Молодые львы - Шоу Ирвин - Страница 11

– С Новым годом, Томми.

– С Новым годом, мистер Арни.

– Я не хочу беспокоить тебя, Томми. Но мне осточертело общество взрослых, вот я и пришел сюда поздравить молодое поколение с Новым годом.

– Большое спасибо, мистер Арни.

– Томми!..

– Да, мистер Арни? – Томми окончательно проснулся и заметно оживился. Майкл чувствовал, что Луиза с трудом сдерживает смех. Ему же было и смешно и вместе с тем неприятно, что из-за темноты он попал в такое положение и вынужден молчать.

– Томми, – продолжал Арни. – Рассказать тебе одну историю?

– Я люблю слушать истории, – отозвался Томми.

– Погоди… – Арни снова отпил из чашки и со стуком поставил ее на блюдце. – Погоди… А я ведь не знаю ни одной истории, подходящей для детей.

– А я люблю всякие истории, – успокоил его Томми. – На прошлой неделе я даже прочитал неприличный роман.

– Ну хорошо, – величественно согласился Арни. – Я расскажу тебе, Томми, одну историю, отнюдь не предназначенную для слуха детей, – историю моей жизни.

– А вас когда-нибудь сбивали с ног рукояткой револьвера? – неожиданно поинтересовался Томми.

– Не погоняй меня! – с раздражением ответил драматург. – Если меня и сбивали с ног рукояткой револьвера, то ты узнаешь об этом в свое время.

– Прошу прощения, мистер Арни. – Хотя Томми по-прежнему говорил вежливо, в его голосе на этот раз прозвучала обида.

– До двадцативосьмилетнего возраста, – начал Арни, – я был подающим надежды молодым человеком…

Майкл беспокойно зашевелился. Ему было стыдно, он чувствовал себя неловко, слушая этот разговор. Однако Луиза предупреждающе сжала ему руку, и он снова застыл на месте.

– Как говорится в романах, Томми, я получил хорошее образование, учился прилежно и мог безошибочно сказать, кому из английских поэтов принадлежат те или иные строфы. Томми, хочешь выпить?

– Нет, спасибо. – Томми теперь и думать забыл о сне и, усевшись на кровати, весь превратился в слух.

– Ты, вероятно, еще слишком мал, Томми, чтобы помнить рецензии на мою первую пьесу «Длинный и короткий». Сколько тебе лет, Томми?

– Десять.

– Слишком мал. – Снова звякнула чашка, поставленная на блюдце. – Я мог бы процитировать некоторые отзывы, но тебе это покажется скучным. Однако без ложного тщеславия скажу, что меня сравнивали со Стриндбергом и О'Нейлом[11]. Ты когда-нибудь слыхал о Стриндберге, Томми?

– Нет, сэр.

– Черт возьми! И чему только сейчас учат детей в школах! – с раздражением воскликнул Арни. Он еще раз отпил из чашки. – Так вот моя биография, – продолжал он, несколько смягчаясь. – Меня приглашали в лучшие дома Нью-Йорка, я пользовался кредитом в четырех самых дорогих тайных кабаках. Мои фотографии нередко появлялись в газетах, меня часто приглашали выступать в различных комитетах и художественных обществах. Я перестал разговаривать со своими старыми друзьями, отчего сразу почувствовал себя лучше. Я уехал в Голливуд и в течение долгого времени получал там три с половиной тысячи долларов в неделю. А ведь это было еще до введения подоходного налога. Я научился пить, Томми, и женился на женщине, владевшей виллой в Антибе, во Франции и пивоваренным заводом в Милуоки. В тридцать первом году я изменил ей с ее лучшей приятельницей и, конечно, просчитался, потому что дама оказалась костлявой, как горная форель.

Арни снова шумно отпил из чашки. Майкл понимал, что ему не остается ничего другого, как сидеть в темноте и надеяться, что Арни не обнаружит его.

– Говорят, Томми, что я потерял свой талант в Голливуде, – тихо, словно декламируя, с нотками грусти в голосе продолжал Арни. – Что и говорить, Голливуд – самое подходящее для этого место, если уж человеку суждено потерять талант. Но я не верю этим людям, Томми, не верю. Я исписался, и все теперь избегают меня. Я не хожу к врачам, зачем? Они скажут, конечно, что я не протяну и шести месяцев. В любом порядочном государстве не разрешили бы поставить мою последнюю пьесу, но другое дело – в Голливуде. Я слабохарактерный интеллигент, Томми, а мы живем в такие времена, когда подобным людям нет места. Послушайся моего совета, Томми: расти глупым. Сильным, но глупым.

