Мерзость - Симмонс Дэн - Страница 60

Мы идем в хвост поезда к пятому и последнему вагону нашего игрушечного экспресса — так называемому «грузовому» вагону, который на самом деле представляет собой просто платформу с нашими многочисленными ящиками и коробками, второпях привязанными и накрытыми брезентом, — и размышляем, как доставить все это в отель «Эверест». (Членов предыдущих экспедиций, и особенно руководителей, часто приглашали поселиться в резиденции губернатора на холме, но наша экспедиция настолько неофициальна, что мы предпочли бы быть невидимками. Поэтому выбрали отель.)

Внезапно, словно по волшебству, из плотной пелены дождя появляется высокий мужчина с зонтом. За ним следуют больше дюжины носильщиков, выпрыгнувших из трех грузовиков «Форд» с брезентовым верхом. Над станционной платформой нет крыши, а дождь тут, на высоте 7000 футов, холодный, и из-под еще не остывших капотов грузовиков поднимается пар.

Высокий мужчина одет в кремовый хлопковый балахон с длинной коричневой шерстяной обмоткой на шее, концы которой свисают, как у шарфа. Замысловатый и тщательно подогнанный головной убор, как у него, мне в Индии еще не попадался. Мужчина не похож ни на индуса, ни на тибетца — у него недостаточно азиатская внешность для первого, и он недостаточно низкорослый и темноволосый для второго. Возможно, он принадлежит к мифическим шерпам, о которых я так много слышал, хотя, насколько мне известно, шерпы тоже невысокие, а карие глаза этого человека находятся вровень с моими — во мне 6 футов и 2 дюйма росту. Он не произнес ни слова и не сделал ни единого жеста, однако во всем его облике чувствуется благородство и достоинство. Вне всякого сомнения, он обладает тем, что некоторые называют властностью.

Дикон идет к нему сквозь дождь, и потоки воды стекают с полей его мягкой фетровой шляпы. Мужчина протягивает зонт, чтобы Дикон мог стать рядом с ним под широким черным кругом.

— Вас прислал лорд Бромли-Монфор? — спрашивает Дикон.

Мужчина пристально смотрит на Дикона. Несколько секунд слышен только шум дождя.

Англичанин тыкает пальцем себе в грудь и произносит:

— Я… Ричард Дэвис Дикон. — Он указывает на собеседника. — Вы?..

— Пасанг, — голос звучит так тихо, что едва различим за барабанной дробью, которую дождь отбивает на ткани зонта.

— Пасанг… и все?

— Пасанг… Сирдар.

Я подхожу ближе и протягиваю руку.

— Рад встрече, Пасанг Сирдар.

Высокий мужчина не шевелится, а лишь слегка перемещает зонт, чтобы немного прикрыть меня от потоков воды.

— Нет, нет, Джейк. — Дикону приходится почти кричать, чтобы я мог услышать его сквозь шум дождя. — Сирдар означает нечто вроде «главного». Он начальник носильщиков. Очевидно, пока он для нас просто Пасанг. — Дикон снова поворачивается к высокому мужчине. — Пасанг… вы… можете… доставить это? — Дикон указывает на груду накрытых брезентом ящиков, которые мы с Же-Ка только начали отвязывать. — В… отель «Эверест»? — Теперь взмах руки направлен вверх, в темноту, на невидимый за пеленой дождя город Дарджилинг, террасами поднимающийся по склону холма. Потом Дикон повторяет, уже громче: — Отель… «Эверест»?

— Это не проблема, мистер Дикон, — отвечает Пасанг на превосходном английском с оксбриджским акцентом. Густой и низкий голос звучит не менее аристократично, чем у Дикона, — а может, и более. — Потребуется не больше пяти минут.

Он передает мне зонт, выходит под дождь и что-то кричит на хинди и бенгали дюжине носильщиков, сгорбившихся под струями воды. Они бросаются к ящикам и быстро перетаскивают их под тенты грузовиков. Каким-то образом — я не понимаю, как это вышло, но Же-Ка примостился на моем левом колене, боком прижимаясь к пассажирской дверце, — мы умудряемся втиснуться в кабину первого грузовика, вместе с Пасангом, который садится за руль. Я ничего не вижу — ни впереди, ни по бокам, ни сзади; машина подпрыгивает, раскачивается и скрежещет на невидимых поворотах, петляя по крутой и кажущейся бесконечной горной дороге. Как бы ни выглядел Дарджилинг, этим вечером я его не увижу.

