Дикая Африка - Шомбургк Ганс - Страница 37

Итак, вернувшись в лагерь, я основательно нашпиговал стрихнином большие куски слоновьего мяса и разбросал их вокруг колючей изгороди. Утром обнаружилось, что леопарды и гиены обрадовались ядовитому угощению, как манне небесной, и сожрали все до последнего кусочка. И как ни удивительно – без всякого ущерба для здоровье! Я остался в дураках, а впоследствии имел случай убедиться, что львы также невосприимчивы к действию стрихнина.

В ожидании Хэмминга большую часть времени я я поводил на озере. В нем водилась масса рыбы. Особенно хорошо клевала щука. В качестве наживки использовались кусочки мяса, и Калулу, сидя в лодке с короткой удочкой в руках, вытаскивал полуметровых рыбин одну за другой с механическим постоянством. Казалось, они выстроились в очередь под днищем лодки. Однажды мне довелось рыбачить со старшим братом Казомы, и разговоре случайно выяснилось, что он был хорошо знаком с Ливингстоном. Отважный первопроходец Африки известен в этих краях под именем «Ингрези» (Англичанин).

Наскучив продолжительным сидением на одной месте, я совершил небольшое водное путешествие к миссис Лукомба. Святые отцы приняли меня ласково, как блудного сына, и вручили на прощание пакет с сахаром, чему я очень обрадовался – наш запас кончился уже две недели назад, а меда здесь не было.

Жители селения, расположенного неподалеку от миссии, попытались заняться выращиванием бананов и теперь на все лады проклинали слонов. Толстокожие регулярно навещали плантацию, вытаптывая то немногое, что не успевали съесть. Как раз накануне моего приходы слоны – их было трое – уничтожили полсотни саженцев в течение одной ночи. Люди пробовали окружить банановые посадки рвом, но это помогло ненадолго. Хитроумные обжоры несколькими ударами могучих ног обрушивали край рва и, сгладив таким образом откос, спускались вниз. Затем, действуя бивнями и хоботом, они взрыхляли и сгребали землю с другой стенки рва, пока не получался достаточно пологий склон, по которому можно было подняться наверх.

К сожалению, я уже не мог помочь этим людям – лицензия позволяла убить на территории округа не более трех слонов. Вернувшись в лагерь, я застал там страшно разочарованного Хэмминга. Ему по-прежнему не везло. Он ранил большого слона, но тот оказался на редкость проворным, и догнать его не удалось. На обратном пути Хэмминг едва спасся от рассвирепевшей слонихи – она напала на него, и он, отпрыгнув в сторону, запутался в зарослях вьюнков и упал, выронив ружье. Слониха промчалась в нескольких шагах, но, к счастью, не стало его разыскивать. Передохнув пару дней, мой друг решил сделать еще одну попытку; он уже начал подозревать всех окрестных слонов в некоем заговоре, направленном лично против него. Я снова остался в лагере и вскоре свалился в очередном приступе лихорадки. Хэмминг вернулся через две недели с пустыми руками и кипя от негодования. Мне к тому времени стало полегче, и мы решили перебраться на восточный берег озера. Любопытно, что в водах Бангвеоло нет не только бегемотов, но и крокодилов – туземцы часто и безбоязненно купаются на мелководье, и я не раз следовал их примеру. Если рассказы о таинственном страшном звере, живущем в глубинах озера, не миф, то отсутствие крокодилов можно считать дополнительным аргументом в пользу его существования. В самом деле, ведь тот, кто питается бегемотами, наверняка способен закусить крокодилом.

Двадцатого сентября наш караван покинул лагерь; Казома был очень огорчен расставанием. Дружески простившись с жителями, мы тронулись в тридцатимильный путь к Луэне – административному центру соседнего округа. Я опять воспользовался велосипедом и вечером того же дня ужинал в доме комиссара Осборна.

Форт Луэна, как и Розберри, построен недавно и очень основательно. Все здания сложены из обожженного кирпича – большая редкость во внутренних районах Африки. Постройкой руководил тот же архитектор, по замыслу которого создан памятник Ливингстону возле Читамбо.

Осборн был прекрасным охотником, и искать тему для разговора нам не пришлось. Правда, служебные обязанности оставляли ему мало свободного времени, и о многодневных экспедициях не приходилось думать. Но в них и не возникало особой надобности – как раз перед моим приходом он подстрелил буйвола, решившего попастись на огороде позади дома.

