Вечер в Византии - Шоу Ирвин - Страница 11

– Нет.

– А вы? – обратился он к девушке.

– Я люблю омаров, – ответила она.

«Стало быть, она остается на ленч». Крейг сел на складной брезентовый стул лицом к ней.

– Она, – Мэрфи ткнул пальцем в сторону девушки, – все про тебя расспрашивала. И знаешь, что я ей сказал? Я сказал ей, что одним из пороков киноиндустрии сегодня является то, что она выбивает из колеи таких людей, как ты.

– Впервые слышу, что я выбит из колеи.

– Ты же понимаешь, Джесс, что я хотел этим скачать. Кино перестало привлекать тебя. А как сказал какая разница?

– Он очень хвалил вас, – сказала Гейл Маккиннон. – Я бы от таких похвал смутилась.

– Он же мой агент, – сказал Крейг – Разве вы ждали от него чего-нибудь другого? Если бы вы послушали, что моя мать обо мне говорила, когда была жива, вам бы тоже понравилось.

– Я в этом уверена. – Девушка нагнулась к магнитофону. – Включать?

– Не сейчас. – Он заметил на ее губах легкую усмешку. Она опять надела темные очки. И тут же снова показалась ему враждебной.

– Гейл говорит, что у тебя каменное сердце, – сказал Мэрфи. У него была привычка называть девушек по имени, даже если он только что с ними познакомился. – Почему ты не хочешь дать ей шанс?

– Когда у меня будет что сказать, она услышит это первой.

– Будем считать это обещанием, мистер Крейг, – сказала девушка.

– Ты правильно делаешь, Джесс, оставляя свои мысли при себе, – сказала Соня. – Я целых полчаса слушала здесь разглагольствования мужа и, если бы могла, заставила бы его замолчать.

– Уж эти мне жены, – проворчал Мэрфи. Но в тоне его звучала нежность. Они были женаты двенадцать лет и если ссорились когда-нибудь, то не на людях.

«Вот в чем преимущество поздних браков», – подумал Крейг.

– Слишком уж много задают люди вопросов, – сказала Соня. Она говорила спокойным, материнским тоном. – И слишком часто им отвечают. Что до меня, то если бы эта милая девушка спросила меня сейчас, где я покупаю губную помаду, я ей и этого бы не сказала.

– Миссис Мэрфи, где вы покупаете губную помаду? – спросила Гейл Маккиннон. Все засмеялись.

– Слушай, Джесс, – сказал Мэрфи. – Может, нам пойти с тобой в бар, а женщин оставить одних? Пусть позлословят немного на досуге перед ленчем. – Он встал, Крейг тоже.

– И мне хочется выпить чего-нибудь, – сказала Соня.

– Скажу официанту, чтобы принес. А вы, Гейл? Что вы хотите?

– Я днем не пью, – ответила девушка.

– В мое время журналисты были не такие, – сказал Мэрфи. – И в купальных костюмах они выглядели иначе.

– Перестань флиртовать, Мэрфи, – сказала Соня.

– Чудище с зелеными глазами. – Мэрфи поцеловал жену в лоб. – Пошли, Джесс. Время аперитива.

– Не больше двух, – напомнила Соня. – Не забудь, что ты в тропиках.

– Как только я собираюсь выпить, моей жене кажется, что тропики начинаются от самого Лабрадора, – сказал Мэрфи. Он взял Крейга под руку и повел его по дорожке между флагштоками к бару.

Перед одним из пляжных домиков на матрасе ничком лежала полная женщина. Она бесстыдно раскинула ноги, подставляя их солнцу.

– Ну и ну, – пробормотал Мэрфи, уставившись на женщину. – Опасный берег, дружище.

– Я тоже об этом подумал, – сказал Крейг.

– Эта девица нацелилась на тебя. Эх, мне бы твои сорок восемь!

– Она не за тем на меня нацелилась.

– А ты выяснил зачем?

– Нет.

– Послушайся совета старика. Выясни. Каким образом она у тебя оказалась? – спросил Крейг, которого всегда коробили откровенные разговоры Мэрфи о женщинах.

– Очень просто. Позвонила мне сегодня утром по телефону, и я сказал: приходите. Я ведь не то что некоторые мои приятели. Ложной скромностью не страдаю. А когда увидел, какая она из себя, то спросил, не прихватила ли она с собой купального костюма.

– А она как раз прихватила.

