Наследник Тавриды - Елисеева Ольга Игоревна - Страница 89

– О вас доложить?

– Нет, Агафья. Его высочество здесь?

– Да где ж ему еще и быть-то, сердешному? – горестно вздохнула женщина. – Почитай, третью ночь под матерней дверью почивает. Боится, как бы не стало государыне плохо. Такие удары! Спаси, Господи!

– Ты мне его позови.

Камер-фрау моментом исчезла за дверью, через минуту послышались размашистые шаги и Никс появился на пороге, беспокойно оглядываясь через плечо.

– А, это вы, – вяло протянул он. – Чем могу служить…

– Ваше высочество, – понизив голос, зашептал Бенкендорф. – Как это могло случиться? Что значит ваша присяга?

По лицу великого князя мелькнуло раздражение.

– Когда целый город хочет Константина… Взывает к законности…

– Откуда вам знать, чего хочет город? – возмутился гость. – Вы были на улицах? В казармах?

Николай опустил голову.

– Там передаются самые фантастические слухи. Вам надо выйти из дворца.

– Сейчас? – ужаснулся Никс.

– Я выведу вас и приведу назад незаметно. Только оденьтесь поскромнее.

С минуту великий князь колебался. Потом кивнул. Исчез за дверями и вскоре вернулся. На нем была старая саперная шинель и фуражка. Александр Христофорович окинул царевича придирчивым взглядом, остался доволен и сделал знак следовать за собой. Они вместе покинули дворец через один из боковых выходов. Пройдя под сводами галереи, соединявшей Зимний с Эрмитажем, оказались на площади. Бенкендорф вспомнил, как геройствовал тут в ноябре прошлого года. Поежился.

Мела поземка. Втянув головы в плечи и наклонившись вперед, спутники двинулись по открытому, продуваемому пространству. Ветер с Невы к вечеру крепчал.

– Куда мы идем? – Николай беспокойно оглянулся. – Народу на улице совсем нет.

– Все сидят по кабакам, – пожал плечами генерал. – Вы бывали в подобных заведениях?

Великий князь отрицательно качнул головой.

– Почему?

– Если человек тратит время впустую, он опускается.

Бог мой! Двадцать девять лет. Отец семейства. Служака. Зверски требователен к себе.

– Вы пьете?

– Нет.

– Играете?

– Нет.

– Женщины?

– Я женат.

Бенкендорфа охватила тоска.

– Мы почти пришли. – Он повернул налево.

Спутники достигли середины Английской набережной и остановились в том месте, где ее рассекал Крюков канал. Через его замерзший язык был перекинут подъемный мост на гранитных столбах. Сразу за ним виднелась низенькая избенка.

– Сюда ходят адмиралтейские рабочие, – бросил Бенкендорф. – И те господа, которые, потеряв остроту ощущений на Невском, стремятся к свиному корыту. Такое случается день на шестой запоя.

Александр Христофорович толкнул рукой дверь. Никс содрогнулся, вступив под низкие закопченные своды. В нос ударил спертый запах пота и кислой овчины. Столов не было. Люди теснились вокруг открытых кадок с пивом. Его зачерпывали деревянными ковшами и, чтобы не ронять капель даром, выпивали прямо над бочкой. С усов и бород текла пена, падая обратно в чан. Между посетителями протискивался мужичок в красной рубахе. На шее у него висел ящик, куда желавшие приобщиться к мертвой чаше кидали полушки. В заклад отдавали тулупы, рубахи и нательное белье. Всю эту рванину вешали на кадку, откуда она благополучно сваливалась в пиво или просто полоскалась в нем рукавами.

– Где мы? – сипло спросил великий князь. Ему показалось, что из отверстых глубин ада сатана выплюнул на земную твердь эту язву.

– Тихо, – шикнул на него генерал. Он протянул мужичку в красной рубахе деньги. Тот, нимало не удивленный явлением господ, указал им на одну из кадок и снял с края два ковша.

– Я это не могу, – вознегодовал Никс.

– Зря, пиво хорошее, – отозвался Александр Христофорович, вытирая усы. Он сумел протиснуться к самому краю и помочь великому князю угнездиться тут же.

