Черная моль (Черный мотылек) др.перевод - Хейер Джорджетт - Страница 7

Секретарь управы тоже поднялся и похлопал церковного сторожа по плечу. Тот сразу ожил и все они проследовали за мэром на выход.

Мистер Фадби тоже поднялся.

— Сомневаюсь, что когда-либо увижу свои денежки, — ворчливо заметил он. — Если бы вы, Чилтер, не были бы столь…

— Позвольте предложить вам табачку, мистер Чилтер, — перебил его милорд и протянул клерку усыпанную драгоценными камнями табакерку. — Ну уж вы-то, сэр, надеюсь, хотите взглянуть на мою кобылу?

— Я в лошадях не разбираюсь, — фыркнул Фадби. — Зато мой клерк, похоже, все успевает заметить, — и он злобно усмехнулся.

— Тогда прошу, мистер Чилтер, окажите мне честь проследовать к конюшням. Ну, чтоб убедиться насчет кобылы… Мистер э-э… Фадби, ваш покорный слуга.

— Позвольте заметить, мистер Чилтер, я на вас обижен, — сказал Карстерс, идя с клерком через садик к конюшням.

— На меня, сэр?! О… Но… э-э… за что, сэр Энтони?

Тут он поднял глаза и увидел, что джентльмен смеется.

— Да, мистер Чилтер, обиделся и не на шутку. Вы обозвали меня толстяком.

Чилтер едва не хлопнулся в обморок.

— Вас, сэр? — ахнул он и с изумлением уставился на Карстерса.

— Да, а потом еще сказали, что я грязно выражался и что у меня какой-то шрам от рта до подбородка.

Мистер Чилтер стоял посреди тропинки, как громом пораженный.

— Так это вы, сэр?! Вы напали на нас? Вы были тем человеком, кто отворил дверцу кареты?

— Да, я — тот бесчестный негодяй. И прежде всего мне следует извиниться за то, что я распахнул дверцу именно с той стороны, где сидели вы. Однако объясните все же, что заставило вас с таким усердием лгать этим достопочтенным джентльменам?

— Сам не знаю, сэр. Наверное… просто вы мне понравились и… и…

— Понимаю. Что ж, удивительно мило с вашей стороны, мистер Чилтер. Скажите, чем я могу отблагодарить вас за эту услугу?

И снова клерк покраснел, а потом гордо вскинул голову.

— Благодарю вас, сэр, но мне ничего не надо.

К этому времени они уже дошли до конюшен. Карстерс распахнул двери и они вошли.

— Тогда не откажитесь принять от меня на память вот эту безделицу.

Словно завороженный смотрел мистер Чилтер на кольцо с изумрудом, который сиял и переливался в ладони милорда. Потом поднял на него глаза и пробормотал, запинаясь:

— Но это чересчур, сэр… Я… я…

— Вы его заслужили, клянусь! — умоляющим тоном произнес Карстерс. — Ну же, мистер Чилтер! Не станете же вы обижать меня отказом. Сохраните его на память о… толстом человеке, который столь грубо обошелся с вами на дороге.

Клерк взял кольцо дрожащими пальцами.

— Благодарю вас, огромное-преогромное…

— Нет, это я должен сказать вам спасибо… Ладно, идемте же, посмотрим мою Дженни! Как ты там, а, девочка? — при первом же звуке его голоса кобыла резко повернула голову к хозяину, тонко заржала и забила копытом.

— Ничего не понимаю, сэр! Как это вы оказались разбойником? Почему и за что вознаградили меня, почему доверились?.. Но все равно, спасибо.

Произнося эти слова, мистер Чилтер дотронулся до руки милорда и во второй раз в жизни ощутил прикосновение его крепких и одновременно нежных пальцев.

— Бог ты мой, ваша милость! Вы же свой изумруд потеряли!

— Не потерял, Джим. Я его подарил.

— Вы… вы… подарили, сэр?!

— Угу. Маленькому паучку.

— Н-но…

— К тому же он обозвал меня толстяком…

— Толстяком, сэр?

— Да, самым настоящим толстяком. Кстати, позволь сообщить тебе, что я купил Дженни сегодня в Фиттеринге, у одного мерзопакостного злодея, который обобрал мистера Шмеля, — и он вкратце обрисовал Джиму, что произошло с ним сегодня внизу. Когда он закончил, слуга удрученно покачал головой.

