Наследник Тавриды - Елисеева Ольга Игоревна - Страница 16

Он не знал, как объяснить.

Александр Павлович побелел. Потом махнул рукой: этого упрямца не переспорить.

– Весьма прискорбно, что вы полагаете между мною и собой такой высокий барьер. Право, ведь я вам с Александрой не чужой и хочу как лучше…

Первое, что сделал Николай Павлович после разговора с братом, пошел и пожаловался матушке.

– Вам надо быть осторожнее. – Вдовствующая императрица покачала головой. – Неужели вы не понимаете, что своей неподатливостью можете обидеть его величество. Все мальчики в возрасте Саши мечтают иметь рыцарский замок.

– Мой сын хочет домик Робинзона на острове. – Никс закусил губу. Он не мог сказать: «Саша иногда боится спать один и прибегает к нам…»

В покоях великокняжеской четы тишиной и не пахло. Дети валялись на ковре посреди комнаты, для верности накрытом еще шкурой тигра, и тянули каждый на себя усатую голову чудовища. Мари обожала брата, Саша снисходил до нее. Разбросанные по полу игрушки представляли странную смесь девчачьего и мальчишеского мирков. Кукольный домик, присланный тетей Аннет из Голландии, соседствовал с россыпью оловянных, хорошо раскрашенных солдат высотой в ладонь. Это была английская коробка – красные мундиры. Неожиданный и очень трогательный подарок Веллингтона. Мари любила стучать кулачками в братний барабан и поднимала оглушительный рев, когда уставшие от шума взрослые отнимали игрушку. Сейчас между детьми была тигриная голова, в подкладке которой они проковыряли дырку и устроили тайник. Что за сокровище на этот раз находилось в черепе зверя и послужило яблоком раздора, Никс не знал. Он поднял сына на руки и строго потребовал:

– Уступи сестре. Она дама.

Мальчик отчаянно замотал головой. Но отец шепнул ему на ухо, что поздно вечером, когда все заснут, они вдвоем спрячут в тигра настоящие патроны, и Саша унялся. Великий князь торопливо поцеловал Александру в щеку, и она тотчас поняла – муж чем-то расстроен. Избегает смотреть в глаза и не гогочет от удовольствия, устроив с детьми возню на ковре.

– Ступайте, – царевна отпустила фрейлин. – Что-то случилось?

– Нет, ничего. – Врать он не умел. Во всяком случае, ей. Его так и распирала обида. – Вообрази, государь предложил поселить Сашу отдельно от нас, с какими-то воспитателями, в Белой башне. Я сказал, что он маленький. Мы почти поссорились. Maman говорит, я не должен раздражать брата, иначе…

Александра подняла руки и попыталась взять у Никса ребенка. Но муж вцепился в мальчика, точно сию секунду должны были явиться его забирать. Так они стояли, каждый со своей стороны, держась за Сашу и друг за друга. Маленькой Мари сделалось обидно, она бросила тигра, подползла и начала карабкаться отцу по ноге. Скосив глаза в зеркало, царевич невольно расхохотался.

– Все будет хорошо, – твердым голосом сказала Шарлотта. – Никто их у нас не отберет. Ты не позволишь.

Она обладала сильным характером. Но почти все время казалась слабой. Даже в ее блеклом лице с остреньким носиком, глубоко посаженными серыми глазами и невидимыми бровями ему чудилась особая красота. Хотя все находили, что великая княгиня не так хороша, как должна была бы быть.

– Я не хочу жить и бояться собственного сына. Чтобы между нами были те отношения, которые разорвали сердце моему отцу и погубили Александра. Это противоестественно.

Шарлотта погладила мужа по руке.

– У нас все как у людей. Кстати, погода разгулялась. Солнце. Пройдись с Сашей до пруда, только не долго.

Маленького царевича укутали. Октябрь – коварный месяц. И, взяв сына за руку, Никс отправился с ним по аллее. Они не пошли к пруду. Великий князь знал маршрут поинтереснее.

– Я хочу показать тебе остров. – Через несколько минут, когда ноги пятилетнего Саши устали, отец посадил его себе на шею. – Это недалеко. Ты не боишься воды?

Мальчик помотал головой. Странно. Сам Никс в его возрасте боялся.

