Последний бросок на запад - Овчаренков Егор - Страница 53

Вадим как-то загадочно посмотрел на своего напарника, но ничего ему не сказал.

— Ну, и мне тогда дай сигарету…

Они закурили. Чернышев почему-то старался не смотреть в сторону напарника. Казалось, что его гложет какая-то мысль.

Дима участливо спросил:

— Что с тобой?

Тот лишь отмахнулся.

— Ничего.

— Какой-то ты задумчивый… Не думай, Вадим, — попытался пошутить Емельянов, — ты ведь сам недавно сказал: «Главное в жизни здоровье, а остальное можно купить». Тем более, что от задумчивости волосы выпадают…

Он не успел договорить: на голову Дмитрия вдруг обрушился страшный удар, мир разлетелся на мириады разноцветных осколков, и он, теряя сознание, опустился словно в черную бездонную яму…

Дима с огромным трудом разлепил глаза и сразу же почувствовал: в голове медленно, со скрипом раскачивается какой-то маятник, во рту — страшная сухость, губы тоже пересохли, плюс ко всему — ужасная тошнота…

Он приподнялся на локте и увидел зарешеченное окно, а за ним — влажный булыжник, уличный фонарь, который, несмотря на светлое время, горел, какие-то военные в защитного цвета куртках.

По центру улицы, поднимая веер брызг, пронесся открытый автомобиль. В нем сидело четыре человека с автоматами.

Дима поднялся, осмотрелся — большая комната, на полу на расстеленных одеждах и матрасах — какие-то люди. Неподалеку от него, в углу, на куче какого-то рваного тряпья примостился седой согбенный старик.

— Где я? — спросил Емельянов, недоумевая. — Где я нахожусь?

Он помнил, что вчера после начала налета натовской авиации они с Чернышевым шли по направлению к хорватским позициям. Помнил, что шли очень долго. Помнил, что на пути их попалось какое-то село и что Дима там — впервые в жизни! — убил мирного жителя.

Помнил, что ближе к ночи они приблизились к какому-то хорватскому поселку: в памяти тут же всплыла картинка — БТР, хорватские опознавательные знаки на броне. Помнил, что потом они сидели с Чернышевым в перелеске и курили.

Что было потом — загадка. Хоть убей — полный провал в памяти.

И кстати, если они решили перейти к хорватам вместе с Чернышевым — где же он? Тоже непонятно.

Емельянов осмотрелся, приподнялся и подошел к старику.

— Что это за город? Где я? Где мой друг? Почему я тут оказался? — спросил он, старательно вспоминая сербские слова.

Старик замер в недоумении, услышав странное произношение.

— Ты что же, русский?

— Русский! А что?

— Да нет, ничего… Ты как себя чувствуешь?

Емельянов повел Плечами, встряхнул головой и поморщился.

— Голова кружится. Какая-то слабость в теле. И тошнит…

— Что?

— Живот, говорю, — Дима сказал погромче и указал рукой, — крутит.

— А… Это нормально! — казалось, что старик обрадовался. — У тебя сотрясение мозга, так что должно тошнить. Удар по голове был очень сильный. Когда тебя принесли сюда, ты был весь в крови… Правда, Петко?

В другом углу комнаты кто-то зашевелился. Емельянов оглянулся и осмотрел помещение — камера как камера, вроде той, в Фоче, только не в подвале, а на первом этаже. Бетонные стены, дощатый пол. На полу несколько матрасов. В одном углу ведро с водой, в другом — параша. В камере, кроме него, было ещё два человека.

Петко, к которому обратился старик, оказался молодым парнем, совсем мальчиком — ему было не более шестнадцати лет. Подойдя к Емельянову, он застенчиво улыбнулся.

— У вас на затылке здоровенная рана, — сказал он. — Мы поначалу испугались, думали, что череп треснул. Все волосы были в крови…

Дима поднял руку к затылку. Нащупав пальцами твердую корку, недовольно поморщился.

— Ничего страшного, череп у меня крепкий, — сказал Дима, пытаясь улыбнуться.

— Кстати, — сказал старик, — меня зовут Дарко. Дарко Майцан. А вас как?

— Дмитрий. А где я, собственно, нахожусь? — еще раз спросил Емельянов.

— В тюрьме у хорватов. Это город Милевина, — ответил Петко. — Вас привез какой-то русский. Он у хорватов в почете — наверное, какой-то начальник.

— Давно?

— Позавчера.

— А как его зовут? — Емельянов начал догадываться, каким образом он здесь очутился.

