Наследник Тавриды - Елисеева Ольга Игоревна - Страница 70

Последние слова она выкрикнула так громко, что из кабинета прибежал Вяземский.

– Вера, Вера, что с тобой? – Князь подхватил жену, усадил ее на диван, бросился к графину. – Что вы наделали, черт возьми! – рявкнул он на Булгакова. – Разве не видите, в каком она состоянии?

Александр Яковлевич попятился. «Эта женщина безумна!» – стучало у него в голове.

Кишинев.

Граф вскрыл письмо за гербовой печатью, пробежал глазами и повернулся к Вигелю.

– Вы знаете, где находится дом госпожи Полихрони?

Советник недоуменно кивнул. Семейство покойного логофета пользовалось в Кишиневе дурной славой, и порядочные люди поминали его не иначе как шепотом.

– Цесаревич Константин Павлович поручает вдову и сироту моим заботам, – пояснил Воронцов. – Мадемуазель Калипсо написала великому князю, прося помощи и напоминая об услугах, оказанных ее отцом России.

Филипп Филиппович вздохнул.

– Должен сообщить, что сии люди не уважаемы в здешнем обществе. Ваш визит к ним произведет неблагоприятное впечатление.

Михаил Семенович помахал перед носом у чиновника письмом.

– Христос общался с блудницами и мытарями, а генерал-губернатору зазорно?

Пришлось повиноваться. Вигель взял трость и шляпу. Ему не доставляло ни малейшего удовольствия тащиться в нижнюю часть города, на берег вонючего Быка. Два дня назад там начались работы по расчистке русла, и омерзительный запах поднялся пуще прежнего.

– Вы мне можете объяснить, как люди эту же воду и пили?

Наместник шагал под уклон с Инзовой горы. Пухленький, коротконогий спутник едва поспевал за ним. Беднота, получив казенную работу, была рада. Но владельцы двух мельниц в излучине уже выставили городу счет.

– Думаю, когда землю очистят от костей и разровняют, разбить здесь огороды и раздать несостоятельным жителям.

Граф за минуту порождал десяток проектов, тут же отсеивал большую часть и цеплялся за самый исполнимый. Переустройство Бессарабии кипело у него в голове. Он даже чувствовал себя слегка развеявшимся. Не то что в Одессе, где каждая комната, каждая вещь напоминали о ссоре с Лизой. Михаил погнал от себя черные мысли. Если бы местное боярство знало причину бурной деятельности генерал-губернатора, оно бы крепко призадумалось о его рассудке. Где это видано, реформировать край, потому что от тебя сбежала жена?

И тем не менее. Был введен единый подушный налог – десять рублей ассигнациями. Вышел запрет на хождение любых денег, кроме русских. Привезенные графом землемеры межевали Бессарабию на версты и ставили полосатые столбы. Готовилась ревизия жителей…

Нищий домик, возле которого остановились спутники, по окна врос в землю. Горшки на плетне, лошадиный череп у калитки. Нестерпимая вонь от воды. Граф прикрыл рот платком, потом продышался и вошел за ворота. Молодая девка жгла траву и листья, дымом отгоняя мерзкий запах. Босая, в полотняной рубахе, чумазая, как все тут. Воронцов даже удивился: а пишет по-французски не без изящества. К посланию великого князя был приложен листок с ее просьбой.

– Мадемуазель Калипсо?

Девка воззрилась на него с недоверием. Прищурилась. Потом рассмеялась.

– Вы генерал-губернатор? И сюда пожаловали?

Михаил Семенович поклонился.

– Проходите в дом. – Она сделала радушный жест. – Хотя там… еще хуже.

– Мне в любом случае надо повидать вашу матушку.

Дверь открылась. На свет божий выползло дряхлое создание. Ведьминские космы, крючковатый нос. А когда-то она была точная копия дочери, догадался граф. Что делает с людьми время! Карга уставилась на него немигающими белыми глазами. Изумление мелькнуло на ее посеченном морщинами лице. Точно она узнала этого человека, хотя никогда не видела.

– Его высочество цесаревич Константин Павлович получил прошение вашей дочери, мадам, – сказал наместник, с трудом соображая, должен ли целовать ей руку. Некогда эти люди принадлежали к верхам греческого общества, теперь… – Заслуги вашего мужа и его прежнее положение позволяет вам просить пенсион. Я подписал приказ о назначении вам ренты. Выплачиваться она будет в канцелярии Кишиневского градоначальства. Вот бумаги. – Граф достал документы и протянул их Калипсо, потому что старуха вряд ли вообще что-то понимала.