Свернув в одну из боковых аллей, великий князь ускорил шаг и минут через пятнадцать достиг совсем диких мест. Здесь не стригли траву, и она бурой гривой лежала на земле, прибитая недавними дождями. Кажется, здесь? Вроде эта тропинка? Точно. Раздвинув ветки боярышника, Никс спустился к кромке канавы. Неглубоко. Раньше они с Рыжим перебирались на лодке. Теперь ему по колено. Ни мостков, ни доски на другой берег не было, и царевич форсировал канал. Судя по тому, как притих на плечах ребенок, ему все-таки было боязно.

Отец выбрался из воды и ссадил мальчика на траву. Тот сделал два шага и тут же шатнулся обратно к ногам взрослого. На него из-за желтой листвы зиял темным входом старый полуразвалившийся шалаш. Он был давно необитаем. И оттого исполнен угрозы.

– Здесь жил Робинзон? – спросил Саша.

– Два Робинзона, – рассмеялся отец. – Никто из них не хотел быть Пятницей.

Варшава.

Константин Павлович стоял на веранде Бельведера – октябрь в Варшаве теплый месяц – и курил александрийскую сигару. Ему надо было подумать. А думать великий князь не любил. Утром он получил письмо от императора, в котором тот заверял, что все обещания исполнены. Эта загадочная фраза заключала в себе сокровенный смысл. Теперь надо было решать. На одной чаше весов лежал постылый венец, на другой… О, на другой была рука Жаннеты. Выбор казался ясен. И все же, все же… Заставлять его отказываться от прав на наследство жестоко и несправедливо. Он старший за Александром, и никто не может отнять то, что принадлежит ему по закону! С другой стороны, Жансю католичка и не принадлежит ни к одному царствующему дому. Но разве Петр Великий не посадил рядом с собой на трон прачку?

Константин не был Петром Великим. Да и времена другие. Словом, от него требовали отречения. И началось это не вчера.

– Когда кто-нибудь имеет честь управлять таким народом, как наш, он должен быть готов ко всему. – Осенью 1819 года в Варшаве братья прогуливались по парку Брюлевского дворца. Александр был недоволен неуступчивостью сейма, но еще более установившейся в гвардии нарочитой вольностью. – Монарх должен оставаться на своем посту только до тех пор, пока может удерживать в уме всю империю. Я же смертельно устал…

– Вы слишком много времени проводите в дороге, – осторожно отозвался Константин. – Уверен, пара месяцев покоя в Царском восстановят ваши силы.

Государь покачал головой.

– Я говорю не о физической усталости. Хотя и о ней тоже. Нравственное утомление превышает ее во сто крат. Признаюсь тебе: я хочу отречься. Ты должен решить, что будешь делать в сем случае.

Александр Павлович любил говорить о желании оставить трон. И всегда внимательно следил за реакцией собеседника.

– Я попрошу у вас место вашего второго камердинера, – не моргнув глазом, отозвался Константин. – И стану чистить вам сапоги.

Император улыбнулся.

– Когда настанет срок, я вас оповещу, и вы напишете свои мысли матушке.

О чем писать? Разве такой разговор можно почесть серьезным? Константин потер лоб. Как получилось, что снять корону хотел старший брат, а отрекаться заставляют его?

На веранду вышла Жозефина Фридрихс и обняла великого князя за плечи.

– Ты слишком много куришь. Это вредит легким.

– Ах, оставьте. – Константин взял ее за руку. – Мне надо с вами поговорить. Вы старый друг. Вы дадите мне добрый совет.

Жозефина повела его в сад, усадила на скамейку и позволила положить голову к себе на колени. Это была смуглая быстроглазая дама с веселым личиком. В 1803 году она содержала в Петербурге шляпную мастерскую. Царевич влюбился в смешливую модистку и поселил у себя, сначала в Стрельне, потом в Варшаве. Жозефина родила ему сына Пашу, но никогда не посягала на исключительное внимание Константина.

– Государь пишет, что препятствие со стороны моей бывшей жены устранено. Она готова дать развод. Но, решаясь на брак с полькой-католичкой некоролевских кровей, я должен помнить о законе нашего отца. Подобные союзы запрещены. Дети от них не имеют прав на престол. Император намекает, что я должен отречься.