Две недели в другом городе - Шоу Ирвин - Страница 54

Джек прошел в спальню, взял сценарий картины Делани и прилег на кровать, чтобы лучше ознакомиться со сценами, которые ему предстояло дублировать завтра. Ровно в пять он набрал номер доктора Гильдермейстера.

— Pronto, [45] — раздался в трубке мужской голос.

— Синьора Брезача, per favore, [46] — сказал Джек.

Человек секунд тридцать говорил на итальянском, в котором даже Джек уловил сильный немецкий акцент.

— Вы говорите по-английски? — спросил Джек.

— Да.

— Мне нужен мистер Брезач.

— Его здесь нет, — раздраженно произнес мужчина.

— Вы — доктор Гильдермейстер?

— Да, я доктор Гильдермейстер. Кто вы? Что вы хотите?

— Я друг мистера Брезача, доктор, — торопливо сказал Джек; ему показалось, что врач собирается положить трубку. — Мне известно, что мистер Брезач приходит к вам ежедневно в пять часов.

— Его здесь нет, — упрямо повторил врач. — Последние три дня он у меня не появлялся.

В голове Джека зазвенел тревожный звоночек.

— Я понял, — нарочито небрежным тоном сказал он. — Очень жаль. Я хотел предложить ему работу, которая могла бы его заинтересовать.

— Работу? Какую работу?

— Кинокомпания… — начал Джек.

— Ясно, ясно, — перебил доктор. — Его тут нет.

— Не могли бы вы дать мне телефон мистера Брезача? — спросил Джек.

— У него нет телефона.

— А его адрес вы знаете?

В трубке воцарилось напряженное молчание.

— Пожалуйста. — Врач продиктовал адрес. — Передайте ему: пропускать три дня опасно, очень опасно. Больной человек не должен так поступать. Передайте Брезачу, я жду его, беспокоюсь о нем; пусть он обязательно придет завтра.

— Передам. Спасибо. — Джек опустил трубку.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Дом, где жил Брезач, стоял на узкой улочке без тротуаров, вымощенной булыжником. Здание потемнело от времени; во дворике вода сочилась из треснувшего фонтана; окна вдоль истоптанной мраморной лестницы были разбиты, сквозняк гулял по сырому, холодному подъезду. Гипсовые ангелочки, черные от плесени, свидетельствовали о былом достатке и претензиях прежнего хозяина. Тяжелые деревянные двери напоминали тюремные. Ароматы зимы и прокисшего сыра, смешиваясь воедино, создавали неповторимый запах итальянской бедности.

Квартира Брезача находилась на четвертом этаже. Джек замер перед массивной дверью и отдышался. Этажом ниже шумно играли дети. «Volare, oh, oh, oh… cantare… oh, oh, oh!» — надрывался радиоприемник.

Трудно было представить элегантно одетую Веронику с ее блестящими длинными волосами взбирающейся по этим ступеням, открывающей собственным ключом обшарпанную дверь.

Джек постучал. Дверь приоткрылась; кто-то молча стоял возле нее, надеясь, что стук не повторится и нежданный гость уйдет. Мужчина, находившийся в прихожей, придерживал створку. Это был не Брезач. Высокий, худой, одетый в свитер человек немного сутулился; у него было доброе, интеллигентное лицо; он с любопытством разглядывал Джека сквозь очки.

— Да? — произнес мужчина.

Из глубины квартиры донесся торопливый, нервный стук пишущей машинки.

— Я ищу Роберта Брезача, — сказал Джек. — Он дома?

Джек сделал шаг вперед, приготовившись сунуть ногу в щель, если человек надумает закрыть дверь.

Но мужчина обратился к кому-то, находившемуся в квартире:

— Роберт, тебя тут спрашивают.

Джеку не удалось установить по акценту, откуда родом этот человек.

Машинка смолкла.

— Пусть войдет, — раздался голос Брезача.

Мужчина в свитере дружелюбно улыбнулся, застенчиво кивнул и распахнул дверь шире; он жестом пригласил Джека зайти. Машинка застучала вновь; миновав коридор, увешанный одеждой, среди которой находилось и пальто цвета хаки, Джек оказался в тесной комнате неправильной формы. Два высоких окна выходили на маленький балкон с железным ограждением, обвитым лозой; Джек увидел сохнущее белье, крыши зданий, нависшее над Римом вечернее небо с плывущими по нему нежными серыми облаками и ярко-синими просветами.