На протяжении всего пути ни один из нас четверых не произнес ни слова.

Я ожидал, что отель «Эверест» окажется старинным каменным зданием, зажатым среди других каменных зданий — серых, серых, серых. Однако мы остановились у хорошо освещенного и красивого трехэтажного особняка в викторианском стиле, примостившегося на склоне холма. Отель, наверное, соответствовал представлению американцев о «старом Лондоне» — фронтоны, балки, башенки, снова фронтоны, изящный портик с кирпичной подъездной дорожкой и елизаветинскими колоннами, одинокая зубчатая башенка справа от главного входа, палисадник с белой гравийной дорожкой, маленькие лиственные деревья (совсем не похожие на громадные гигантские баньяны с несколькими стволами, мимо которых мы проезжали, когда наш крошечный поезд взбирался в гору) вдоль фасада гостиницы и изящные высокие пинии позади здания.

Когда мы подходим к дверям отеля, дождь внезапно прекращается — словно кто-то закрыл кран. Из-за быстро бегущих облаков выглядывает луна, освещая заснеженные вершины высоких гор на севере, востоке и западе от отеля.

— Мы же не настолько близко к Гималаям, правда? — спрашиваю я, когда мы втроем отступаем от здания и козырька над крыльцом, чтобы взглянуть на то, что должно быть облаками, а не горными вершинами. Не настолько близкими к Дарджилингу.

— Это лунный свет отражается от снега и льда, — говорит Жан-Клод. — Горные пики и хребты.

Несмотря на поздний час, к нам через холл поспешили четверо красиво одетых посыльных, которые теперь заносят внутрь наши личные вещи — несколько чемоданов, но по большей части рюкзаки и вещмешки. Дикон настаивает, чтобы мы вместе с Пасангом и носильщиками вернулись к грузовикам «Форд» и убедились, что наше снаряжение перенесли в надежное укрытие. Это место оказалось большим зданием, которое, вне всякого сомнения, раньше было обширными конюшнями отеля. Пасанг следит за тем, как носильщики аккуратно расставляют наши ящики и снова накрывают их брезентом в отделениях с высокими распахивающимися дверцами, бывших просторных стойлах.

— Полагаю, один из нас должен остаться здесь и присматривать за… — начинает Дикон и тут же умолкает.

Когда наши ящики проверены и пересчитаны, а брезент привязан, Пасанг закрывает двери каждого стойла, протягивает перед ними цепи, навешивает массивные замки, запирает их и молча протягивает ключи Дикону.

— Ночью тут все будет в полной сохранности, мистер Дикон. И я приказал надежному слуге с плантации, чтобы тот переночевал здесь и посторожил — на всякий случай. Мало ли что…

Мы бредем ко входу в отель, и на нас обрушивается невероятное разнообразие запахов: мокрые листья и трава, жирная земля, цветущие клумбы по обе стороны от подъездной дорожки, влажный мох вдоль ручья, который журчит под горбатым мостиком, влажная кора, которой усыпана дорожка там, где заканчиваются кирпичи, и — возможно, самый сильный — принесенный ветром с гор аромат сотен тысяч сочных, пропитанных влагой чайных кустов, растущих на десятках тысяч зеленых террас на крутых, теперь освещенных луной, склонах холмов выше, ниже и вокруг города Дарджилинг. Везде зажигаются огни, и многие из них электрические.

Ночной портье в отеле — индус в строгой визитке и с высоким, по моде XIX века, воротником рубашки, — похоже, очень взволнован нашим прибытием. Просторный вестибюль непривычно пуст — если не считать посыльных, Пасанга и нас троих.

— Да, да, да, — говорит портье со своим сильным индийским акцентом, открывая и перелистывая огромную регистрационную книгу и доставая изящную ручку. Его конторка из красного дерева, старая и потертая, приобрела почти золотистый цвет. — Экспедиция Бромли, да, да, — не умолкает улыбающийся портье. — Мы очень рады принять уважаемую экспедицию Бромли-Монфора.

Гнев Дикона почти — хотя и не полностью — гасит широкую улыбку портье.

— Мы не… экспедиция Бромли, — тихо произносит наш главный альпинист. — У нашей группы нет названия. Но если бы было… мы назывались бы экспедицией Дикона — Клэру — Перри.