Арни тяжело заворочался на кровати и встал. В полумраке, на фоне окна, Майкл увидел его качающийся силуэт.

– И, пожалуйста, не думай, Томми, что я жалуюсь, – громко и воинственно заявил Арни. – Я старый пьяница, и надо мной все смеются. Я разочаровал всех, кто знал меня. Но я не жалуюсь. Если бы мне пришлось начать жизнь снова, я прожил бы ее так же. – Он взмахнул руками; чашка упала на ковер и разбилась, но Арни, по-видимому, ничего не заметил. – Но вот в одном случае, Томми, – торжественно добавил он, – в одном случае я поступил бы иначе. – Арни помолчал, размышляя о чем-то. – Я бы… – снова было заговорил он, но опять умолк. – Нет, Томми, ты еще слишком мал.

Арни величественно повернулся, прошел по захрустевшим осколкам и направился к двери. Томми не шевельнулся. Арни распахнул дверь и в хлынувшем из соседней комнаты свете увидел притаившихся на кушетке Майкла и Луизу.

– Уайтэкр, – кротко улыбнулся он. – Уайтэкр, дружище! Ты бы не мог оказать услугу старику? Пойди на кухню, старина, и принеси оттуда чашку с блюдцем. Какой-то сукин сын разбил мою чашку.

– Пожалуйста, – ответил Майкл и встал. Вместе с ним поднялась и Луиза. Майкл остановился в дверях и сказал: – Томми, тебе пора спать.

– Слушаюсь, сэр, – сонным голосом смущенно ответил мальчик.

Майкл вздохнул и отправился выполнять просьбу Арни.

О заключительной части вечера у Майкла остались самые сумбурные впечатления. Позднее он смутно припоминал, что как будто договорился с Луизой о свидании во второй половине дня во вторник, что Лаура рассказывала ему, как гадалка предсказала им развод. Но одно он помнил отчетливо: в комнате вдруг появился Арни. Драматург слабо улыбался, а изо рта у него стекали на подбородок капельки виски. Слегка наклонив голову набок, словно он застудил шею, не обращая внимания на гостей, Арни довольно твердо прошел по комнате и остановился около Майкла. Несколько секунд он стоял, покачиваясь, перед высоким французским окном, затем распахнул его и хотел перешагнуть через подоконник, но зацепился пиджаком за лампу. Освободившись, он снова полез в окно.

Все это происходило на глазах у Майкла. Он понимал, что надо сейчас же броситься к Арни и схватить его, но вдруг почувствовал, что его руки и ноги стали ватными, как во сне. Он очень медленно двинулся вперед, хотя и знал, что, если не поторопится, Арни успеет шагнуть в окно, вниз, с одиннадцатого этажа.

Позади себя Майкл услышал быстрые шаги, какой-то мужчина бросился к Арни и обхватил его руками. Несколько мгновений, ежесекундно рискуя выпасть, обе фигуры раскачивались на самом краю окна, освещенные темно-красным заревом неоновых реклам. Затем кто-то с силой захлопнул окно, и оба человека оказались в безопасности. Только тут Майкл увидел, что драматурга спас Пэрриш. Он успел добежать с другого конца комнаты, где находился буфет.

Лаура, пряча глаза, рыдала в объятиях Майкла. Ее беспомощность, необходимость утешать ее в такой момент вызывали у Майкла раздражение. И вместе с тем он был рад, что может сердиться на нее: это отвлекало его от мысли о том, как он опозорился. Впрочем, Майкл сознавал, что ему все равно не отделаться от этой мысли.

Вскоре комната опустела. Все были очень веселы, бесцеремонны и делали вид, что Арни просто-напросто сыграл шутку со своими друзьями. Арни спал на полу. Он отказался лечь в постель, а когда его пытались уложить на кушетку, всякий раз сползал с нее. Пэрриш, улыбающийся и счастливый, снова стоял у стойки, расспрашивая буфетчика, в каком тот состоит профсоюзе.

Майклу хотелось домой, но Лаура заявила, что проголодалась. Они оказались в какой-то шумной компании, втиснулись в чью-то машину, причем некоторых пришлось усадить на колени. Майкл вздохнул с облегчением, когда выбрался из переполненного автомобиля у большого, с крикливой вывеской ресторана на Мэдисон-авеню. Все расселись в столь же крикливо обставленном зале, стены которого были выкрашены в оранжевый цвет и почему-то украшены картинами, изображающими индейцев. Наспех набранные по случаю праздника неопытные официанты с грехом пополам обслуживали шумно веселящихся посетителей.