– Совершенно случайно. – Мэрфи засмеялся. – Я не юбочник – Соня это знает, – но мне нравится бывать в обществе смазливых девчонок. Невинная стариковская слабость.

Они подошли к маленькому павильону. Официант при их приближении встал.

– Bonjour, messieurs.[6]

– Une gin fizz per la donna cabana numero quarantedue, per fevore,[7] – сказал Мэрфи. В годы войны он был в Италии и научился немного говорить по-итальянски.

Это был единственный иностранный язык, который он знал, и, покидая пределы Америки, он в любой стране обрушивал на местных жителей свой итальянский. Крейг восхищался спокойной самонадеянностью, с какой Мэрфи навязывал чужим людям свои привычки.

– Si, si, signore,[8] – проговорил официант с улыбкой, вызванной то ли произношением Мэрфи, то ли предвкушением щедрых чаевых, которые оставит ему этот клиент.

По дороге в бар они проходили мимо плавательного бассейна в скале над морем. На краю бассейна стояла молодая светловолосая женщина и наблюдала за маленькой девочкой, учившейся плавать. Волосы у ребенка были того же цвета, что у женщины, не ошибешься, что это мать и дочка. Мать давала девочке советы на каком-то незнакомом Крейгу языке: ласково, ободряюще, со смешинкой в голосе. Кожа у нее только-только начинала розоветь от солнца.

– Датчанки, – сказал Мэрфи. – Слышал за завтраком. Надо как-нибудь съездить в Данию.

В стороне от лестницы, ведущей к морю, растянувшись на надувных матрасах, нежились на солнце две девушки. Они сбросили с себя бюстгальтеры, чтобы на их красивых загорелых юных спинах не остались белые полосы. Смуглые спины, длинные, стройные ноги, аппетитный загар. Бикини – не более чем символическая уступка общественной благопристойности. Будто две свежеиспеченные булочки – теплые, вкусные, сытные. Между ними сидел молодой человек – Крейг узнал в нем актера, которого видел в двух-трех итальянских фильмах. Актер, такой же загорелый, в узеньких плавках, был худощав, но мускулист, на его безволосой груди висела ладанка на золотой цепочке. Черноволосый красавец, великолепное животное с белоснежными зубами, которые он обнажил в хищной, как у леопарда, улыбке.

Крейг заметил, что Мэрфи не сводит с этого трио глаз.

– С такой внешностью, как у него, я бы тоже улыбался, – сказал Крейг.

Мэрфи громко вздохнул.

В баре Мэрфи заказал себе «мартини», что бы там жена ни говорила о тропиках. Крейг попросил пива.

– Ну… – Мэрфи поднял стакан.

– За тебя, дружище. – Он отпил треть своего коктейля. – Как замечательно, что мы встретились наконец. В письмах-то ты не очень щедр на информацию, а?

– Да не о чем, собственно, было и писать. Не стану же я докучать тебе рассказами о своих бракоразводных делах.

– После стольких лет. – Мэрфи грустно покачал головой. – Кто бы мог подумать? Ну, что ж, если не было другого выхода… Говорят, в Париже у тебя новая женщина?

– Не такая уж она новая.

– Счастлив?

– Не настолько ты молод, Мэрфи, чтобы задавать такие вопросы.

– Удивительно, я чувствую себя не старше, чем после демобилизации. Глупее, но не старше. Ну ладно, не будем касаться этой темы. Грустно становится. Ну, как ты? Что тут поделываешь?

– Да так. Бью баклуши.

– Эта девчонка, Гейл Маккиннон, все добивалась у меня, зачем ты приехал в Канн. Хочешь снова работать? – Мэрфи смотрел на него испытующе.

– Не исключено, – сказал Крейг. – Если подвернется что-нибудь подходящее. И если найдется дурак, который даст мне денег.

– Не ты один этого хочешь. Но сейчас, чтобы всаживать деньги в фильм, почти в любой, надо и впрямь быть дураком.

– Иными словами, никто в твою дверь не ломится и не просит уговорить меня идти к нему работать.

– Видишь ли, – уклончиво ответил Мэрфи, – согласись, что ты давно уже не у дел. Если ты серьезно думаешь работать, то я хочу пробить один фильм… Может, что и выйдет. Я думал о тебе, только не хотел зря беспокоить письмами, пока не выясню более конкретно. К тому же и денег это больших не сулит. И сценарий дрянной. И снимать надо в Греции, а ведь я знаю тебя и твои политические взгляды…