К своей работе Осборн относился очень серьезно и внимательно. ему удалось наладить контакт с племенем бватва, и он по праву гордился своим достижением. Это замкнутое, осторожное племя живет в свайных хижинах среди болот. В течение долгого времени бватва избегали любого общения с белыми. Много дней Осборн провел в лодке, среди несущих лихорадку болотных испарений, под палящим солнцем, окруженный тучами москитов – и все ради того, чтобы убедить людей выйти из изоляции и воспользоваться в случае любой нужды его помощью и защитой.

В тот вечер мы с Хэммингом устроили военный совет, на котором разработали следующий план: он движется к селению Лутикиша и устраивает там основной лагерь, а я с легким караваном пройду до Кассамы, откуда можно будет послать телеграмму в Тете и узнать, прибыло ли заказанное нами новое снаряжение. В случае положительного ответа я сажусь на велосипед и один, без носильщиков, мчусь в Тете через форт Джемстон, получаю грузы, формирую новый караван и возвращаюсь обратно.

На следующий день, отправив людей вперед, я весело покатил по дороге. Огибая группу деревьев, я налетел на острый сучок, валявшийся на земле, затормозил и в ту же секунду увидел в тридцати шагах большого буйвола. Трудно сказать, кто из нас испугался больше. Соскочив с велосипеда, я метнулся было к ближайшей акации, но в это время бык всхрапнул, затряс головой, словно отгоняя страшное наваждение, и тяжелым галопом поскакал прочь, взметая копытами фонтаны красноватой пыли. Я перевел дух и занялся починкой камеры. Следовало благодарить судьбу – ведь никакого оружия у меня при себе не было.

Возле селения Нгомба я догнал караван, и мы остановились на ночлег.

Здесь начинались земли племени авемба. Это одно из ответвлений семьи зулусов, перешедшее Замбези в ходе великой экспансии на Север, предпринятой во времена Мозеликатце. Осев на захваченных землях, они продолжали непрерывно теснить своих соседей, победив в грандиозной битве даже таких прославленных воинов, как вангони.

до прихода в страну европейских торговых компаний авемба беспрепятственно вели красочную, привольную жизнь, чередуя пиры и охоту с разбойничьими набегами. Муха цеце сделала невозможным скотоводство в этих местах, но потомки зулусов легко вышли из положения – они просто грабили соседние племена, отбирая у них не только коров, но и девушек. Угнетенным пришлось смириться со своей участью.

И это многотысячное, буйное и свирепое племя было приведено к покорности и мирному образу жизни горсткой европейцев, не располагавших никакими войсками, кроме нескольких десятков аскари.

Имена Юнга, Маккиннона и Маршалла неизвестны широкой публике, хотя этим людям, их бесстрашию, хладнокровию и такту, мы обязаны таким грандиозным делом, как бескровное усмирение Центральной Африки. Все могло обернуться совсем иначе, и если бы отношения белых с авемба направлялись менее опытными и твердыми руками, здесь возникло бы не меньше трудностей, чем с матабеле – на юге.

Внешне авемба сохранили все характерные черты зулусов. Это люди могучего сложения, с темно-бронзовой кожей и не слишком негроидным типом лица. С окончанием межплеменных войн их энергия в основном сосредоточилась на охоте, но поскольку администрация бдительно следит, чтобы к авемба не попадало огнестрельное оружие, они нередко идут на службу в караваны европейцев. Это дает им возможность охотиться на слонов, хотя и на вторых ролях.

В прошлом племенем деспотически управляли великие вожди; имена двух последних – Мамба и Читумакулу. Основным инструментом власти была невероятная жестокость, проявлявшаяся при малейших признаках ослушания, а иногда и без оных. Так, например, каждый вождь держал собственную хоровую капеллу (авемба – очень музыкальный народ). Когда владыка замечал среди своих подданных человека с красивым голосом, то немедленно приказывал взять его в число певцов. Затем с новичком заключался своеобразный «контракт»: ему выкалывали глаза. это операция, не влияя на голосовые связки, гарантировала пожизненное пребывание несчастного на новой должности – убежав, он бы умер с голоду. Иногда певцам, в виде особой милости, сохраняли зрение и всего лишь отрубали пальцы рук.