Русская военно-промышленная политика 1914—1917 - Поликарпов Владимир Васильевич - Страница 48

Когда настали еще более «тяжелые дни» «великого отступления» летом 1915 г. и военному ведомству пришлось изображать большую готовность к сотрудничеству с частными предпринимателями, стремившимися приобщиться к поставкам на армию, снова напомнил о себе Токарский. Ему стало известно о намеченном строительстве азотного завода ГАУ близ Кондопоги — «на бывшем моем (а ныне принадлежащем «Красносельской писчебумажной фабрике наследников К.П. Печаткина») участке». 18 июля Токарский направил в Особое совещание по обороне записку, в которой доказывал ошибочность принятого правительством решения и предлагал свой, иной вариант создания завода.

По его мнению, все можно было сделать «гораздо дешевле и проще» и при этом окончить «во время войны, а не после таковой», но в другом месте — не на Суне, где ведет строительство ГАУ[140], а близ г. Боровичи Новгородской губернии, на реке Мете. По его словам, стройка на Суне вызвала бы затраты не менее 3,8 млн. руб. (3 млн. на гидротехнические сооружения, без водяных турбогенераторов, плюс 800 тысяч рублей на возмещение убытков наследникам Печаткина) и заняла не менее трех лет. Вместо всего этого Токарский думал учредить «Мстинское общество электрической энергии» и обещал, даже под гарантию в виде залога, построить предприятие той же мощности не за три, а за два года и затратив «всего только 2 млн. руб.», с пуском первой очереди гидротехнических устройств «до весеннего половодья 1916 г.».

Полгода спустя, видя, что записка «лежит без всякого движения», а стройка ГАУ уже идет (с участием специалистов от МПС), Токарский 3 марта 1916 г. подал заявление в Наблюдательную комиссию Особого совещания по обороне, добавив к прежним аргументам экономию тысяч пудов взрывчатки на строительных работах; он утверждал, что на Мете не потребуется прокапывать «колоссальные деривационные каналы», достаточно будет «простых плотин» и отпадет нужда в большом числе землекопов, при сроке постройки на два года меньше. Токарский предупреждал, что гидротехнические работы на Суне повредят сооружаемой там же Мурманской железной дороге, и просил Наблюдательную комиссию «приостановить» нерациональное строительство{562}.[141]

Как установил А.Л. Сидоров, окончательное решение о постройке завода на Суне было принято в августе 1915 г. и утверждено царем; председателем строительной комиссии был назначен Забудский, он же составил проект завода. «В конце 1915 г. военным ведомством было приступлено к строительству завода, — писал Сидоров. — Однако более детальные данные о строительстве этого завода отсутствуют», известно лишь, что «пока строился небольшой опытный завод»{563}. Сооружаемый «небольшой» завод, даже в первоначальном проекте рассчитанный на полное удовлетворение потребности всех пороховых заводов, к августу 1916 г. обрел иной проектируемый масштаб, и стоимость сооружения его с 6 млн. возросла до 26 146 679 руб. (к 1917 г. из этой суммы было истрачено 1,5 млн.){564}.

Указанный Сидоровым пробел заполнил Н. Стоун. В ряду приведенных им примеров того, в чем «несомненно» проявилась «реальная» и «значительная мощь» российской экономики, Стоун назвал и завод «русской постройки», «работающий по методу Габера — Боша», на Суне, который якобы был готов к концу 1916 г. «и работал… Даже в Германии это было последнее слово научной технологии в данной области»{565}.[142]

Другой автор в исследовании о гидросооружении на Суне тоже утверждал, что получилось «успешное решение вопроса», что «научно-техническая мысль России независимо от заграницы обеспечила создание эффективного и экономичного способа», что «этот успех является еще одним подтверждением высокого уровня русской науки, сумевшей в неблагоприятных условиях общей экономической отсталости страны добиться разрешения еще одной технической проблемы, имеющей мировое значение». Но возведение агрегата на Суне он расценивал как «неудачу»: царизм «оказался не в состоянии осуществить планы освоения гидроресурсов Карелии и довести до конца крупнейшую в стране гидростройку»{566}.