– А вот чего расскажу, – вещал один из завсегдатаев, помахивая деревянным граалем. – Оттого царя поставить не решаются, что скоро быть светопреставлению. Страшный суд, значит, грядет. И уж тогда один Царь на небе, один на земле. Не хотят Иисусу Христу дорогу заступать. Кончилося ихнее время.

Другие загудели, застучали плошками, не соглашаясь со столь мрачным пророчеством.

– Чего врешь? – Здоровенный детина, по виду грузчик, наклонился вперед и выловил из пива лоскут материи. – Я слыхал, так дело было. В Черном море показывается престол с надписью: «Отпущен в воду Константином и будет взят Константином-царем. А более никто взять не может».

Отчего-то эта история понравилась слушателям больше, чем про конец света. Видать, хотелось еще покоптить небеса.

– Ничего не так, – к общему разговору подошел мужичок в красной рубахе. – Константин-царевич увидел себя обиженным, ездил в Царьград и во Иерусалим. И нашел в Царьграде отцовское письмо, и во Иерусалиме отцовское письмо, что быть ему после Александра царем. Только никто того письма признать не хочет. Министры не дают. Как их всех побьют, так и назначат царя. Православным на утешение.

– Давно пора, – послышались голоса.

– Еще был тут о прошлом году Константин-царевич в Питере, – продолжал сборщик питейной подати. – И как стали они с братом прощаться, то Николай-царевич говорит: «Ты положи свою шпагу, а я свою на нее сверху». Константин свою шпагу-то положил, а потом молвил: «Которая шпага была внизу, та наверху станет». Вона как.

Никс почувствовал, что вот-вот взорвется, но спутник наступил ему на ногу.

– Опять врешь, – вмешался грузчик. – Слышно, вдова покойного государя брюхата, и Константин, узнавши сие, от престола отказался.

– И совсем государь не покойный, – вылез из-за бочки какой-то дед. – А он сел в лодочку, да и уехал в море. Надоели вы мне, говорит. Пропади все пропадом!

– А вы, господа хорошие, почему молчите? – обратился к незнакомцам грузчик. – Вам, небось, поболее нашего известно?

Христофорыч повел плечами и, к немалому удивлению спутника, заговорил весьма развязно, в тон собеседникам.

– Может, и поболее. Слышно у нас, что Константин женился на некрещеной бабе. И оттого в православный город въехать не может. Хочет править к воротам, ан лошади встанут у первого креста и ни тпру ни ну.

Ужасная сия весть повергла слушателей в ужас, а Никса в негодование.

– Умоляю, уйдемте, – прошептал великий князь, вцепившись Шурке в рукав. – Это уму непостижимо.

Они потолклись еще минут пять, пока разговор не вильнул в сторону от августейших особ. Христофорыч потихоньку отвалил от кадки и вывел спутника на улицу. Некоторое время они стояли у двери, с наслаждением вдыхая морозный воздух.

– Что вы себе позволяете? – едва переведя дух, воскликнул Николай.

– А что? Все врали, и я приврал. Самую малость. – Шурка не был смущен. Даже напротив, весел. – Этим вас пугает Милорадович?

30 ноября 1825 года.

– Как вы могли даже помыслить, будто я предпочту ваши интересы интересам моих детей?

Вдовствующая императрица была человеком очень спокойным. Не то генерал-губернатор стоял бы в ее будуаре красный не от стыда, а от пощечин.

– Но разве Константин Павлович, в пользу которого я действовал со всей честностью, не ваш сын? – попытался оправдаться Милорадович.

Мария Федоровна смерила его колким взглядом серых холодных глаз.

– Не лгите мне. – Ее голос звучал устало. – Вы загнали нас в тупик. Николай присягнул Константину, а тот отрекся. Обоих можно сбросить со счетов. Какую участь вы уготовили Михаилу?

Граф отступил назад.

– Я полагал, что действую в ваших интересах. Ваш брат принц Александр Вюртембергский полностью одобрил мои шаги.

– Я отлично осведомлена о гаденьких делишках моих родственников. – Мария Федоровна заложила руки за спину, отчего стала похожа на покойную свекровь. – Их пригласили в Россию служить, а не царствовать. Что же касается моего братца, то его придется разочаровать. Как удобно! Старуха в качестве регента при маленьком императоре. Потом старуха умирает, и регентом становится он. Или вы, любезный Михаил Андреевич, приберегли эту роль для себя?