Последний бросок на запад - Овчаренков Егор - Страница 37

Прямым попаданием хорватского снаряда единственное орудие сербов было уничтожено. Ряды защитников таяли на глазах. Те, кто не бросился бежать, или отстреливались, или были уже убиты.

Емельянов и Чернышев вели ожесточенную пальбу по пехотинцам. Но танки остановить было нечем — пулеметы и минометы молчали. Рядом снова раздался взрыв. На том месте, где только что лежал казак Егор, осталась лишь дымящаяся воронка.

— Эх, Егор, Егор! — пробормотал Емельянов.

Хорваты подошли уже совсем близко. Надо было спасаться. Емельянов вскочил и побежал в сторону леса — там танкам было посложнее маневрировать. На бегу он прокричал:

— Вадим! Ты где?

— Здесь я, здесь…

Вадим бежал следом.

Хорваты, подбадривая себя яростными криками, преследовали сербов: косили их очередями из автоматов, танковых пулеметов, давили гусеницами машин. Отступающие беспорядочно отстреливались.

— Помогите! — раздалось где-то рядом в месиве земли и снега.

К Дмитрию протягивал руки сербский воин, с которым он жил и сражался бок о бок уже несколько месяцев. Теперь от четника осталась только половина тела. Все, что было ниже пояса, оторвало взрывом, и непонятно, как только этот человек оставался еще жив.

Несчастный хватал землю руками и пытался ползти, руки срывались, и он утыкался головой в землю. Потом снова упорно приподнимал голову и что-то хрипел — на губах пузырилась кровавая пена…

Помочь этому человеку было невозможно, но и забыть это зрелище тоже было невозможно. Война показывала свой самый жестокий и страшный оскал. Емельянов почувствовал, что его охватывает настоящая паника. Нужно было думать только о спасении.

Он споткнулся и свалился в воронку от взрыва. Что-то тяжелое придавило его сверху. Он с трудом догадался, что это также смертельно испуганный Вадим Чернышев. Омоновец поднялся быстрее и, оттолкнувшись ногой от головы Димы, бросился бежать дальше. Тот выплюнул набившуюся в рот землю. И тоже хотел кинуться следом спасать свою жизнь.

Но тут рычание вражеского танка раздалось совсем рядом. Дима обернулся. Рядом свистели пули, рвались снаряды, но он, здоровый мужик, профессиональный воин, был жив и вооружен. Он понял, что просто не имеет права паниковать и трусить, когда еще что-то может. Пришло странное спокойствие, стало даже как-то тише, словно бой ушел в сторону.

Прямо на него полз танк, за которым в дыму мелькали фигуры хорватских пехотинцев. Емельянов вытащил из подсумка две гранаты и поднялся во весь рост.

— Ложись! — заорал где-то за спиной Чернышев.

Емельянов ждал. Танк неумолимо приближался. Оттуда не стреляли, видимо, решив, что этот рослый серб сошел с ума и на него не стоит тратить патронов, достаточно раздавить гусеницами.

Когда осталось метров пять — семь, Дима упал на землю, успев метнуть в танк две фанаты. После этого он схватил автомат и приготовился отстреливаться до последнего патрона.

Когда пыль, поднятая взрывом, осела, Емельянов увидел, что танк крутится на месте, — одна гусеница была сорвана и, как огромная змея, извивалась, вздымая землю.

Кто-то из хорватских пехотинцев оказался в опасной близости от подбитого танка и попал под гусеницу. Под, дикие вопли человека боевая машина, прежде чем остановиться, разорвала его на части — руки и ноги, внутренности и голова были превращены в кровавое месиво.

Здесь, в небольшом перелеске, в непосредственной близости танков больше не было. Емельянов открыл огонь одиночными, стараясь стрелять поточнее. Стрельба была слышна повсюду: значит, не все еще было потеряно, значит, сопротивление сербов продолжалось и все могло измениться в их пользу.

Хорваты тоже несли потери. Трупы их пехотинцев в зеленой форме или белых маскировочных куртках, трупы танкистов виднелись там и тут.’ Неподалеку горел еще один танк. К небу поднимались жирные черные клубы дыма.