Девушка вцепилась в пакет, как коршун в падаль.

– Добрый господин! – воскликнула она. – Двести рублей ассигнациями! Мама! Мы сможем снять домик на горке!

Полихрони пожевала отвислыми губами, все еще не спуская глаз с лица наместника. К ней пришел человек, которому она причинила зло. Он принес помощь. Забавная штука.

– Ты хоть знаешь, куда явился? – глухим, надтреснутым голосом спросила старуха.

– Да, мадам. Вы промышляете ведовством, а ваша дочь легким поведением.

На щеках Калипсо вспыхнула краска.

– А раз знаешь, так и проваливай! – неожиданно резко закричала карга. – Никто тебя благодарить не будет!

Дочь ахнула и прикрыла рот ладонью. Но наместник не пошевелился.

– Я лишь исполняю волю его высочества, – ровным тоном произнес он. – Горе, которое вы перенесли, извиняет ваше нерадушие.

Старуха расхохоталась.

– Сюда приходил человек. И по его просьбе я навела на твою семью порчу. Что теперь скажешь?

Воронцов внутренне сжался.

– Я могу поправить, – с вызовом бросила карга. – Тебе стоит только захотеть, и все будет по-прежнему.

Видит Бог, ничего на свете Михаил не желал больше! Минуту он молча смотрел в лицо Полихрони. Потом покачал головой.

– Дурак! – не выдержала старуха. – Убирайся, и дорогу забудь к моему дому.

Наместник еще раз поклонился.

– Мадемуазель, ваша матушка не в себе. Надеюсь, вы возьмете труд позаботиться о получении денег и приискании приличного жилья?

Калипсо усиленно закивала, прижимая к животу пакет с документами.

Граф вышел за ворота. Все это время Вигель сидел у куста ракиты в переулке. По лицу спутника он понял, что разговор шокировал того. Поделом! Говорено было, куда идет. Они уже двинулись вверх по улице, когда сзади послышалось шлепанье босых ног. Их догоняла растрепанная Калипсо.

– Ваше сиятельство. – Она с трудом дышала. – Подождите. Мама не может снять порчу сама, даже из благодарности. Вы должны попросить.

Михаил грустно улыбнулся.

– Мой совет, сударыня, не наследуйте за матерью ее ремесла.

– Я не успею.

Только тут граф заметил, что румянец не проходит, чахоточным цветом пламенея на щеках у девушки.

– Есть дары, за которые приходится платить, – сказала она.

Вечерело. Михаил брел по кишиневскому переулку. На окраине города, в излучине Быка цыгане поставили кибитки, распрягли лошадей, разбросали по земле грязные циновки, затеплили костры. Пение и позвякиванье бубнов доносилось издалека. Сам не зная, зачем, граф пошел на звук. Он не любил ничего дикого. Но его сердце сейчас отзывалось на варварский напев и полнилось непереносимой болью. Как будто за грудиной бьется птица, ей тесно, она ломает крылья, но не может вылететь наружу.

«Что я наделал!» Было все. И ничего не осталось. Мудрено ли, что Лиза чувствовала себя покинутой? Они почти не виделись, пока муж упивался своей занятостью. Нужностью. Умением делать дело там, где другие опустили руки. Граф как с цепи сорвался. Работать, он так хотел работать! Отставка далась тяжело. «Не я нужен службе. Служба – мне». А Лиза… Лиза подарила четыре года счастья, в котором постоянно чего-то не хватало.

Чтобы заполнить брешь, Михаил поставил на карту все. Боялся прогневить императора. Не позволял себе лишнего движения, слова, чувства… Что вышло? Потерял себя. Потерял жену. Не помог шкодливому, но, в сущности, безобидному мальчишке. Черствый, холодный человек! Что мешает сейчас отправиться в Белую Церковь? Характер. Воронцов умел дуться месяца по два. Но хуже всего – Лиза не подавала ни малейшего знака к примирению. Ни письма, ни устной весточки через слуг. А ведь по срокам ей скоро рожать. Если и после родов она не захочет его видеть…