Разрушенные (ЛП) - Винтерс Пэппер - Страница 102

Нашему багажу прошлого не было места. И мне нравилось думать, что ничего из нашего прошлого не имело значения. Если мы будем держать его запечатанным и скрытым, оно в конечном итоге перестанет существовать. Станет просто далеким воспоминанием.

Потянувшись, чтобы коснуться ее бледной щеки, я сглотнул подавляющую любовь.

Ее зеленые глаза открылись. Сначала затуманенные, но в мгновение, когда она узнала меня, ее улыбка засияла любовью. Любовью ко мне. Что я сделал, чтобы заслужить ее?

Она прочистила горло и заерзала, немного поморщившись.

— Ты хочешь подержать их? — ее голос был хриплым в тихом пространстве, наполненном только низкими звуковыми сигналами от мониторов.

Вспышка страха прошлась по моему позвоночнику. Подержать их. Я не мог. Последние несколько месяцев были мучением. День за днем условный рефлекс становился сильнее вместо того, чтобы уменьшаться.

Я надеялся, что чем больше я игнорировал это, оно исчезнет, но было совсем наоборот — это разрывало меня изнутри.

— Нет, я могу любить их на расстоянии. — Я опустил руку, чтобы коснуться ее пальцев, немного напрягаясь, когда ее пальчики крепко переплелись с моими. Знакомые, неуловимые приказы, излучаемые моей рукой, подавали команды причинить ей боль.

— Они твои, Роан. Ты должен держать их. Им нужно видеть своего отца.

Я тяжело сглотнул, посмотрев на близнецов. Малыши были едва видны, закутанные в одеяла. Их не было бы, если бы я не отдал Зел роль моего куратора.

Не проходило и дня, чтобы я не думал о своем чертовски гениальном плане, отдать ей власть надо мной

Если бы я этого не сделал, она бы умерла.

После инцидента в мае у меня было еще два эпизода. Еще два раза, когда она должна была перестать быть равной мне и утвердить свою власть надо мной. Я рассказал ей, как говорить это, какой тон использовать.

— Убери свои гребаные руки от меня, агент Фокс. Отойди немедленно. — Она плакала каждый раз, когда должна была кричать это, но, по крайней мере, оставалась жива. Я не возмущался ее властью надо мной. Это был единственный способ любить ее и не связывать себя двадцать четыре часа семь дней в неделю. Спать в наручниках было достаточно плохо.

— Может, когда они станут старше, dobycha. Не заставляй меня. Не сегодня.

Ее глаза вспыхнули и сила, которую я любил в ней, наполнила ее тело.

— Сегодня, Роан. Это важно.

Я хотел закричать на нее, не давить на меня. Это был единственный момент, где я не хотел ее помощи. Мне нужно было время. Время, чтобы мыслить ясно и молиться Господу, чтобы у меня был контроль. Я глупо наделся, что смогу дождаться, когда близнецы начнут говорить и научить их приказывать мне остановиться.

Единственный способ моей семье находиться в безопасности рядом со мной — это стать моими кураторами.

Я гребаный ротвейлер на поводке.

— Нет, — рявкнул я на нее. — Оставь меня в покое. Позволь мне обеспечить им безопасность единственным способом, который я знаю.

Она стиснула челюсть.

Я наклонился вперед, вторгаясь в ее пространство.

— Подумай на мгновение. Ты хочешь, чтобы я держал два невинных, очень крошечных существа. Ты хочешь, чтобы я прикасался к новой жизни, едва сдерживая насилие прошлого, — я провел рукой по своим отросшим волосам. — Ты должна понимать и не просить чудес, Зел. Каждую ночь ты толкаешь меня, чтобы прижаться. Чтобы увидеть есть ли у меня сила спать с тобой в моих руках.

Я наклонился ближе, тяжело дыша.

— Скажи мне, что происходит. Скажи мне, насколько я успешен, держа тебя нежно и сладко.

Ее взгляд скользнул от моего, смесь печали и злости.

— Мне не нужно говорить тебе, что происходит. Мы оба знаем, что тебе становится хуже. Но... — Она сорвала покрывало, ее брови сведены вместе. Наконец она снова посмотрела в мои глаза. — Если станет хуже, ты не думаешь, что должен подержать их сейчас? В случае, если не сможешь совсем?

