Вершина холма - Шоу Ирвин - Страница 34

«Еще один муж, которому я нравлюсь», – подумал Майкл, мысленно благодаря Калли за то, что он разбудил его.

Он взглянул на часы, желая проверить, не ошибся ли Дэвид. Без двадцати одиннадцать. Майкл встал с кровати, подошел к окну. Тяжелые хлопья снега искрились в свете фонарей, ночь стояла безветренная. Он увидел Еву Хеггенер в высоких снегоступах, поднимавшихся до низа пушистой меховой шубы, сенбернар радостно резвился на свежем снежке, перекатываясь через спину. «После того, что было в коттедже, откуда только она берет силы?» – неприязненно подумал Майкл.

Он раздвинул шторы, чтобы видеть снег, и лег, собираясь спать, но его снова побеспокоил телефон. Сьюзен Хартли звонила из Нью-Йорка.

– Привет, – сказала она. – У нас тут настоящая Сибирь. А у вас?

– К утру навалит фут.

– Когда пустят подъемник?

– Завтра в девять утра.

– О, прелесть. Я возьму неделю перед праздником Благодарения, итого получится дней десять. Антуан теперь у меня, для него место найдется?

– Как его дела?

– Он на грани самоубийства.

– Замолчи. Не порти настроение.

– Он говорит, лыжи могут удержать его от последнего шага. Гостиница ничего?

– Прелесть, – сказал он, передразнивая Сьюзен.

– Забронируй мне комнату рядом с твоей, – игриво попросила она.

– Это Вермонт, – строго сказал Майкл. – Здесь на подобные вещи смотрят косо. И перестань дразнить Антуана. Скажи ему, я прослежу, чтобы ты получила номер на чердаке, за три этажа от меня и в другом крыле здания.

– Да здравствуют лыжи! – весело сказала она. – Мы приедем в пятницу к ночи. Встречай нас.

Он опустил трубку, посмотрел на телефон. Майкл не мог понять, обрадовался ли он скорому приезду друзей или нет. Что ж, во всяком случае, Сьюзен его позабавит. День Благодарения. Он и забыл о нем. Было ли ему за что благодарить жизнь? Он все взвесит, ответит себе на этот вопрос и тогда решит, как ему относиться к приближающемуся празднику.

Он лег в постель, натянул одеяло и, убаюканный снегопадом, быстро заснул и проспал до утра без сновидений.

Ровно в девять Калли ждал его у места посадки. Слух о том, что подъемник пущен, еще не распространился, поэтому было безлюдно. Вверху сверкали в лучах солнца склоны, по которым еще никто в этом году не спускался. Мужественное обветренное лицо Калли, смотревшего на горы, светилось почти чувственной радостью, но в ответ на приветствие Майкла он лишь сказал:

– Вовремя снег выпал.

Пока они надевали лыжи, из будки появился седой негр лет пятидесяти с почти бронзовым лицом. Он был в поношенной стеганой парке с опушкой и остроконечной, с наушниками, шапочке лесоруба. Он довольно попыхивал старой потрескавшейся трубкой.

– У тебя все готово, Хэролд? – спросил Калли.

– Все готово к приезду безумных орд, – ответил человек. – Покатайся напоследок в свое удовольствие, Дэвид, когда теперь отдохнуть удастся?

– Хэролд, – сказал Калли, – это Майкл Сторз. Мой новый инструктор. Майкл, познакомься с Хэролдом Джонсом.

Майкл протянул руку Джонсу. Ему показалось, что его кисть сжали тиски. Джонс внимательно посмотрел на Майкла:

– Где-то я вас видел, молодой человек.

Он говорил с тем же акцентом, что и Калли.

– Возможно. Когда-то я провел тут зиму.

Джонс кивнул:

– Так я и думал. Вы еще выкидывали всякие штуки, вроде сальто над шестифутовым штабелем дров. Сколько переломов у вас было с тех пор, мистер Сторз?

– Ни одного, – сказал Майкл. Речь идет о лыжах, подумал он, ребра, сломанные в драке, не в счет.

– Господь хранит пьяных и безумных, – заметил Джонс.

Он придержал кресло, раскачивающееся на канате, они сели и начали подниматься.

– Кто этот старик? – спросил Майкл.

– Наш главный механик. Чинит все что угодно, от заколки до разбитого черепа.

– Он говорит как местный житель.

