Наследник Тавриды - Елисеева Ольга Игоревна - Страница 62

Уже второй раз за день ему говорили о дружбе!

Никс ушел, оставив королевскую семью в крайнем огорчении. Он знал, что помирится с ними. Хотя бы ради жены. Через неделю великокняжеская чета покинула Берлин. Солнце светило по-прежнему. И только сидя в карете, царевич подумал, что следовало не устраивать скандал, а заплатить полковнику фон Боку наперед за дальнейшую информацию.

Одесса.

Осеннее совещание в Одессе свелось к вербовке новых членов и попыткам склонить колеблющихся согласиться на цареубийство. А рассчитывали на большее. Недаром Пестель привез с собой генерал-интенданта 2-й армии Юшневского. Переговоры двух управ. Делегаты обеих армий. Нужно было выяснить, до какой степени эмиссары иностранных братьев готовы помочь деньгами, а этэристы – действовать слаженно. Но… после разгрома складов Одессу спешно покинул граф Мочениго, а греческие повстанцы залегли на дно. Генерал-губернатор и не знал, какую цепь провалов в планах тайных обществ вызвали его шаги.

На другой день после пальбы в катакомбах Михаил Семенович призвал к себе отцов-основателей одесской Этэрии – греческих купцов Скуфаса, Ксантоса и Афанасиса. В качестве бесплатного приложения явился Струдза, считавший своим долгом говорить за всю диаспору. Гости от «товара» открестились. Но наместник и не ожидал иного.

– Господа, – строго сказал он. – Считаю своим долгом напомнить, что Россия предоставила вашим соотечественникам убежище и оказывает помощь. Однако никаких противозаконных действий на вверенных мне землях я не потерплю. Вы лишитесь патентов на торговлю и, милости просим, разбойничать в пределах Оттоманской Порты.

– Этэрия не имеет отношения к обнаруженному оружию, – заявил старик Струдза.

– Без сомнения, – рассмеялся генерал-губернатор. – Вы собирались закидывать врагов апельсинами!

Собравшиеся невольно заухмылялись.

– Повторяю еще раз. Меня не интересует, как вы будете использовать ружья и патроны на турецкой стороне. Но в пределах России им делать нечего.

Это все, что он мог. Собственное бессилие раздражало.

– Даже официальное расследование ни к чему не приведет, – с досадой бросил граф Казначееву, когда греки ушли. – Мы тут же упремся в начальника южных поселений. А он для меня неприкосновенен.

Кейдан. Польша.

Коляска нырнула в ухаб перед самой станцией, кучер взмахнул кнутом, гикнул, огрел лошадей да обложил по матушке польские дороги. Четверо фельдъегерей по сторонам экипажа придержали лошадей, чтобы не оказаться впереди его высочества. Адъютанты поотстали. Упряжка шестериком легко миновала овраг и показалась уже на гребне, когда в воздухе раздался хлопок. Точно взорвали праздничную тыкву с конфетти.

Константин Павлович от неожиданности откинулся назад. Фуражка с головы слетела в грязь. Лицо обдало запахом пороха. Лацкан шинели подняло ветром, и пуля пробила толстое сукно насквозь. Целое мгновение, растянувшееся перед глазами, как капля воска, царевич оставался один на один со следующим выстрелом. Но тот не прогремел. Лишь через секунду адъютанты кинулись к Константину, а фельдъегеря – к поленнице дров справа от дороги. Со стороны станции бежали люди.

Великий князь оставался смертельно бледен. Он не любил сюрпризов. И не слыл храбрецом, хотя в юности принимал участие в швейцарском походе Суворова. Эта слава далеких дней сообщала ему нечто романтическое в глазах соотечественников. Из-за серых от дождей бревен генерал Курута вытащил за ухо мальчишку лет пятнадцати. Долговязого, с руками, высовывавшимися из рукавов коротенькой куртки. Его допотопный пистолет брезгливо нес адъютант. В это время со станции послышался шум. Там нашли второго злодея, притаившегося под окном. Столь же великовозрастного и вооруженного дедовской фузеей.

Юнцов поставили перед великим князем. Сбежавшийся от станции народ трепетал, ибо Кейдан – городок невеликий, не дай бог на него падет немилость императора. Константин Павлович набычился. Первый испуг прошел, и в голову, как всегда, ударила кровь.