— Эх, видать, вы так никогда ничему и не научитесь, сэр! — проворчал он.

— Я? А что такого я сделал?

— Ну к чему это вам понадобилось рассказывать все этому паучку, сэр? Это ж ни в какие ворота не лезет! Ведь он наверняка проболтается толстяку и тогда на нас ополчится весь город.

— Это лишь свидетельствует о том, как плохо ты разбираешься в маленьких паучках, — спокойно заметил ему хозяин. — Дай-ка мне лучше пудру!

Глава 3

Уинчем!.. Величавый старинный дом с высокими стрельчатыми окнами, высокими каменными террасами, затененными плющом; дом, окруженный лужайками, сбегающими с одной стороны к реке, что извивается и бормочет на своем пути под нависающими над водой деревьями и ясным голубым небом и бежит все дальше, омывая валуны и скалы, такая чистая и прозрачная, что на самом дне ее можно разглядеть мириады камушков.

А с другой стороны раскинулись бархатистые лужайки, переходящие во фруктовые сады и тихие заливные луга.

По обеим сторонам дома располагались террасы, такие белые в ярких лучах солнца, с каменными ступенями, сбегающими к миниатюрному озеру, где растут водяные лилии и постоянно шныряют взад-вперед серебристые мальки.

Сад расчерчивали вымощенные плитами дорожки, огибая пестрые цветочные клумбы и мрачные старые деревья, простоявшие здесь, казалось, целую вечность. По другую сторону реки раскинулся манящий прохладой лес, словно ковром, устланный мягким темно-зеленым мхом, в котором по весне цвели примулы, и листва у деревьев здесь была такая густая, что солнечный свет проникал лишь неровными пятнами.

По стенам террасы вились розы — желтые и красные, розовые и белые — и перекидывали свои гибкие побеги через парапет. Затем они карабкались выше, по стенам дома, где смешивались с пурпурным клематисом, жасмином и жимолостью. Воздух был насыщен тяжелым смешанным ароматом всех этих цветов, а с клумбы внизу растекалось по всему саду дивное благоухание лаванды.

Казалось, старый дом пребывал в дремоте, купаясь в жарких лучах солнца. И если не считать павлина, горделиво распустившего перья по ступеням террасы, никаких признаков жизни здесь больше не наблюдалось…

Это место служило пристанищем многим поколениям Карстерсов. Один граф сменял другого и царил во всем своем великолепии, но только теперь ни одного графа здесь не осталось. Никто не знал, где он. Уже минул месяц с тех пор, как умер старый Карстерс, но старший его сын, которому полагалось занять его место, отсутствовал. Его не было вот почти шесть лет и никто не осмеливался даже шепотом упоминать о нем, ибо он опозорил это имя и старый граф вышвырнул его вон из дома и запретил даже вспоминать о нем. Но бедняки в округе хорошо помнили молодого графа. И рассказывали настоящие легенды о его безрассудной храбрости, его доброй улыбке и ловкости, его простосердечии, щедрости и веселом нраве. А какой же наездник он был! Видели бы вы, как он держался в седле!.. А какой фехтовальщик! Помните, он как-то дрался с молодым мистером Уэлшем, вон там, и за этим их поединком наблюдала вся округа? О, мастер Джек был хорош! Помните, как он одним ударом выбил шпагу из рук мистера Уэлша, а потом стоял и ждал, пока тот ее не поднимет? И как сверкали при этом его глаза, и как он рассмеялся, просто так, без всякой причины, от полноты бытия?..

Они были готовы бесконечно рассказывать о нем разные истории, и старики трясли головами, и вздыхали, и говорили, что мечтают увидеть его снова. А потом тыкали пальцами в господский дом и многозначительно пожимали плечами. Да кому нужен такой хозяин, как мистер Ричард? Уж во всяком случае, не им. Нет, вообще-то хозяин он неплохой и человек добрый, но им, видите ли, подавай только мастера Джека, который умел так заразительно смеяться и отпускать одну шутку за другой и никогда не ходил с кислым видом, как этот самый мистер Ричард.

Находясь в доме, Ричард Карстерс часто расхаживал по библиотеке, изредка останавливаясь, чтоб взглянуть на портрет брата, висевший над письменным столом. Художнику удалось передать выражение этих синих глаз и они улыбались Ричарду, как некогда в прошлом, — столь же весело и одновременно вопрошающе.