго.

Сдали его как подозрительного. Посадили в камеру доставленных, полную цыганами. Также там были двое бродяг, путь которых лежал на год в зону или в спецприемник, где их побреют, пропылесосят и выдадут путевку на работу и жительство в колхозах.

— Давно от хозяина? — придвинувшись на лавочке, заговорщически осведомился нечесаный скиталец.

— Какого хозяина? — удивился Грек. — Я сам себе хозяин.

— А по повадкам вроде на блатного похож, — разочарованно протянул бродяга.

— Да ладно тебе, друг. Работяга я. Ну побаловался по молодости немножко. Но война все списала.

— Обознался. У меня самого десять ходок, — с гордостью объявил бродяга. — Сперва за кражи. Потом все за бродяжничество.

— Так осесть тебе надо давно, — нравоучительно изрек Грек. — Хозяйство завести. Семью.

— Знаю. Но душа не дает. На простор рвется.

— Так бывает.

— В Свердловск этот я по дури поперся. Думал, город как город. А у них тут какое-то убийство лютое было. Так что теперь всех подряд хватают. Вот и взяли. Сейчас год дадут. Зимовать как раз в зоне придется. Но это нормально. Хотя бы в тепле.

— Ну, желаю тебе удачной отсидки.

— Спасибо, добрый человек. И тебе того же, — с хитрым прищуром изрек бродяга.

— Типун тебе на язык…

Вот так и поговорили.

Через полчаса Грека проводили в комнату, на которой было написано: «Оперуполномоченные уголовного розыска». Это не радовало. Все складывалось хуже некуда. Если его станут крепко прижимать, надо будет думать, как рвать отсюда когти.

В кабинете его ждали двое. Молодой, комсомольского призыва, оперативник, горячий и запальчивый. Второй чуть постарше, с рыжими волосами, лицо простоватое, но по манере держаться сразу видно опытного легавого. Взгляд рассеянный, но будто пронзает насквозь. С этим нужно ухо востро держать.

— Капитан Абдулов, — представился рыжий. — Вопросов к вам, гражданин, несколько.

— Отвечу на все! — с энтузиазмом воскликнул Грек.

С утра Абдулов прокатился по отделениям, чтобы в очередной раз посмотреть на доставленных — нет ли представляющих оперативный интерес. Бродяги и цыгане его не слишком заинтересовали, но тут постовой доложил, что на вокзале наткнулся на подозрительного субъекта. И старший оперуполномоченный решил лично посмотреть на него.

— Рукава рубашки закатайте до плеча, — потребовал Абдулов.

Грек послушно закатал рукава и представил на обозрение филигранно выполненную татуировку — карты, ствол, русалка.

— Рубашку расстегните, — продолжил Абдулов.

— Ну, прям медосмотр, — улыбнулся Грек, расстегивая рубашку.

Сейчас он благодарил бога, что никогда не злоупотреблял татуировками. Конечно, татуировка для блатного — это и его автобиография, и подтверждение статуса. За каждую татуировку, которая что-то означает, перед братвой отвечать надо, порой и кровью. Но ведь и легавые умеют эти биографии читать.

— Где сидели? — продолжал напирать Абдулов.

— Да по молодости. В Воркутинском крае.

— По какой статье?

— За кражи личного имущества. В колонии и наколол сдуру пару наколок. Вон, одну свел на запястье. А эту пока не смог.

— Сами откуда?

— Из Воронежа.

— Давно прибыли?

— Да вчера на поезде. В двенадцать сорок.

— Работаете?

— Уволился с завода железобетонных изделий в Воронеже. Приехал в ваш город счастья попытать.

— В наш город? — Абдулов уселся на стул и насмешливо посмотрел на стоявшего в центре комнаты Грека. — А рядом с Воронежем ничего не нашлось? Не ближний свет.

— Ну…

— Да вы не молчите. Я внимательно слушаю…

Нужно было что-то срочно говорить. Самое худшее, что менты все могут проверить. Грек извлек последний козырь из рукава.

— К зазнобе своей. Остепеняться надо. Жена-то моя померла. Вот и вспомнил о подруге.

— Что за подруга? Где живет?

— Любаша. На улице Каляева живет.

— И она знает, что ваша подруга?

— Конечно.

— Как ее найти? — Абдулов сыпал вопросами без остановки. — Где работает?

— На дому работает. Портниха она.

— Предлагаете на дом к ней прокатиться? — усмехнулся Абдулов.

— Заодно и костюм пошьем, — встрял молоденький оперативник.

— У ее соседей телефон есть. Позвоните.

— Номер?

Грек назвал номер.

Молодой оперативник стал накручивать диск. Когда на том конце провода ответили, вежливо заговорил в трубку:

— Здравствуйте. Из милиции звонят. Соседка ваша нужна, Любовь, как по батюшке, не знаю… Уж позовите, сделайте одолжение.

Минут через пять Любовь Норкина подошла к телефону.

Оперативник принялся задавать вопросы. Отвечала она без запинок, как и было оговорено заранее на всякий случай — да, вчера приехал сердечный друг, переночевал в сенях, но она женщина приличная, терпеть такого долго не будет и спровадит его на четыре стороны. Коль хочет работать, пусть на комбинат ЖБИ идет, там рабочие требуются и общежитие дают. А она не хочет, чтобы на нее косо люди смотрели.

Грек удовлетворенно прислушивался к разговору. Молодец, Любаша. Запудрила этому щенку из служебного питомника мозги так, что тот поплыл и поверил во все.

— Подтверждает, — разочарованно сказал оперативник, кладя трубку.

Абдулов еще задал порядочно вопросов — по биографии, по географии мест, на которые Грек ссылался. Где оставил военный билет. Как звали хозяина в колонии. В каком отряде был, кто смотрел за зоной.

Грек благодарил сейчас про себя опытных чернушкиных (так называют поддельщиков документов), которые за добрую часть приискового золота постарались на славу и вместе с паспортом сделали и биографию. Которую он заучил очень хорошо.

— Ладно, — Абдулов потерял к доставленному интерес и приказал молодому оперативнику: — Пробей его по Воронежу. Сфотографируй. Если ничего нет — отпускай. Если малейшее сомнение — звони.

— Есть, товарищ капитан.

Всю ночь Грек провел в камере. Честно попытался заснуть, но от бомжей исходил неприятный запах, цыгане что-то ворковали по-своему, срываясь на крикливые возгласы. И нервы были уже ни к черту.

Все зависело от того, как глубоко будет копать молодой волчонок. Поверхностную проверку его документы выдержат — действительно, есть такой человек, проживает по такому адресу, шатается обычно неизвестно где. Но если начнут копать глубоко — тогда фотографии по фототелеграфу достаточно, чтобы все рухнуло.

Он надеялся только на то, что оснований его держать долго милиция не имеет — все-таки не тридцать седьмой год. А для глубокой проверки необходимо время. И таких задержанных, как он, сотни. И он молится воровской молитвой, чтобы пронесло. Шептал еле слышно:

— Одейся светом, яко ризою, простирая небо, яко кожу, покрывай облаки препояса поясом Пресвятые Богородицы. Свяжи уста, языки и гортани у князей и бояр, и управителей, и вельмож, и у всяких властителей, и у приказных служителей, подьячих и моих супостатов…