Последний бросок на запад - Овчаренков Егор - Страница 33

Дима отчетливо видел: злоба просто кипела в бывшем рижском омоновце, и он с усилием сдерживал себя, чтобы не сорваться на крик в самом неподходящем месте.

— Мне деньги нужны, — коротко ответил Емельянов. — Ты знаешь. А кроме того — необходимо было скрыться из России… Впрочем, я не собираюсь перед тобой оправдываться — ты сам все знаешь.

— Те деньги, которые ты здесь заработаешь, не стоят того риска. В совке можно и больше поднять при желании. И скрываться там проще. Потому что если за тебя здесь возьмется Интерпол, то ты скорее назад в Россию побежишь, чем в Европу.

Емельянов не ответил — тут Вадим был полностью прав. Большинство молодых парней ехало сюда отнюдь не по политическим мотивам и даже не зарабатывать деньги. Некоторые сюда добирались за свой счет и предлагали свои услуги едва не бесплатно, прося только скромный стол и крышу над головой за «Калашникова» с боекомплектом.

Были и такие, кто после отъезда на родину снова возвращались сюда только потому, что уже не могли не стрелять, не могли ни жить, ни работать спокойно.

«Так, может, это они правы, а не я, — думал Емельянов, а потом неожиданно для себя решил: — А ну их всех к черту!»

Он устало провел ладонью по лицу и снова взял бинокль, чтобы проверить обстановку.

И в это время к мосту по дороге пошли хорватские танки. Их было немного. Всего восемь боевых машин, но они представляли достаточно впечатляющее зрелище — темно-зеленые, почти черные, они ползли по дороге, не разбирая ни ям, ни ухабов, и казалось, что ничего на свете не способно их остановить. Казалось, что это огромные, неуязвимые, не зависимые от людей животные, просто сейчас переползают на новое место обитания.

— Совсем страх потеряли, — злобно сказал Чернышев. — Чуют, что у них НАТО за спиной. Сюда бы гаубицу хорошую.

Ладонь Емельянова легла ему на рот и перекрыла поток бранных слов. Чернышев вопросительно посмотрел на Диму. Тот ничего не сказал и лишь махнул рукой направо.

Сначала Чернышеву беспокойство друга показалось совершенно пустым, но, прислушавшись, он понял, что там, за кустами, кто-то есть. Там шли люди и говорили по-сербскохорватски.

— Это их патруль, — прошептал Емельянов. — Пока нас не обнаружили, надо сматываться. С заданием справились: восемь танков, идут в нашу сторону. Надо уходить, — повторил он.

Чернышев это тоже хорошо понимал. Их было всего двое. А там хорватов больше. Гораздо больше. И вооружены они не хуже, даже наверняка лучше.

Голоса раздались совсем близко, и из-за соседнего куста вышло трое хорватов с автоматами за спинами.

Русских спасла только беспечность уверенного в себе противника — наемники сразу же открыли огонь, а потом вскочили на ноги и побежали.

Емельянов давно так не бегал. Он никогда не жаловался на физические данные, но теперь явно бил все свои рекорды и стремительно несся вперед.

Сзади раздавались крики и беспорядочные автоматные очереди.

Дима был почти уверен, что если они не убили тех троих, то ранили несомненно, с такого расстояния промахнуться было трудно. Значит, их там точно больше, чем трое, и за разведчиками обязательно будет погоня.

Сейчас, как и всегда в минуту опасности, сознание Емельянова работало четко. Он лихорадочно перебирал варианты направлений, путей к бегству на тот случай, если им попытаются отрезать путь к лесу. А такое развитие событий, если хорваты немного поторопятся, было вполне вероятным.

Но, видимо, он недооценил своей скорости, потому что уже не было слышно выстрелов и криков погони, а он уже карабкался на гору, где до густого и спасительного леса оставалось всего ничего.

Внезапно совсем недалеко раздался взрыв. Емельянов оглянулся на немного отставшего напарника. Тот был в порядке.

«Значит, не мины, — подумал он. — Неужели из танков?..»

А стреляли действительно из головного танка колонны — у хорватов было столько боеприпасов, что они могли позволить себе такую роскошь — открыть огонь из орудий по двум разведчикам.

