Дело Ансена - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 6

После десятиминутного роздыха Кручинин первым поднялся и вскинул на спину рюкзак. Его примеру последовали остальные.

К вечеру, когда было уже почти совсем темно, миновав два хутора и остатки деревушки, сожжённой карательной экспедицией СС, они достигли береговой дороги. Она была исковеркана минными лунками, но вела прямо к цели путешествия — одному из самых северных городков страны. Эта единственная миниатюрная магистраль, соединяющая поселения, расположенные вдоль берега, упиралась тупиком в свой конечный пункт на севере. Если бы не это обстоятельство, то путники воспользовались бы ею с самого начала. Но в том и дело, что в северной своей части дорога не имела ответвлений в горные районы. Желающим попасть на неё из глубины полуострова нужно было совершать тяжёлый переход через хребет.

Серый серпантин дороги вился местами у самой воды. Казалось, самые камни здесь были пропитаны тем неопределимо чудесным ароматом моря, который слагается из запахов рыбы, водорослей, мокрого камня и других неясных, но одинаково влекущих к себе раздражителей обоняния.

По мере того как сгущалась темнота, краски стирались и наконец пропали совсем. Остались только запахи и шумы.

Хозяева и гости

Оле остановился около двухэтажного деревянного дома и уверенно постучал. Осветив фасад карманным фонарём, Грачик увидел вывеску: «Гранд-отель». Хотя город и пострадал от владычества гитлеровцев, но не настолько, чтобы утратить то, без чего не может существовать ни один уважающий себя город в этой стране, — без своего «Гранд-отеля». Это такая же непременная принадлежность поселения, как почта, церковь и флагшток перед домом фохта.

Переговоры у двери гостиницы были коротки. Скоро путники очутились в холле — маленькой комнате с выцветшими стенами, по-видимому недавно наново покрытыми лаком. Свет небольшой лампы отражался в нём тысячью мелких огоньков и дрожал, как стёклышки в детском калейдоскопе. Эти блики делали рябым бородатое лицо короля, смотревшего из дубовой рамки прямо на входящих. Даже синий крест святого Олафа на маленьких флажках, скрещённых под портретом короля, казался пёстрым. Хозяин, высокий сутуловатый человек с небритыми щеками, улыбался и не спеша выговаривал слова приветствий вперемежку с местными новостями. По-видимому, они казались ему неотложно-важными, хотя в городке не было даже своей газеты и новости узнавались только теми, кто позаботился восстановить у себя радио, отнятое оккупантами.

Навстречу гостям, на ходу повязывая фартук, вышла хозяйка.

— Эда, это русские! — крикнул ей хозяин так громко, словно она была невесть как далеко.

Она отбросила в сторону свой фартук, всплеснула руками и, склонив набок голову, молча глядела то на Кручинина, то на Грачика. Затем, так ничего и не сказав, повернулась и исчезла в гулкой темноте коридора.

Через несколько минут она вернулась и сказала мужу:

— Я приготовила им лучшие комнаты… — И, будто ожидая возражения, добавила: — Это же русские! — И вдруг с удивлением: — Настоящие русские? — Тут она обернулась к прибывшим, снова осмотрела их и приветливо спросила: — Поужинаете?

— Прежде всего — спать, — ответил Кручинин, — потом опять спать, а ужинать — это уже завтра утром.

Хозяин рассмеялся.

— Да, да, неблизкий путь, — согласился он. — После такого похода лучше всего выспаться. И всё-таки… по рюмочке аквавит! Той, настоящей, которой у нас не было при гуннах! — Он хитро подмигнул. — Когда они пришли, мы быстро смекнули: нужно прятать подальше то, что хочешь сохранить для себя. У гуннов слишком широкие глотки и чересчур большой аппетит.

Невзирая на протесты, хозяин потащил гостей в столовую. Он извлёк из какого-то тайника бутылку анисовой и налил три рюмки. Кручинин выпил и с удовольствием крякнул.

— От этого действительно не стоило отказываться, — сказал он и подмигнул хозяину, словно они были в заговоре.

Хозяин дружески похлопал Кручинина по спине.

