Допустимые потери - Шоу Ирвин - Страница 30

Но когда человек обернулся, Деймон понял, что перед ним действительно Фицджеральд. Конечно, это был не тот молодой человек с темной шевелюрой и гладким, без морщин, лицом, которого он когда-то знал. На Деймона смотрел пожилой, с седыми висками мужчина примерно одного с ним возраста.

– Будь я проклят, – сказал Фицджеральд, – Роджер Деймон!

Тряся руку Мориса, Роджер думал о том, что по какой-то неведомой причине – может, из-за боязни призраков – первым все-таки заговорил не он.

– Каким ветром тебя занесло в старое гнездо? – спросил Деймон.

– Я играю в пьесе, репетиции которой начинаются завтра. Вот уж не думал, что впаду в такой экстаз, вернувшись в Нью-Йорк. Одним словом: «Неужели сыщется такой, душа которого мертва настолько, что…» – и так далее, и тому подобное… А то, что, появившись здесь, я сразу натыкаюсь на тебя, так это вообще крем на пирожном. Ты прекрасно выглядишь, Роджер, – закончил Морис, ласково разглядывая Деймона.

– Так же, как и ты.

– Слегка трачен молью местами. – Он снял кепку и, коснувшись головы, продолжил: – «Власы седые, следы тревоги под глазами, утратившими прежнее сияние…» Я рад, что ты тоже сохранил свою шевелюру. – Он ухмыльнулся и произнес: – «Два старых петуха, ощипанных и тощих, собрались там, где им когда-то пташки столь сладостные песни напевали…», ну и так далее.

– Ты вовсе не выглядишь старым, – сказал Деймон.

Он не льстил. Внешне Фицджеральд самое большее тянул на пятьдесят, хотя и был на несколько месяцев старше Деймона.

– Постоянное пребывание на публике. Оно, в некотором роде, творит чудеса, не позволяя умереть иллюзиям юности.

– Сэр, – сказал продавец, который до этого терпеливо взирал на приятелей, – сэр, так вы берете этот приемник или нет?

– Да, беру, благодарю вас, – ответил Фицджеральд, бросая на прилавок кредитную карточку. – А что покупаешь ты в этом доме чудес?

– Я не покупаю, а лишь присматриваюсь. – Деймону не хотелось объяснять Морису, с какой стати ему понадобился автоответчик, который станет вместо него общаться по телефону и приносить извинения за то, что он сам не поднял трубку. – Считаю, такую встречу следует отметить.

Фицджеральд с сожалением покачал головой:

– У меня сейчас ленч с продюсером, будь он проклят! Не терплю этих шишек, как тебе известно. Я уже опаздываю.

– А как завтра вечером? Поужинаем у нас. Буду рад познакомить тебя с женой.

Фицджеральд знал Элейн и горячо поздравил приятеля, когда тот от нее избавился. Но он уехал в Лондон задолго до того, как Деймон сочетался браком во второй раз.

– Предложение потрясающее, – ответил Фицджеральд. – Когда и где?

– В восемь. Сейчас я напишу адрес.

Он извлек записную книжку, из которой уже вырвал для Шултера листок с адресом Джулии Ларч, и написал свой для Фицджеральда. «Туземцы этих мест, друзей и недругов прозванья таятся в книжице ценою в двадцать центов», – сочинил он тут же и мысленно произнес, видимо, вдохновленный цитатами Мориса. «Высокая поэзия, – подумал он, – занятие для Шекспира».

– Прежде чем ты уйдешь, хочу спросить, – немного замявшись, проговорил Деймон, – Антуанетта с тобой?

Фицджеральд посмотрел на Деймона как-то странно и ответил упавшим голосом:

– Она погибла в авиационной катастрофе. Десять лет назад. Самолет упал в Ирландское море. Никто не выжил.

– Сочувствую, – неловко произнес Деймон. – Прими мои соболезнования.

– Таков жребий, – сказал, пожимая плечами, Морис. – Не думай, что я отношусь к этому легко. Я просто пытаюсь делать вид, что все давно кануло в Лету. Но, по правде говоря, это у меня не очень получается. Какой смысл думать об этом? – продолжил он, попробовав изобразить улыбку.

Морис махнул рукой, то ли отгоняя грусть, то ли охраняя себя от призрака. Деймон этого так и не понял. На улицу они вышли вместе.

– Итак, завтра в восемь. Передай супруге, что я ем все, – сказал Фицджеральд и быстро нырнул в такси.

Проводив машину взглядом, Деймон вернулся в магазин к тому же прилавку и приобрел аппарат, который отныне будет принимать сообщения по телефону.

Покупку упаковали, и Деймон с коробкой в руках зашел в ближайший бар. Заказав первую послеполуденную выпивку, он стал вспоминать о том хорошем и плохом, что ему и Фицджеральду когда-то пришлось пережить вместе.

Они проводили долгие вечера в ресторане Дауниза или в баре Харольда, где обычно после окончания спектакля собирались актеры. Деймон и Фицджеральд были готовы спорить до бесконечности с любым из присутствующих о сходствах и различиях талантов О'Нила, Одетса, Сарояна, Уильямса, Миллера и Джорджа Бернарда Шоу. Фицджеральд, обладавший уникальной памятью, для подтверждения своей мысли мог цитировать этих корифеев искусства бесконечно. Они обсуждали различные стили сценических постановок, а тот Метод, который исповедовал «Групповой Театр», Морис обозвал «Нью-Йоркской Школой Невнятного Бормотания». Его отец был ирландцем, учился в «Тринити-колледже» в Дублине и привил сыну четкую и очень приятную музыкальную манеру речи, способную как возноситься до шекспировских высот, так и опускаться до уморительного ирландского акцента в тех случаях, когда Морис цитировал пассажи из Джойса.

Несмотря на свой не очень презентабельный вид и физиономию комика, Морис всегда притягивал к себе девиц, и в их доме постоянно крутились две-три особы женского пола, умоляя Фицджеральда прочитать их любимые стихи или знаменитые монологи. И тот читал темпераментно и восхитительно ясно, вне зависимости от того, в какой стадии опьянения находился.

Фицджеральд также обладал феноменальным талантом находить девиц, которые умели хорошо готовить. Он с триумфом притаскивал их домой, чтобы учинить пиршество. Когда ему попадалась дама, готовившая вкуснее той, которая в данный момент находилась в их доме, он безжалостно прогонял последнюю и награждал новое приобретение титулом la Maitresse de la Maison [1] . Деймон не мог вспомнить ни одного имени la Maitresse de la Maison из множества особ, побывавших в их жилище за то время, пока они с Морисом делили кров.

Когда Деймон в первый раз привел Антуанетту, Морис немедленно поинтересовался, умеет ли та готовить.