Я ненавидел, что отдавал ей полужизнь. Полумужчина, который может трахать ее, но не может заниматься любовью. Мужчина, который не хочет ничего больше, чем дать ей все, в то время как мое прошлое пытается украсть ее будущее. Каждый день я боялся, что она станет ненавидеть меня за мои недостатки.

Я покачал головой.

— Нет.

Зел сжала одеяло.

— Не бойся. Ты можешь сделать это. — Она разыгрывала карту, которая всегда заставляла меня подчиняться ее воле. — Я доверяю тебе.

Это было афродизиаком для меня. Получить ее доверие. Сделать что-то, чтобы оправдать его.

— Твое предназначение убить меня, не так ли? — я застонал, проведя рукой по лицу. Она выиграла и знала это.

Она нежно улыбнулась, ее красивые губы отвлекали меня.

— Не убить тебя, а заставить тебя жить.

— Ладно, — отрезал я. — Но приготовься остановить меня, если я не смогу контролировать себя. Я не могу справиться с мыслью, что причиню им боль.

Она кивнула.

— У тебя есть мое слово. Я буду наблюдать за тобой как гиперопекающая мать.

Очень медленно я подходил к двум маленьким кроваткам. Я посмотрел на два крошечных как изюм лица. Одно в розовой шапочке. Другое в голубой.

Такие крошечные. Такие маленькие.

Василий и Вера.

Имена моей матери и брата. Я спросил Зел, хочет она назвать нашу дочь Клара, но ее лицо напряглось, и слезы заблестели в глазах. Она сказала, что Клара была уникальной, и никто не сможет жить с ее именем.

Но затем в ее взгляд вернулась жизнь, и она предложила мне целый мир. Она предложила назвать их именами моей потерянной семьи, мне пришлось выйти из комнаты и спрятать свои внезапные обжигающие слезы. Я превратился в гребаного хлюпика. Я хотел купить ей каждое гребаное украшение на планете, чтобы показать, как много этот жест значит для меня. Я все еще не рассказал ей о своей родословной, или что близнецы теперь двадцать пятые в линии, закатившейся королевской семьи, которая никогда не будет признана снова.

Зел села выше на кровати, наблюдая за мной.

— Возьми их. Они твои, Роан.

Она могла бы обмануть меня. Обе головки черноволосые, никакого проблеска рыжего. У Веры были яркие зеленые глаза, как у матери, в то время как у Василия цвета голубого льда, как у его тезки. Небольшой кусочек меня, завернутый в так много от Хейзел.

Я задавался вопросом, выглядела ли Клара такой крошечной, когда родилась.

Мое сердце закололо от мысли о маленькой девочке, по которой скучала каждая часть меня.

— Роан.

Мои глаза взметнулись к Зел, мое сердце стучало как у сумасшедшего животного.

Она села выше в кровати, ее лицо было напряжено от родов и того, что я собирался сделать.

— Ты не причинишь им боль. Поверь в себя.

Но я причиню им боль.

Я был слишком большим, слишком непредсказуемым. Некоторые дни я был в порядке, в состоянии сдерживать себя. В другие был гребаной угрозой и проводил день, бегая по пляжу или прячась в душе с лезвием бритвы.

Я любил мой идеальный мир, но был измотан попытками быть таким же идеальным. Как бы я ни старался, я не соответствовал ему.

— Агент, Фокс, сейчас ты возьмешь на руки своего сына, — приказала Хейзел голосом, который она знала не оставит мне выбора.

«Подчинись. Подчинись. Подчинись».

— Черт побери, Хейзел, — рявкнул я, на краткое мгновение, ненавидя ее за то, что использует свою власть надо мной. — Ты нарушаешь свою клятву, dobycha. Мне не нравится делать что-то, что в конечном итоге может уничтожить меня.

Ее плечи опустились, но глаза вспыхнули зеленым огнем.

— Я делаю это ради твоего собственного блага.

Мои конечности больше не принадлежали мне, чтобы контролировать их. Им был отдан приказ, и у меня не было выбора, кроме как двинуться вперед и подчиниться. К черту ее. К черту меня. К черту все.

Я повел плечами, пытаясь развеять свой гнев. Я любил ее желание помочь, но был взбешен.

Как посмела она нарушить свое обещание? Как посмела заставить меня сделать это?

Вот почему я не хотел еще одного владельца. Сила воли никогда не была моей собственной. Это было отстойно не иметь выбора над своей собственной гребаной судьбой.