Рядом кто-то громко ругался по-русски и стрелял, стрелял, стрелял. Был ли это Чернышев, Дмитрий не успел понять. Потому что атака хорватов возобновилась с новой силой. Видимо, на другом фланге все было кончено и у католиков появилась возможность перебросить сюда людей и технику.

Впереди взревел мотором танк. Метрах в десяти левее от Дмитрия взметнулся, круша деревья, взрыв, и прямо к воронке, где залег русский наемник, подкатилась человеческая голова в каске.

Через минуту кто-то из сербских смельчаков приблизился к этому танку и бросил связку фанат, точно угодив в двигатель. Взрыв разворотил броню. Еще один Т-72 прекратил свое движение.

Но следом из дыма вылезло черное отверстие другого ствола. Оно смотрело прямо на Емельянова.

Тот решил сменить позицию. Рванулся в сторону и успел сделать только пять-шесть шагов, как неведомая сила подняла его в воздух и отшвырнула к толстой сосне.

Пушечный снаряд разорвался рядом, но осколки пощадили русского наемника. Его отбросило взрывной волной.

Дмитрий лежал на спине, раскинув руки. Сломанная ключица неестественно выпирала из-под кожи.

Чернышев увидел, что его старый товарищ лежит без движения, и даже перекрестился. Пока не стало совсем поздно, рижанин повернулся и побежал зигзагами туда, где лес был гуще.

Очнулся Емельянов от резкой боли.

Смуглокожий небритый хорват пинал его ногой в бок, точно определив, что этот враг еще жив и должен встать.

Емельянов вскрикнул от боли, и хорват, что-то весело воскликнув, продолжил экзекуцию.

— Ах ты, сучара, — скрипя зубами, процедил Емельянов — и тут же получил сильнейший удар по сломанным когда-то ребрам, после чего снова потерял сознание.

Очнулся он, правда, быстро. Хорват не уставал его бить, и новая боль привела Диму в чувство. Он, собрав последние силы, перехватил ногу садиста и своей ногой что было сил ударил того в пах.

Теперь уже ругался усташ. Он скорчился, присел на корточки и, схватившись за причинное место, со злобой что-то прохрипел.

Его взгляд не предвещал ничего хорошего, поэтому Дима решил ударить снова, однако сломанная ключица напомнила о себе такой резкой болью, что силы вновь покинули Емельянова и он, на этот раз надолго, потерял сознание…

Емельянов пришел в себя от какой-то качки. Он проморгался и осмотрелся. Мимо медленно проплывало заснеженное поле битвы. Емельянова тащили на носилках — неизвестно кто, неизвестно куда. Носилки мерно покачивались из стороны в сторону, и от этого кружилась голова.

Емельянов попытался приподняться, но у него ничего не получилось — безмерная слабость опутала все тело, не давая даже возможности пошевелиться.

Если его несли свои, сербы, — это хорошо. А если хорваты?.. Непонятно, почему не пристрелили. Значит, взяли в плен. А что будет там?

Дима был достаточно наслышан об издевательствах, которым подвергались пленники как одной, так и другой воюющей стороны.

Носилки остановились, приподнялись, и раненого просто выкатили в холодный металлический кузов грузовика. Дмитрий застонал от боли. Кто-то помог ему сесть. Это оказался Кабанчик. В машине сидели на полу еще несколько пленных сербов, а двое вооруженных хорватских солдат — на скамейках.

— Ты не ранен? — спросил Кабанчика Емельянов.

Серб отрицательно покачал головой. Он только показал на голову, на которой из-под волос выпирала здоровенная шишка. Оказалось, что на него упало дерево, в которое попал снаряд.

Сидевшие в машине хорваты держали пленных под прицелом. Дима видел, что их автоматы сняты с предохранителей.

— Много наших погибло? — спросил Дима.

Кабанчик грустно кивнул головой:

— Очень много.

В крытом грузовом автомобиле задний борт был высоким. Пленникам, сидевшим на полу, было видно только убегающее белое пасмурное небо, заснеженные деревья и телеграфные провода. Ехали молча. Да и о чем говорить, когда Диме и всем его товарищам по несчастью было ясно — впереди не светит ничего хорошего.

Машина долго тряслась по дороге, потом остановилась, и в кузов заглянул хорватский офицер. Он внимательно пересчитал всех, потом прокричал что-то водителю, и машина снова поехала.