– Это Молесон, – гудела толпа. – Сын директора гимназии.

– Оно и видно, – рыкнул августейший седок, вертя пальцем в простреленной шинели. – Зачем же вы хотели убить брата царя, дети?

– В Вильно терзают студентов! – выкрикнул ему старший. А потом засопел и покосился на приятеля. – К тому же нам обоим жизнь надоела. Я влюблен в сестру Тюра, а Тюр в мою. Безответно.

– Полагаете, каторга прибавит вам взаимности?

Великий князь колебался. Дать бы обоим пинка и отправить домой. Но хохот застревал в горле. Уже второе покушение устраивали на него проклятые школяры! В Вильно 3 мая ученик гимназии вместе с товарищами написал на доске: «Да здравствует конституция! Жаль, некому о ней вспомнить!» Виновников забрили в солдаты. Вслед за тем в Коржех, Поневеже и самой Варшаве задержали студентов, от руки переписывавших призывы покончить с тираном.

Решение суда о смертной казни Тюру и Молесону великий князь, конечно, не подписал. Но рудники им были обеспечены.

– Я слишком крупная мишень, – говорил Константин, хлопая себя обеими руками по заду. – Боюсь, в другой раз не промахнутся.

Одесса.

– Давай считать их по пальцам! – Пестель смотрел в черные горящие глаза подполковника Александра Поджио. До чего все итальянцы темпераменты! Настоящий карбонарий, только на русской службе. – Для удара в Петербурге я готовлю двенадцать удальцов. В Польше Лунин возглавит обреченную когорту. Доверять ляхам убийство русского великого князя ниже нашего достоинства.

Поджио согласно затряс головой.

– Принесем в жертву всех! Нечего смотреть на пол и возраст. Проклятое семя!

Павел Иванович удовлетворенно кивнул. Да, так будет проще. Республике в первые дни возникновения некогда возиться с пленными членами царской фамилии. Да и за спиной у заговорщиков надо сжечь мосты. Чтобы не оглядывались назад. А то опять начнут рядить: можно – нельзя, позволительно – непозволительно… Первую кровь всегда переступить трудно. Если же это будет кровь августейших лиц, дальше пойдет легко. Остальная обесценится.

– Государь, – перечислял Поджио, – три брата, их жены, императрица-мать, дети Николая, сестры, выданные замуж в Германии и Голландии, их отпрыски…

– Всего тринадцать, – заключил Павел Иванович. – Знаешь ли, друг, что это ужасно? Если убивать и в чужих краях, то числа не будет. У всех великих княгинь мужья и дети. Довольно объявить их лишенными прав наследства. Кто захочет престола, облитого кровью?

– Я готов отправиться в Польшу и осуществить приговор, – заявил Поджио. – Только это должен быть именно приговор. А не убийство. Их надобно судить заочно. И вынести вердикт.

Пестель поднял ладони к лицу и с силой потер глаза. «Господи, почему они все время играют? Ставят условия. Капризничают. Никто не хочет просто делать дело!»

Варшава.

– Почему ты так не любишь поляков? – Александра смотрела в окно кареты на светлый еловый лес по сторонам дороги. – Твои братья оба оказывают им явное предпочтение.

– Я русский, – буркнул Николай.

Проезд через Варшаву всегда казался ему пыткой.

– У меня была няня-англичанка, – сообщил он. – Мисс Лайон. Очень славная. Я ее обожал. Когда она следовала в Россию, здесь началось восстание, всех русских захватили, и ее вместе с нашими дамами полгода держали в крепости, пока Суворов не взял город.

Никс откинулся на спинку сидения и опустил веки. Ему не было и пяти. Он играл на полу в детской, а няня вязала в уголке, перебрасываясь с горничной ничего не значащими фразами. Речь коснулась Польши. И бонна порассказала глупенькой девчонке, какие такие бывают галантные ляхи. Женщинам и в голову не пришло, что ребенок понимает больше, чем кажется.

«Что ты строишь, Ники?» – ласково спросила мисс Лайон, когда горничная удалилась.

«Дачу для тебя». – Великий князь нагораживал стулья и натягивал на них сверху покрывала.