Разрушенные (ЛП) - Винтерс Пэппер - Страница 64

— Черт побери, целуй меня, — я прохрипел у ее рта. Я хотел сорвать ее одежду и взять ее у стены. Я хотел погрузиться глубоко в ее горячую влажность и доказать ей, как я могу дать ей все, что она хочет.

Это длилось бесконечно долго, но внезапно напряжение в теле Зел переключилось на страсть. Ее язык вступил в борьбу с моим.

Мы не целовались. Мы боролись. Мы выливали все, что не могли сказать, в этом действии.

Я застонал, запустив пальцы в ее волосы, схватив ее за затылок и притянув крепче к себе.

— Я хочу, чтобы ты прикасалась ко мне. Я хочу, чтобы ты разрушила меня. Я твой, Хейзел. Черт.

Она проглотила мое приглашение, целуя меня сильнее, сминая мои губы своими. Наши зубы столкнулись, и моя кожа вспыхнула, от потребности ее пальцев на мне.

Но ее руки оставались прижатыми к бокам.

Она застонала, когда я покинул царство рассудка и излил каждое извинение, каждое сожаление, что у меня было, в ее рот и дальше по ее горлу в ее сердце. Я хотел, чтобы она знала, что я принадлежу ей. Мне нужно было, чтобы она знала, как помогла мне — больше чем она предполагала. Больше чем кто-либо.

Я отдам ей все, я не могу допустить, чтобы она ушла. Это единственное, что я не сделаю. Я бы с удовольствием похитил ее и держал в плену, но она дала мне шанс на исцеления не в самой себе, а в ее идеальной, изумительной, изменяющей жизнь, дочери.

Хлопки ворвались в мои мысли, а затем хихиканье женского голоса. Я рухнул на землю и выругался про себя.

Дерьмо. Вряд ли это уместно для глаз ребенка.

Я оторвался, сделав большой глоток воздуха и осторожно поправляя свои брюки. Клара стояла там, выглядя как будто увидела, как принц заявлял права на свою чертову королеву. Мое сердце сжалось от мысли, как близка она была к правде. Мое семейное древо было королевским. Моя кровь, по общему мнению, голубая.

Это сделало «Обсидиан» моим царством, а Зел моим объектом, которого я страстно желала. И я желал забрать ее за закрытые двери и передать себя под любое лечение и терапию, которые она имела в виду.

— Ау, я знала, что тебе нравится моя мама. Она целует лучше всех, но не так. Этот поцелуй был мерзкий. — Она закатила глаза. — Ты безнадежен. Ты не знаешь, как обниматься и целоваться.

Зел поперхнулась от удивления, быстро расправив свою рубашку. Она ненавязчиво вытерла красные распухшие губы, убирая следы моего поцелуя.

— Ты права, Клара. Ему нужно многому научиться. — Она бросила в меня взгляд, и я не мог бороться с улыбкой, захватившей мои губы.

— Я видела мишку. Он изумительный. Но я хочу овцу. — Клара излучала счастье, и я рискнул всем, неуверенно положив свою руку на ее костлявое плечо.

Успокоив свое быстрое сердцебиение, я улыбнулся.

— Я начну ее сегодня вечером. Мы с твоей мамой заключили сделку. Ты остаешься на несколько ночей, а затем отправляешься домой. Это подходит?

Ее улыбка немного увяла.

— Я полагаю, да. — Взглянув на свою маму, она добавила: — Но если я буду хорошо себя вести, могу я остаться на подольше?

Зел издала звук: хм, не сдвигаясь со своего места, прижатой к стене. Клара пошла к матери и уткнулась головой в ее талию. Зел обернула руки вокруг головы Клары, прижимая ее ближе. Она двигалась медленно, как будто ее тело было слишком тяжелым, слишком чувствительным. Я мог установить долгосрочную связь. Каждая часть моего тела ощущалась, как будто миллионы маленьких иголочек танцуют по моей плоти — это одновременно приносило и удовольствие, и боль, возбуждая и сбивая с толку.

Клара внезапно засмущалась и прошептала Зел:

— Я голодна. Могу я получить куриные наггетсы? Я была в больнице сегодня, и ты обычно покупаешь мне их, за то, что я такая храбрая.

Больница? Какого черта?

Моя взгляд сверлили дыру в Зел, но она избегала зрительного контакта. Нагнувшись, чтобы быть на одном уровне с Кларой, она прижала губы к ее уху и сказала что-то, что я не мог расслышать.

