Вечер в Византии - Шоу Ирвин - Страница 53

– Д-ж-е-сс К-р-ей-г.

Они опять рассмеялись. Она взглянула на грифельную доску.

– Команда Монако выиграла. Замечательно, правда?

– Главное событие в моей жизни за неделю, – сказал он.

– Мы слишком много выпили. Ты не находишь?

– Нахожу. – Крейг сделал знак хозяину, стоявшему за стойкой. – Deux cognacs, s'il vous plaft.[31]

– Кроме всего прочего, – сказала она, – здесь говорят по-французски.

– Кроме всех прочих совершенств.

– Сегодня ты выглядишь двадцатилетним.

– В следующем году голосовать пойду.

– За кого?

– За Мохаммеда Али.

– Пью за это.

Они выпили за Мохаммеда Али.

– А ты за кого будешь голосовать?

– За Кассиуса Клея.

– Пью за это.

Они выпили за Кассиуса Клея. Она хихикнула.

– А мы стали глупенькие, да?

– Пью за это. – Он повернулся к стойке. – Encore deux cognacs, s'il vous plaft.

– Прекрасно звучит, – сказала она. – На нескольких романских языках.

Он пристально посмотрел на нее. Лицо ее сделалось серьезным. Она протянула через стол руку и сжала его кисть, как бы подбадривая. Он готов был сказать: «Останемся здесь на неделю, на месяц. А потом целый год будем странствовать по солнечным дорогам Франции». Но он ничего не сказал. Только чуть сильнее сжал ее руку.

– Правильно я произнесла по буквам «Мейраг»?

– Как нельзя лучше, – ответил он.

Когда они стали подниматься на холм, он попросил: – Иди впереди меня.

– Зачем? – Хочу полюбоваться твоими прелестными ножками.

– Любуйся, – сказала она и пошла впереди.

Кровать была огромная. Через открытые окна проникал лунный свет и доносился запах сосен. Он лежал в серебристой мгле и слушал, как Констанс возится в ванной. Она никогда не раздевалась у него на глазах. «Как хорошо, – думал он, – что Гейл, не в пример другим женщинам, не царапает мужчину во время любви». А некоторые, бывало, царапались. Он рассердился на себя: о чем он думает! Коварная память, разрушающая радости плоти. Он старался внушить себе, что причин для чувства вины нет. Сегодняшняя встреча – это одно, а вчерашняя – другое. Каждая ночь единственна в своем роде. Он никогда не клялся Констанс в верности, а она – ему.

Она скользнула бледной тенью по комнате и легла рядом с ним в постель. Он так любил ее тело, щедрое и знакомое.

– Ну вот, я снова дома, – прошептал он, отгоняя от себя воспоминания.

Но потом, когда они спокойно лежали рядом, она сказала: – Ты ведь не хотел, чтобы я приехала к тебе в Канн.

Он помедлил с ответом – Нет.

– И не только из-за дочери

– Не только.

– Стало быть, какой-то след все же остался.

– У тебя там кто-то есть

– Да.

Она немного помолчала – Это что-то серьезное или случайное?

– Я думаю – случайное. Хотя не знаю. Но произошло это случайно. То есть не из-за нее я ехал в Канн. Несколько дней назад я даже не знал о ее существовании. – Теперь, когда Констанс сама затронула эту тему, он почувствовал облегчение от того, что может выговориться. Он слишком ценил ее, чтобы лгать ей.

– Не знаю, как это произошло, – сказал он. – Произошло, и все.

– С тех пор как ты уехал из Парижа, я тоже не каждую ночь была дома одна, – сказала Констанс.

– Не буду уточнять, что ты имеешь в виду.

– Я имею в виду то, что я имею в виду.

– О'кей.

– Мы ничем с тобой не связаны, – сказала она. – Лишь тем, что чувствуем друг к другу в тот или иной момент.

– Все верно.

– Ты не против, если я закурю?

– Я всегда против, когда кто-нибудь курит.

– Обещаю тебе сегодня не заболеть раком. – Она встала с кровати, надела халат и подошла к столику. Он видел, как вспыхнула спичка. Она вернулась и села на край кровати. Время от времени, когда она затягивалась, огонек сигареты освещал ее лицо. – У меня тоже новость, – сказала она. – Хотела отложить до другого раза, да вот такое уж болтливое настроение.

Он рассмеялся.

– Чего ты смеешься?

– Так. Смешно. Что у тебя за новость?

– Я покидаю Париж.

Как ни странно, ему показалось, что это удар по нему.

– Почему?

– Мы открываем филиал в Сан-Франциско. Много молодежи стало ездить к нам с Востока и от нас туда. Обмен стипендиями и так далее. Несколько месяцев вели переговоры о создании филиала в Калифорнии. И вот наконец вопрос решен. Выбор пал на меня. Буду теперь нашим неофициальным окном в Пробуждающийся Восток.

– Без тебя Париж будет не тот.

– Без Парижа и я буду не та.

– Как ты к этому относишься?

– К переезду в Сан-Франциско? С интересом. Красивый город. Говорят, в нем бурлит культурная жизнь. – В ее тоне звучала ирония. – И для моих детей, вероятно, будет неплохо. Подучат свой английский. Должна же мать иногда заботиться и о том, чтобы ее дети лучше знали английский.

– Пожалуй, – сказал он. – Когда собираешься переезжать?

– Этим летом. Через месяц-другой.

– Ну, вот и еще один дом потерян, – сказал он. – Исключу теперь Париж из своих маршрутов.

– Вот что значит верный друг. А Сан-Франциско включишь? Говорят, там есть неплохие рестораны.

– Да, я слышал. Что ж, буду заезжать. Время от времени.

– Время от времени. Женщина не может требовать, чтоб все было, как она хочет, правда?

Он ответил не сразу.

– Многое в жизни меняется.

Они долго молчали. Наконец Констанс сказала:

– Не стану притворяться, будто я в диком восторге от того, о чем ты мне сейчас рассказал. Но я не ребенок, и ты – тоже. Ты ведь не ждал, что я устрою тебе сцену или, например, выброшусь из окна, верно?

– Конечно, нет.

– Как я уже сказала, я не в диком восторге. Но я в восторге от многого другого в наших отношениях. Сделаешь мне одолжение?

– Конечно.

Скажи: «Я люблю тебя».

– Я люблю тебя, – сказал он. Она загасила сигарету, сбросила халат на пол и легла рядом с ним.

– Поговорили, и довольно. Болтливое настроение прошло. – Она положила голову ему на грудь.

– Я люблю тебя, – прошептал он, касаясь губами ее спутанных волос.

Они спали долго, а когда проснулись, светило солнце и пели птицы. Констанс позвонила в Марсель: деньги из Сент-Луиса еще не поступили, а офицер, ведавший борьбой с наркотиками, будет только завтра. Они решили остаться в Мейраге еще на один день, и Крейг не стал сообщать в Канн, где он находится. Пусть этот день безраздельно принадлежит им.

На следующее утро выяснилось, что деньги все еще не пришли. Им жаль было уезжать, и они остались еще на сутки.

На другое утро, расставаясь с ней в марсельском отеле, он сказал, что в понедельник поведет ее обедать в Париже. Она рассчитывала к вечеру вызволить Юношу из тюрьмы. Если же ей это не удастся, она все равно уедет обратно в Париж, предоставив парня своей судьбе. И так она достаточно времени провела на юге. Она же все-таки работает.