К 1917 г. удалось построить лишь небольшой поселок барачного типа в Кондопоге, проложить железнодорожную ветку до деревни Сопохи, где планировалось сооружение водонапорной плотины, провести нивелировку трассы канала ГЭС и расчистить ее от леса. Была завезена также часть оборудования; эта стройка в Кондопоге, с использованием свыше тысячи военнопленных, не близилась к концу и в 1917 г.{567},[143]

Технологию сжигания атмосферного азота в ГАУ не смогли довести до конца, и, поскольку «у нас опыта в этом отношении нет», было признано необходимым прибегнуть к содействию иностранной фирмы. После Февральской революции работы на Суне были приостановлены. 8 апреля Временное правительство высказало «сомнения, следует ли вообще ныне продолжать постройку», и поручило изучить этот вопрос комиссии Покровского, занимавшейся пересмотром программы сооружения казенных военных заводов. При обсуждении проекта специалисты признали, что в нем намечено использовать схему производства с «небольшими отступлениями от способа, принятого в Норвегии». Горбов и Миткевич дали подробные объяснения предложенной ими конструкции печи. Она была к тому времени испытана в малом и среднем варианте, и, по мнению участников обсуждения, промышленное применение ее, во избежание потерь, должно было быть установлено все-таки в опытном масштабе — «полузавод, чтобы было больше уверенности». Норвежские фирмы не взялись изготовить такую печь, и заказ был передан заводу «Атлас» сроком до 15 ноября 1917 г. Химическая секция постановила «продолжить обследование Онежского завода»{568}.

7 мая комиссия Покровского постановила с кислотным заводом повременить, а гидроэлектростанцию строить «без особой форсировки», вести главным образом работы первой очереди. Помощник военного министра Маниковский, правда, добивался ассигнования — «впредь до выработки плана ликвидации» — еще полумиллиона для расчетов с частными фирмами, а затем (3 августа) попытался и вовсе отменить постановление о передаче Онежского завода в ликвидационную комиссию, с тем чтобы, наоборот, «постройку завода азотной кислоты продолжать в полном объеме»{569}. В середине декабря 1917 г. артиллерийским генералам явилась неожиданная поддержка: председательствовавший в Особом совещании по обороне Н.М. Потапов принял «делегацию от рабочих строящегося Онежского завода… с ходатайством немедленно разрешить вопрос» об отпуске на этот объект очередных 2,3 млн. руб. и постановил «признать принципиально желательной достройку завода» и дать эти деньги{570}. В условиях усиливавшейся военной разрухи стройка была все же прекращена; лишь в 1923–1929 гг. возобновилось и было закончено строительство Кондопожской гидроэлектростанции.

Добыча азотной кислоты сжиганием воздуха к тому времени уже считалась экономически нерациональной: предпочтение было отдано «прямому синтезу из азота и водорода по Габеру и Клоду», «за ним идет более доступный по оборудованию и простоте выполнения способ цианамидный», — писал Тищенко{571}. В 1915 г. технология окисления аммиака по способу Вильгельма Оствальда была настолько разработана, что в 1916 г. началось строительство и в феврале 1917 г. был пущен в ход Юзовский завод для использования этой реакции. «В работе была только треть завода, которая вырабатывала в среднем 3 тысячи пудов азотной кислоты в месяц»{572}.

Упорство, проявленное профессурой и инженерами в их усилиях, направленных на приобщение России к новейшим технологиям военных производств, в данном случае с использованием атмосферного азота, не привело к своевременному решению задачи. Обращает на себя внимание одна из причин неудачи: нищенское обеспечение экспериментаторов денежными и техническими средствами, тормозившее исследования. Эта особенность научно-технического прогресса в предвоенные годы (как свидетельствуют данные, относящиеся также, например, к военно-оптической или автомобильной технике) имела не случайный, а системный характер и составляет существенную черту историко-научного и историко-технического контекста, без учета ее невозможно понять обстоятельства времени и места. Едва ли и в данном случае проявилась «особенность Российского государства, российской власти» — «уникальная способность к удивительно мощной концентрации ресурсов и достижению самых передовых рубежей в науке, технике, военном строительстве»{573}. Владельцы капиталов не торопились потратиться на устройство хотя бы и явно перспективных предприятий, не заручившись со стороны казны гарантией выгоды. Столь же существенное отрицательное значение для насаждения важнейших промышленных производств имело враждебное отношение бюрократического аппарата империи к проявлениям частной инициативы, усвоенное даже наиболее прозорливыми и просвещенными деятелями военно-технической мысли и практики. Припертая к стене, на пороге гибели, в попытках преодолеть отставание власть делала такие уступки, как приглашение зарубежных фирм, расплачиваясь за собственную косность не только людскими потерями на фронте, но также и материальными издержками, несопоставимыми с размерами средств, уделенных на развитие образования и науки.