Наследник Тавриды - Елисеева Ольга Игоревна - Страница 77

С прошлой осени Елизавета Алексеевна надрывно кашляла. Так что минутами казалось, у нее останавливается сердце. Лейб-медики и приглашенные светила пришли к выводу о неправильной циркуляции крови в сосудах. Было рекомендовано лечение в Италии или на юге Франции. С обидчивой кротостью государыня заявила, что примет то место, которое укажет супруг. Матери же написала, что предпочла бы юг Германии, но коль скоро он не был предложен, то покорится любой воле, ибо не хочет высказывать свою.

И тут Александр потряс всех. Он назвал Таганрог, захолустный городишко на Азовском море, никогда не слывший курортом. Там почти никто не бывал. Найти его на карте удалось не сразу, а рассуждения о дорогах повергли вдовствующую императрицу в ужас. В кои-то веки Мария Федоровна заступилась за невестку:

– Ты хочешь погубить жену? Доктора и так сказали, что Лизхен не дожить до зимы. Скрась хотя бы ее последние дни!

– Именно это я и собираюсь сделать.

– Но там нет даже дома для вас!

– Будет.

Белая Церковь.

Известия о чуме в Измаиле достигли Белой Церкви на излете апреля. Земля цвела, и было трудно представить, что где-то за кипенью розоватого моря, простиравшегося от главного имения Александрии до горизонта, может твориться что-то дурное, страшное, смертельное.

Александра Васильевна перекрестилась на икону Казанской Божьей Матери. Слава Богу, до Киевщины зараза из Бессарабии никогда не доползала. Но все случается в первый раз. Надо молиться.

Сведения привезли мужики с ярмарки.

– Слышно, наместник там, в самом Измаиле, – говорили они. – Всем распоряжается и ходит по улицам.

Лиза ахнула.

– Твой муж не трус, – поджав губы, сказала Браницкая. – Можешь гордиться.

Она ли не гордилась? Все пять лет, прожитые вместе. Зачем же теперь упрекать?

Молодая женщина провела ладонью по щеке. Нехорошая мысль застряла в голове. «Сам ходит по улицам». Неужели нет никого другого? Лизе стало страшно от догадки.

– Мама, вы не можете не понимать, чего он там ищет.

Александра Васильевна протянула руку и сжала ладонь дочери.

– Не дури. Князь, – она кивнула на портрет Потемкина, – делал то же самое. На юге чума не переводится.

Что ей было до светлейшего князя, когда сейчас среди защитных костров и смрада сжигаемых трупов разгуливал ее муж, потерявший всякий вкус к жизни? Лиза встала, подняла годовалого Сеню на руки и отправилась к себе. Если бы она могла поехать туда! Если бы он не прогнал ее! Если бы можно было сказать… Но ее не пропустят через карантины. И с письмами какие-то нелады.

В дверь постучал Раевский.

– Что вам угодно?

– Выслушай меня. – Он сел без приглашения и поднял на кузину печальные глаза.

Лиза цеплялась за этого человека всю юность. Молилась, чтобы он оказался перед ней на коленях. И что же? Бог исполняет просьбы с завидным чувством юмора.

– Посмотри на дело здраво. Между вами все кончено. Вы в разъезде.

Ни слова не говоря, графиня всучила Александру маленького Семена и показала рукой в сад. Теперь она очень хорошо знала, что может помыкать им.

Измаил.

Удар, еще удар в гулкие ворота. Створки распахнулись. За ними, после полосы костров, слабо мерцавших сквозь сплошные клубы дыма, было видно, как ощетинилась ружьями линия егерей. Толпа застыла. Шаг вперед, и будет выстрел. За палисад людей никто не выпустит. Здесь им и подыхать.

Раздались крики, брань, плачь. Проклятья. Подвижная, как ртуть, масса думает спинным мозгом. Мозгом тысячи спин. В этот момент на площади перед воротами появился наместник. Он шел пешком. Не спешил. И не прятался. Было видно, что его оторвали от завтрака. В правой руке он сжимал салфетку, как белый флаг. Утро. Еще вчера все было спокойно. Если можно назвать спокойным город, где каждую ночь кого-то вытягивают из домов крючьями. И все же никто не бунтовал.

А сегодня пробежал слух, что в крепость не завозят хлеба. Что на них махнули рукой. Мол, все одно помирать. И люди хлынули на улицы, запрудили площадь, ломились вон из проклятого города, готового стать их общей гробницей.