Мой желудок скрутило, в поисках признаков того, почему такая излучающая жизнь девочка, могла быть в больнице.

Зел наконец выпрямилась и встретила мой сердитый взгляд.

— Это была ее ежегодная прививка и все. Но она в порядке, я даю ей куриные наггетсы, когда она ходит на них. Как думаешь, мы можем раздобыть их для нее?

Прежде чем я в первый раз в жизни превратился в шеф-повара, мне нужно было знать. Я объявил это Кларе, но еще не договорился с Зел.

— Вы остаетесь?

Зел сморщила губы.

— Ты будешь сохранять дистанцию?

Да.

— Ладно. На одну ночь.

Я хотел поспорить о большем, но у меня было двадцать четыре часа, чтобы умолять и задобрить. Прямо сейчас, я должен был сделать самую домашнюю вещь в своей жизни, и я, черт побери, не мог дождаться.

Я скорее всего сожгу их, мы, вероятно, в конце концов сделаем заказ доставки на дом, но я не мог думать ни о чем другом, что бы предпочел сделать.

Улыбнувшись Кларе, я сказал:

— Пойдем посмотрим, что у меня есть в холодильнике. Я уверен, что там есть что-то восхитительно вкусное.

Клара просияла и отскочила от Зел.

— Ох, супер. И затем я хочу историю.

Никакое количество солнечного света не могло заставить меня чувствовать себя таким счастливым, как я чувствовал в этот момент. Жизнь внезапно стала казаться сносной — более чем сносной: радостной.

Я жестом показал Зел идти рядом со мной, желая, чтобы поскорее настал тот день, когда я смогу держать ее за руку и не бороться с желанием причинить ей боль.

Зел кивнула и шла в ногу со мной.

— Я не думаю, что истории Фокса подходят для твоих ушей, Клара. Как насчет того, что мы пойдем в библиотеку и выбреем несколько там?

Клара развернулась, сморщив носик.

— Я не хочу истории из библиотеки. Я хочу настоящие истории. — Она пританцовывала на месте, вертя в руках свой свитер. — И, мамочка. Его имя не Фокс. А Роан.

Это было два дня назад.

Сорок восемь часов, что были раем и адом — бесконечное количество стресса и боли. Мои нервы были расшатаны, воспоминания о Василии подкрадывались ко мне в трудные моменты, и я находил себя истощенным, когда залезал в постель на рассвете.

Но я бы не изменил ни единой детали.

Самоповреждение сражалось с условным рефлексом каждый раз, когда Клара была рядом, и я пытался понять свои спусковые механизмы лучше — понять, что заставляет меня ломаться и снова превращаться в Призрака, и что позволяет мне оставаться в здравом уме.

В первую ночь, после того как сжег целый противень куриных наггетсов, я наконец научился пользоваться духовкой и сделал лучшую еду в своей жизни. Сидя за кухонным столом, за которым я никогда не сидел, используя навыки, которые никогда не имел, я предавался нормальной жизни.

Уставившись на Зел и Клару, которые ели такую простую еду, я проклинал своих кураторов снова и снова за то, что украли мою жизнь. За то, что окунули меня в мир, отрезанный от любви, смеха и нежности. Нам не было разрешено формировать привязанность. Наши клетки были отделены, мы ели раздельно. Нашей единственной целью было отдыхать как складное оружие, пока не появится новый контракт. Новый враг, чтобы убить или вендетта, которую нужно выполнить от лица неприлично богатых мужчин или женщин.

Это было хуже, чем тюремное заключение, и я чувствовал, что тюремная решетка наконец исчезла — я нашел способ, чтобы сделать себя свободным, и я никогда не позволю никому украсть это от меня снова.

Зел сохраняла дистанцию. В первую ночь, я дал ей комнату рядом с моей — в полной мере осознавая, что ей нужно собственное пространство с Кларой. Я не настаивал на еще одном поцелуе или времени наедине, чтобы поговорить. Я был доволен тем, что они просто были в моем доме. Я мог быть одержим Кларой, но знал, что действовать нужно осторожно. Чтобы не показать насколько я был трахнутым на бошку, и насколько нуждался в ней.

Каждая секунда в присутствии Клары, поднимала черное облако от моего сердца, и я обнаружил, что мои губы дергаются в улыбке, и желудок сжимается от новой эмоции счастья. Это наполняло меня солнечным светом и в первый раз с тех пор как они украли меня, я не боялся темноты в моей душе. Я имел кое-что другое, чем смерть вокруг меня. У меня была жизнь.