Вечер в Византии - Шоу Ирвин - Страница 31

– Крейг слушает.

– Привет, Джесс. – Это был Мэрфи. – Надеюсь, я не разбудил тебя.

– Нет, не разбудил.

– Только что прочел твой сценарий.

– Ну как?

– Этот парень Харт умеет писать. Только слишком уж он насмотрелся старых французских фильмов. Кому, черт возьми, нужен восьмидесятидвухлетний старик? Ничего из этого не получится, Джесс. Брось. Не советую никому и показывать. Поверь, что это тебе только повредит. Откажись от прав на рукопись и забудь про нее. Лучше я устрою тебе тот греческий фильм. А там, глядишь, подвернется что-нибудь и получше.

– Спасибо, что прочел, Мэрф, – сказал Крейг. – Завтра я тебе позвоню.

Он положил трубку и долго смотрел на телефон, потом вернулся к письменному столу, за которым только что сидел. Посмотрел на вопросник, присланный Гейл Маккиннон, и еще раз прочел первый вопрос: «Почему вы в Канне?» Он усмехнулся, взял со стола листки и, разорвав их на мелкие кусочки, бросил в корзину. Снял с себя свитер, надел пиджак и вышел. Взял такси и поехал в казино, где бар не закрывался всю ночь. Купил себе фишек, подсел к столу, за которым играли в chemin de fer[21] и заказал двойную порцию виски. Он пил и играл до шести утра и выиграл тридцать тысяч франков, то есть почти шесть тысяч долларов. Большая часть денег перешла к нему от тех двух англичан, которых он видел вечером в ресторане, где был Пикассо. Йену Уодли не повезло – он не прогуливался по бульвару Круазетт, когда Крейг, окутанный предрассветной мглой, возвращался, почти не шатаясь, в свой отель. В тот час Уодли получил бы пять тысяч долларов, нужные ему для поездки в Мадрид.

9

Полицейские с электрическими фонариками в руках указывали автомобилям дорогу к открытой площадке, где уже стояло много машин. Было сыро и холодно. Крейг выключил зажигание, открыл дверцу и ступил на траву. Под ногами хлюпала вода. Выбравшись на дорожку, он зашагал к большому, похожему на замок дому, откуда доносились звуки оркестра. Дом стоял на холме за Мужэном и возвышался, точно маленькая крепость, над окружающей местностью.

Он пожалел, что Энн еще не приехала. Ей было бы приятно пройтись вот так вместе с отцом под звуки французской песенки, в сопровождении полицейских, которые охотно освещают вам дорогу под старыми темными деревьями, радуясь, что им не надо швырять бомбы со слезоточивым газом перед зданием правительства. Телеграмма Энн лежала у него в кармане. Он был несколько удивлен – она все же решила сначала навестить в Женеве мать и только на следующий день приехать в Канн.

Уолтер Клейн, хозяин, встречал гостей. Он арендовал этот дом на один месяц, выбрав его потому, что он достаточно велик для балов. Клейн был крепкий, коренастый человек с моложавым и обманчиво беспечным лицом. В последние годы многие посреднические фирмы прекращали существование и сливались с другими фирмами; одну из таких распадающихся организаций Клейн своевременно оставил, уведя за собой ряд известных актеров и режиссеров, так что, пока другие посреднические фирмы и компании горели, он ловко приспосабливался к новым условиям. Это позволило ему сохранить за собой значительную долю участия в фильмах, готовившихся или снятых в Америке и Англии; во всех ключевых точках у него были клиенты или должники, чьи картины он либо финансировал, либо распространял. В то время как другие впадали в панику, он говорил: «Ребята, дела у нас идут лучше, чем когда-либо». В отличие от Мэрфи, разбогатевшего в менее трудные времена и высокомерно державшегося в течение этих двух недель в стороне от фестивальной нервозности, Клейн не чурался людей. Его всегда можно было увидеть сосредоточенно беседующим где-нибудь в уголке с продюсерами, режиссерами, актерами и обсуждающим всевозможные финансовые сделки, что-то обещающим, что-то подписывающим. Себе в помощники он выбрал спокойных, представительных молодых людей, не избалованных легкой жизнью в старые времена, алчных и честолюбивых, как их хозяин, и умевших, подобно хозяину, под внешним обаянием скрывать свои хищные повадки.