По второй он, однако, так и не налил, а повёл гостей к спальням. Но прежде чем они дошли до лестницы, ведущей во второй этаж, раздался сильный стук во входную дверь. Судя по радостным приветствиям, которыми хозяйка обменивалась со вновь прибывшими, они были в самых дружеских отношениях.

Пришедший оказался хозяином — и шкипером тоже — единственного уцелевшего на местном рейде моторно-парусного бота «Анна». Шкипер пришёл, прослышав о приходе русских. Весть об этом успела уже каким-то образом облететь городок. Русские не бывали здесь с тех пор, как Советская Армия прошла через эти места, освобождая страну от гитлеровцев.

Появление шкипера было очень кстати. В план путешествия Кручинина и Грачика входила поездка на острова — рыболовецкое Эльдорадо страны. Там они могли получить ключ к таинственному исчезновению интересующего советские власти гитлеровского преступника. Этот человек держал в руках ключ к тайнику, где нацистская разведка спрятала свои архивы и описание своей агентурной сети, законсервированной по всей Северной Европе. Уехать из страны этот субъект, наверное, ещё не мог. Но исчезновение его было столь бесследно, что поставило в тупик местный розыскной аппарат, который желал, но не мог помочь советскому командованию.

Шкипер Эдвард Хеккерт, широкоплечий, коренастый весельчак со светло-серыми, словно выцветшими глазами, добродушно глядел из-под огромного, как зонтик, и совершенно облупленного козырька фуражки. Вокруг глаз шкипера, на щеках, у рта собралась сеть морщин. Они сообщали лицу добродушную улыбчатость. Глядя на Хеккерта, трудно было поверить, что ему уже за шестьдесят. Бодрость и жизненная сила исходили от всей его фигуры.

Через несколько минут Кручинин, забыв про постель, о которой он только что мечтал, запросто, словно был знаком со шкипером тысячу лет, повлёк его в угол гостиной.

Странная смесь немецкого и английского языков, на которой объяснялись с гостями хозяева, нисколько не мешала их оживлённому разговору. Дружеская беседа была в самом разгаре, когда в дверь снова постучали. На этот раз стук был отрывистый и какой-то особенно чёткий.

— Это братец Видкун! — весело крикнул шкипер. — Этак стучит он один.

По лицам хозяев можно было заключить, что и этот гость был желанным. Хозяин ещё возился с замком, а хозяйка уж поспешила поставить на стол новую рюмку.

На этот раз вновь прибывших оказалось трое. Один из них — Видкун Хеккерт, младший брат шкипера, — был кассиром местного ломбарда, другой — пастором. И, наконец, третьей была дочь кассира — Рагна Хеккерт.

По милости живописцев большинство представляет себе уроженок этих мест рослыми красавицами с правильными чертами лица и стройным телом. Такими по крайней мере изображают отважных спутниц викингов. По установившейся в искусстве традиции придавать всему сильному черты внешней красивости, так, наверное, и должны бы выглядеть женщины, чьей спальней и кухней были боевые челны норманнов; женщины, рожавшие под грохот шторма и лязг вражеских стрел о щиты мужей. Однако в Рагне нельзя было отыскать этих черт академического портрета. Быть может, с тех пор как прибрежный песок засосал последний чёлн морских разбойников, тяжёлый труд рыбаков в борьбе со скалами, скупо родящими жалкие злаки, поглотил всё, что было картинного во внешности прародительницы Рагны. И тем не менее ни на минуту нельзя было усомниться в том, что она и есть типичная уроженка этой страны. Даже её вздёрнутый нос, противоречащий установившемуся трафарету, как бы заносчиво заявлял, что именно таким он и должен быть написан, если художник не хочет лгать.

Рагна была коренастая девушка, такая же ширококостная, как её отец; курносая, большеротая, с румянцем, покрывавшим не только щеки, но и скулы и лоб. От ледяной голубизны её глаз этот румянец казался ещё ярче. А глаза Рагны хмуро глядели из-под светлых, словно выгоревших, бровей, сердито сдвинутых к переносице. Клетчатый головной платок Рагны был завязан большим узлом под крепким подбородком и не закрывал лежавшего на шее тяжёлого узла косы.