– Джонс тут родился. В городской библиотеке висит портрет его прадеда, которого переправили сюда с юга по «подпольной железной дороге»[14]. Беглецу здесь понравилось, и он остался, перебиваясь случайными заработками, а заезжий художник нарисовал его. До двадцатых годов местные жители занимались только сельским хозяйством. Тогда в Грин-Холлоу не слыхали о туристах из Нью-Йорка и Бостона, а по воскресеньям никто не пил. В годы Великой депрессии городу грозила гибель, но семья Джонса осталась, а потом начался горнолыжный бум, и оказалось, что он скупил за бесценок тысячи акров земли. Ловкий парень, а? Он мог бы сидеть сложа руки, но его не оторвать от техники. Дочка Джонса работает в «Альпине» официанткой. Смышленая девчушка, в пятнадцать лет окончила школу, но поступать в колледж отказалась. Отец говорит – ну и ладно, он тут насмотрелся на студентов, за большинство из них не поставит и сломанной лыжной палки.

Они медленно поднимались вдоль просеки, вырубленной для канатной дороги. Ветви сосен сгибались под тяжестью снежных шапок, залитых холодным солнечным светом. Олень удивленно, но без страха посмотрел на них из-под раскидистого дерева, стоя на голом клочке земли, прикрытом ветками. Тишину нарушало лишь негромкое пение троса, мужчины сидели молча – оба чувствовали, что любые слова погубят очарование первого утра сезона. Местами виднелись следы зайца и, как показалось Майклу, лисицы. Сейчас его отделяли от Нью-Йорка века и континенты.

Добравшись до вершины, они скатились чуть вниз, в сторону от канатной дороги, и Калли махнул рукой человеку, дежурившему в сарае, где находилось большое колесо, вокруг которого оборачивались кресла.

Ничего не говоря, Калли пересек лысую горную вершину, Майкл последовал за ним. Ему никогда не доводилось кататься по ту сторону горы, в старые времена не было ни этого подъемника, ни новых трасс, проложенных через лес. Наконец Калли остановился, и они посмотрели вниз. Такого сложного спуска Майкл не встречал ни в Америке, ни в Европе, он начинался почти отвесным участком длиною ярдов в сто, затем трасса круто сворачивала влево и исчезала в лесу.

– Все ясно, – сказал Майкл. – Начинаем с самого легкого, а там, глядишь, дорастем и до чего-нибудь посложнее.

Калли усмехнулся:

– Эта трасса называется «Черный рыцарь». Здесь спускаются начинающие.

– На парашютах? – отозвался Майкл.

– Помнишь, что старик говорил о пьяных и безумных?

– Догоняй, сукин сын, – сказал Майкл и бросился вниз, оставляя за собой снежный шлейф. При спуске он старался не сдерживать дыхание. Сначала Майкл решил пройти сразу всю трассу, но ему не улыбалось в первый же день врезаться в дерево. Разворачиваясь, чтобы погасить скорость, он заметил Калли, который на параллельных лыжах пронесся мимо.

– Хватит выпендриваться! – крикнул Майкл, в ответ Калли задорно помахал палкой. Майкл с облегчением увидел, что Калли, сделав четыре поворота, остановился у кромки леса.

– Недурно для старого пижона, – заметил Майкл, поравнявшись с Дэвидом. Почему-то на горе Майклу было гораздо легче общаться с Калли, чем внизу.

– Дальше дело техники.

– Я с тобой, мой друг.

– Сейчас трасса сузится и пойдет круче, а в двухстах ярдах отсюда, там, где кончаются деревья, сразу за поворотом лежит валун, который не виден до последнего момента.

– Это уже интересно, – сказал Майкл, – Allez, allez[15].

С этого момента Калли стал безрассуден. Приветлив, улыбчив, но безрассуден. Казалось невероятным, что большую часть времени он проводит за письменным столом. Массивный, грузный, лысеющий, с отвисшим брюшком, он мчался без остановок, не оглядываясь назад. Он пролетел по воздуху двадцать ярдов и приземлился легко, словно птица, сделанная из стальных пружин, которые и после десяти тысяч полетов при самом тщательном рентгенографическом исследовании не проявят ни малейших признаков усталости металла.

Обливаясь потом в своей парке, Майкл неотступно следовал за не знающим усталости Калли, каждая его мышца стонала от боли, он дважды падал, ему хотелось сдаться, лечь на холодный снег, но он тут же вскакивал и бросался догонять маячившую впереди широкую спину.