— Не знаю… Такой высокий, черноволосый… Лет тридцать ему, не больше.

«Черт, неужели это Вадим?! — пронеслось в голове Емельянова. — Неужели это он ударил меня по голове и сдал хорватам?! Друг называется… Ну, доберусь я до него…

Что же это может быть? Неужели он давно на них работает? То-то он меня так уговаривал. Неужели чтобы сдать капитану Новаку?»

— С тобой все в порядке? — забеспокоился старик, увидев, как Емельянов побледнел.

— Да просто затошнило что-то, — отмахнулся тот.

Он посмотрел на своих новых соседей.

Дарко было уже под семьдесят — возраст неподходящий для воина. А Петко, наоборот, был слишком юн…

— А вы как тут очутились? Неужели тоже попали в плен? — спросил Емельянов.

— Да нет, мы беженцы из-под Сараево, из сербских районов. Младич отступил. Надо было удирать. Сколько народу погибло — вспомнить страшно. Собирались на север бежать, да не получилось — дорогу разбомбили. Пошли на восток — еще хуже. Сначала караван обстреляли, потом хорваты остановили. Кого убили, кого отпустили. Некоторых сюда привезли. Нас сюда в камеру сперва двадцать восемь человек набили. Двое померли от духоты. Потом стали отпускать или еще куда-то повезли. Что им надо? Мы вот с Петко третьи сутки тут торчим. Господи, когда же это кончится?!

Старик стал задыхаться, и воцарилось молчание, которое прервал звук отпираемой двери.

— Забирай свою жратву, падаль! — толкая вперед себя тележку со стоящими на ней двумя маленькими кастрюлями, сказал бородатый мужик, одетый в военный камуфляж.

Заметив Емельянова, вошедший хорват обрадованно вскрикнул:

— А… очнулся, стервятник! Вот и хорошо. С тобой давно капитан хочет побеседовать!

И тряся головой от смеха, причины которого были непонятны, стал разливать половником какую-то жидкую массу коричневого цвета по мискам, после чего удалился, заперев за собой дверь на ключ.

Дарко сказал Емельянову:

— Поешь, русский. А то ты столько дней без еды… — и протянул ему миску с кружкой.

Емельянов взял предложенную пищу. Запах протухшего мяса и кислой каши резко ударил в ноздри.

— Ну и гадость!

— Ничего, привыкнешь. Лучшего здесь не найти…

Как ни был плох завтрак, молодой и крепкий организм наемника взял свое. Съев все и запив слегка подкрашенной водичкой, которую Петко обозвал «парашный кофе», Дима блаженно растянулся на койке.

— Ну вот и молодец! — похвалил его Дарко. — Видимо, здоровья у тебя хватает; у большинства людей после такой травмы рвота от одного вида еды… А у тебя ничего, даже румянец на щеках появился.

Емельянов довольно улыбнулся.

— Что поделаешь — каков есть…

— Оно и видно… — Петко завистливо осмотрел его мощную фигуру. — Вы что — спортсмен? Чем занимались, если не секрет?

— Самбо, потом таэквандо.

— Ого! — присвистнул юноша.

Дарко сокрушенно покачал головой.

— Ты — наемник?

— Да, воевал у Младича.

— Где?

— В разных местах — тут неподалеку.

— И много русских у нас здесь воюют? — спросил старик.

— Достаточно. Здесь, на востоке Боснии, не меньше сотни.

— Да… Вон оно как бывает — правительство ваше бросило нас на произвол судьбы, с американцами заигрывает, а братья православные на помощь пришли, минуя политиков… Эх, сколько живу, столько убеждаюсь: этим толстозадым начальникам на простой народ наплевать.

Дима вздохнул.

— Что поделать!..

Он прошелся по камере, потом сел.

— Да, так получается… — пробормотал Емельянов, поудобнее устраиваясь на матрасе.

Что еще делать в тюрьме, как не спать. К тому же ушибленная голова гудела, как колокол.

Сон ему был просто необходим. Сон и покой — лучшие лекарства, которые были доступны в этих обстоятельствах. Кроме того, во сне можно было забыться; во сне могло явиться, что он находится не в грязной каталажке, а в шикарной тачке с откидным верхом, рядом сидит красивая девушка по имени Злата, которая смотрит на него влюбленным взглядом. Вот она положила голову ему на плечо… Они останавливаются и идут в лучший ресторан. Около них суетятся официанты, заискивающе заглядывая в глаза. Он достает из кармана своего белоснежного костюма портмоне и небрежным жестом кидает на поднос со счетом пятидесятидолларовую бумажку. Официант кланяется…