«Быстро же они сориентировались», — подумал Емельянов и залег за ближайшим валуном. Потом помахал рукой Чернышеву, и вдвоем они ползком перебрались в другое место.

Тут же валун, за которым они только что прятались, был разорван снарядом на мелкие части. Похоже, русским разведчикам все еще везло.

— Их немного, — сказал Емельянов Чернышеву. — Можно патрульных подпустить поближе и перестрелять. А с танков нас не достанут.

Пуля с визгом вонзилась в камень рядом с головой Вадима и отрикошетила в сторону.

— Ты меня за идиота принимаешь? Нас самих перестреляют, как пить дать. Сматываться нам надо. Ты как хочешь, а я пошел.

Чернышев вжал голову в плечи и медленно пополз в сторону леса.

Емельянову неожиданно стало очень легко. Теперь он остался один, ни о ком не надо было думать и никого прикрывать.

— Можно и повеселиться, — сказал он сам себе и переполз на другую позицию.

Скоро между кустов внизу мелькнули двое усташей.

Они были похожи на охотников, преследующих матерого зверя. Они старались быть осторожными, но в то же время в каждом их движении читался азарт.

— Сейчас я вам поохочусь, — прошептал Емельянов и дал короткую очередь по противнику.

Один из усташей упал под защиту камней, спасаясь от пуль, а второй качнулся, сделал несколько шагов и упал.

— Один — ноль! — прокомментировал Емельянов, зло усмехнулся и моментально отполз в сторону.

С нового места был отлично виден ничего не подозревающий второй хорват. Переведя автомат на стрельбу одиночными, Дима тщательно прицелился и выстрелил.

Патрульный, залегший за кустом, не изменил своего положения, а только дернулся, уткнулся головой в землю и больше не двигался.

— Два — ноль! — прошипел Емельянов и снял с шеи бинокль.

Остальных патрульных пока видно не было, но они, несомненно, не оставили преследования.

Бинокль значительно улучшал обзор местности, и Дима скоро заметил шестерых усташей, короткими перебежками приближающихся к месту боя. Преследователи были еще достаточно далеко, и Емельянов еще раз внимательно осмотрелся — больше не было никого.

Сейчас он не думал ни о религиозной принадлежности хорватов, ни о степени их вины перед сербским народом, православным делом или перед ним самим, Дмитрием Емельяновым. Единственное, что он знал, — там шестеро вооруженных мужчин, которые хотят убить его. Значит, и у него то же желание.

Для Емельянова это была просто игра. Опасная, жуткая и жестокая игра, ставка в которой — жизнь, но, наверное, именно поэтому играть становилось еще интереснее.

Как только усташи приблизились, Дима сорвал с гранаты кольцо и со всей силы бросил ее в сторону противника — один хорват, тот, что находился ближе, был буквально разорван на части.

Это зрелище сразу же воскресило в его памяти картину налета на хорватский городок, мертвенно-белую руку, оторванную от туловища… Однако он сразу стер это видение, чтобы оно не мешало сражаться.

Дмитрий стремительно переполз за другое укрытие — большое поваленное дерево. Сразу два взрыва раздались на прежнем месте. Хорваты, конечно, видели его передвижения, так же, как и он их. И для одного из них на мгновение показать свою голову в каске русскому стоило жизни. Емельянов моментально среагировал, метнув туда приготовленную гранату.

Взрыв — месиво зелени, камней и веток. Что-то ударило Дмитрия по плечу. Он с отвращением увидел, что это окровавленный человеческий палец.

Четверых оставшихся хорватов смерть товарищей разозлила, и они не думали бросать преследование. Вокруг Димы раздалось несколько взрывов — и он вжался в холодную каменистую землю. И снова он остался цел, снова его не задела ни одна пуля. Враг был очень близко, но ему просто потрясающе везло.

Емельянов сорвал чеки еще с двух гранат и забросил обе в кусты, где предположительно укрывались усташи, а сам рванул в сторону. На бегу он несколько раз оборачивался и стрелял, но больше наугад для прикрытия. Ему вслед тоже раздавались автоматные очереди.