Перед одним из окон стоял небольшой столик, за ним, спиной к двери, сидел Брезач, он яростно стучал по клавишам, склонившись над рукописью, которую переводил или перепечатывал. Он не обернулся. Брезач курил и, видно, давно, поскольку воздух в комнате, где были закрыты окна, стал сизым от дыма. Джек заметил широкую кровать, застеленную старым покрывалом, и еще один столик, на котором стояли плитка и кофейник. Еще в комнате находились два деревянных стула, один из которых был сломан, и умывальник; на крючках, вбитых в стену, висела одежда. На полу лежали книги. Большая картина, выполненная в черно-желтых тонах, с изображением какого-то животного в состоянии не то экстаза, не то испуга, висела над кроватью. В углу стояло треснувшее деревянное распятие высотой в два фута. Позолота почти полностью сошла с него. Нигде не было следов, указывающих на то, что некогда здесь жила женщина. «Если девушка с внешностью Вероники переезжает, чтобы жить с тобой в такой конуре, легко поверить, что она тебя действительно любит», — подумал Джек.

— Роберт, — позвал Брезача человек в свитере, зайдя вслед за Джеком в комнату.

Брезач допечатал страницу, вырвал ее из машинки и положил сверху на стопку листов, лежавшую на полу. Он обернулся. Внимательно посмотрел на Джека сквозь очки. На щеках Брезача отросла короткая, неровная щетина; парень казался уставшим, совсем юным, несчастным.

— Кто к нам пожаловал, — тихо сказал Брезач. — Что случилось? Вам не понравилось мое письмо?

Он не встал.

— Мне надо с тобой поговорить, — сказал Джек.

— Хорошо. Говорите.

Закурив, Брезач протянул измятую пачку сигарет мужчине в свитере. Джека он не угостил.

— Я думаю, лучше нам поговорить наедине. — Джек покосился на человека в свитере, который зажигал сигарету, сложив ладони так, словно находился на сильном ветру.

— Можете говорить при Максе, — заявил Брезач.

На своей территории он казался самоуверенным, бесцеремонным, язвительным.

— У меня нет от него секретов. Макс, это мистер Эндрюс. Я рассказывал вам о нем.

— Рад познакомиться. — Макс кивнул головой. — Роберт много о вас рассказывал.

В его голосе не было иронии или упрека.

— Макс живет здесь, — пояснил Брезач. — Он перебрался сюда, когда тут неожиданно освободилась половина кровати. Вы же не станете прогонять человека из его собственного дома, Эндрюс?

— Роберт, — сказал Макс, — я вполне могу покурить в коридоре, пока…

— Нет, останьтесь, — громко произнес Брезач. — Ну, — он враждебно поглядел на Джека, — как обстоят дела у сорокалетних?

Джек подошел к стулу, стоявшему возле Брезача, и сел:

— Когда ты перестанешь шутить, мы с тобой побеседуем.

— С тех пор как Макс перебрался сюда, — произнес Брезач, — здесь не смолкает счастливый смех. Макс — венгр, а всем известно, что венгры — веселый народ. Мы копим на скрипку, чтобы веселиться под музыку. Он бросил все свои скрипки в Будапеште, когда в город пришли русские танки.

— Брезач, — сказал Джек, — почему ты три дня не был у Гильдермейстера?

— Что? — Брезач нервно передернул плечами и потушил только что зажженную сигарету о стоявшую на столе пепельницу. — Вы о чем?

— Я звонил врачу. Это он дал мне твой адрес. Он о тебе беспокоится.

— Да? — равнодушным тоном произнес Брезач. — А я беспокоюсь о нем. В Италии слишком мало шизонутых, чтобы психиатр не умер с голода. Я обещал ему купить билет до Штатов, когда отец оставит мне наследство. На Пятой авеню он будет процветать.

— Почему ты не ходил к нему последние три дня? — повторил свой вопрос Джек, внимательно разглядывая парня.

— А вы тут при чем? Видите — я занят. Перевожу книгу в шестьсот страниц с итальянского. Мой итальянский хромает. Обещал управиться за месяц. Оставьте меня в покое.