Воронцов прошел прямо между воротами и толпой. К нему привыкли. Не считали чужаком. Торчит с ними. Значит, и сам может перекинуться. Махнул салфеткой в брешь открытых створок солдатам. Не стреляйте.

– После того как вы третесь все вместе, заражений будет больше! – Голос наместника звучал очень громко, но спокойно. – Расходитесь по домам! До сих пор вы ни в чем не терпели недостатка!

– Хлеба не завозят!!! – загрохотали ему в ответ.

– Потому что его довольно! – отозвался генерал-губернатор. – Склады переполнены. Отрядите с улицы по человеку, их окурят и покажут мешки.

Толпа завозилась. Больше всего Михаил боялся, что бабы начнут истерику. Их вообще не унять. Но именно бабы и составили депутацию к складам. Понять несложно, у них дети. Мужики тоже были, но немного. Пока суть да дело, наместник дал знак охране закрыть ворота. Мало ли что. У солдат на той стороне нервы не канаты, могут с перепугу жахнуть.

Тетки, возбужденно балаболя, следовали за генерал-губернатором. Слушая их птичий базар, Воронцов подумал, каково-то сидеть дома и слова соседке не молвить. Сегодня на месяц наговорятся! Пришедших честь по чести окурили, что доставило любопытным горожанкам немалое удовольствие. Войдя в длинные деревянные сараи, они убедились, что мешки подпирают пололок.

– Ну? Куда, по-вашему, голубушки, мы будем зерно складывать? – насмешливо осведомился наместник.

– А ты, твое благородие, не серчай, – отвечали тетки. – Мы с детями. Нам точно знать надо.

– Вы сегодня запросто могли оставить детей сиротами, – строго сказал Михаил. – Солдаты имеют приказ стрелять. Откуда им знать, кто здоровый, кто больной.

– Стало быть, мы хуже всех? – взъерепенились бабы. – До нас дела никому нет!

– Я же здесь, – веско сказал Михаил. – Не бегу домой.

Выборные тетки горестно завздыхали.

– Чай, жена твоя изводится. Слезы льет. Сирот целует. А ты тут с нами на смерть заперся.

«Вот, ей-богу, дуры! Сейчас заревут!»

– Мы еще поживем. Если карантин ваши мужички не снесут, – вслух сказал Воронцов. – Идемте, что ли?

Бабы всполошились. И правда, пока одни ходят, другим стоять скучно. Могут начать в охрану камнями кидаться. Могут и в ворота снова вдарить. Поспешили на площадь. Там поднимался гудеж. Явление депутации развлекло собравшихся. Помаленьку, семья за семьей, люди стали отставать от общей массы и разбредаться по домам. Воронцов стоял перед воротами, пока не остался один.

В городе были и чиновники, и врачи, и офицеры гарнизона. Но с жителями обычно говорил он. Впрочем, разве это не обязанность наместника? Почему Михаил думал, что люди перестали его уважать? Что им за дело до толков в свете, Пушкина, царя, графской жены, когда они сами умирают? Постепенно болезнь пошла на спад. Но генерал-губернатор не уезжал, строго выдерживая тот же карантин, который предписал другим. Странным образом именно здесь к нему вернулось самообладание. Он понял, насколько пуст его страх возвращаться в Одессу. И Лиза, ее непременно надо привезти домой.

Царское Село.

Император прохаживался по просторной спальне. А старинный друг князь Александр Голицын разбирал его бумаги и кое-что, по указанию государя, отправлял в камин. Когда-то они были молоды и ухаживали за одними и теми же дамами. Теперь оба облысели, располнели и ударились в мистицизм.

Было по-летнему тепло, и высокие стеклянные двери на балкон распахнуты. Из парка долетали щебет птиц и отдаленные голоса фрейлин, расположившихся под дубом у озера. Играли ли они в мяч, или просто смеялись, отсюда не разобрать. Солнечное блаженство царило под расписным плафоном, на котором розовопятые нимфы охотились за амуром с крыльями бабочки-капустницы.

– Александр Николаевич, – император повернулся к Голицыну, – нынче у меня испросили аудиенции по крайней мере трое. Умоляю вас, не прекращайте свою работу. Я приму их здесь у приставного стола. Вам это не помешает?