Некоторое время назад Клейн встретил Крейга в Нью-Йорке и полушутя спросил: «Джесс, когда же вы оставите этого старого динозавра Мэрфи и заглянете ко мне в контору?» – «Наверно, никогда, Уолт, – ответил Крейг. – Наша дружба скреплена кровью», Клейн засмеялся. «Ваша верность делает вам честь, Джесс. Только жаль, что давно я уже не встречаю вашего имени на серебристом экране. Если все же решите заняться настоящим делом, заходите».

Клейн стоял в мраморном холле и разговаривал с кем-то из только что прибывших гостей. На нем был черный бархатный пиджак, рубашка в оборочках и ярко-красный галстук-бабочка. Рядом с ним стояла, заметно волнуясь, женщина, ведавшая в его фирме отделом рекламы и информации. Это она рассылала приглашения на прием. Вид Крейга, одетого в синий фланелевый спортивный костюм, ей явно не понравился. Многие гости, хотя и не все, пришли в вечерних костюмах, и по лицу этой женщины Крейг понял, что в его небрежении к одежде она усматривает некоторую нарочитость.

Клейн крепко пожал ему руку и улыбнулся.

– А вот и наша знаменитость. Я боялся, что вы не придете. – Он не объяснил, почему боялся, что Крейг не придет, и представил его гостям, с которыми только что разговаривал. – Тонио Корелли. Вы его, конечно, знаете, Джесс? – Только визуально. – Корелли был тот самый молодой красавец – итальянский актер, которого Крейг видел у плавательного бассейна отеля «На мысу». На нем был великолепный черный смокинг от дорогого портного. Они обменялись рукопожатием.

– Может, вы познакомите его со своими дамами, carino?[22] – предложил Клейн. – Я не разобрал ваших имен, душеньки, – добавил он извиняющимся тоном.

– Это Николь, – сказал Корелли, – а это Айрин. Николь и Айрин покорно улыбнулись. Такие же хорошенькие, загорелые и стройные, каких Крейг видел с Корелли у бассейна, только это были уже не те девушки, а другие. «У него каждая пара подобрана под стать, – подумал Крейг, – и каждой – свое время». Он чувствовал, что завидует. Да и кто не позавидует? – Дорогая, – сказал Клейн, обращаясь к своей помощнице, – проводите их в дом и дайте чего-нибудь выпить. Захочется танцевать, – обратился он к девушкам, – смотрите не простудитесь. Оркестр играет на открытом воздухе. Погода мне не подвластна, и вот – зима к нам вернулась. Веселый месяц май. – Трио, сопровождаемое помощницей Клейна, грациозно удалилось.

– Все, что требуется, – это родиться итальянцем, – с улыбкой сказал Клейн.

– Пожалуй, – сказал Крейг. – Только вы и так неплохо живете. – Он показал на роскошное убранство дома, за аренду которого на один месяц, как он слышал, с Клейна взяли пять тысяч долларов.

– Да я не жалуюсь. Плыву себе по течению, – сказал; ухмыляясь, Клейн. Он не скрывал, что гордится своим богатством. – Берлога довольно уютная. Ну вот, Джесс, мы и снова встретились. Я очень рад. Как дела?

– Прекрасно, – ответил Крейг. – Просто прекрасно.

– Я пригласил Мэрфи и его фрау, – сказал Клейн, – но они, поблагодарив, отказались. С мелкой сошкой не знаются.

– Они отдыхать сюда приехали, – солгал за своего друга Крейг. – Предупреждали меня, что всю эту неделю будут рано ложиться спать.

– Великий был человек этот Мэрфи. В свое время. Вы, конечно, с ним еще не порвали?

– Конечно.

– Я уже как-то говорил, что ваша верность делает вам честь. Вы с ним сейчас чем-нибудь связаны? – Клейн задал этот вопрос как бы невзначай, глядя в сторону, на гостей, проходивших под аркой в большую гостиную.

– Насколько я знаю, нет, – ответил Крейг.

– А у вас у самого есть какие-нибудь планы? – Клейн повернулся к Крейгу.

Крейг помолчал.

– Возможно. – Он никому еще, кроме Констанс и Мэрфи, не говорил, что у него зародилась мысль о новой картине. Но Мэрфи ясно – более чем ясно – определил свою позицию. Так что слово «возможно» Крейг обронил не случайно. Из тех, кто приехал на фестиваль, самым полезным мог быть Клейн с его энергией и обширными связями. – Есть у меня одна идейка.