Наследник Тавриды - Елисеева Ольга Игоревна - Страница 100

– Когда же государь начнет нас щадить, а мудаков вешать?!

Казначеев вздрогнул и поднял голову от еженедельной сметы. Его сиятельство позволял себе подобные словеса крайне редко. Кажется, в последний раз… в Мобеже, шесть лет назад, когда узнал о расформировании корпуса. Должно было случиться нечто из ряда вон выходящее, чтобы поколебать всегдашнюю графскую доброжелательность.

Начальник канцелярии молча смотрел в лицо генерал-губернатора, ожидая пояснений. Михаил Семенович встал, пересек кабинет и положил перед полковником только что распечатанное письмо от Бенкендорфа.

– Прочтите от сих до сих. – Палец наместника показал строки. Граф ни на секунду не усомнился в том, что глаза Казначеева не осмелятся выхватить ничего сверх дозволенного. Впрочем, все послание Шурки было посвящено описанию рокового дня.

– Такие дела, Александр Иванович, – молвил Воронцов, когда начальник канцелярии дочитал до конца. – Тысяча двести убитых. Многие из толпы. К чести государя, он до последней минуты старался кончить миром. Надобно благодарить Бога, если Петербургом окончится.

Казначеев был совершенно оглушен новостью. «Хорошо, что мы далеко!» – вертелось у него в голове. Но граф бросил:

– Все это нас непосредственно касается. Вторая армия – рукой подать. Катакомбы вы помните. Держите известия в секрете. Нам велено арестовать полковника Липранди.

– Липранди? – не поверил ушам Казанчеев.

Граф поморщился.

– Думаю, на него нет ничего серьезного. Пока жил в Кишиневе, хороводился с недовольными. Но потом отстал от этих знакомств. – Михаил Семенович бросил на собеседника быстрый испытующий взгляд. – Пошлите кого-то, кому доверяете. А лучше поезжайте сами. Но непременно с тем, чтобы взятие под стражу произошло на другой день, после известия об аресте. Вы меня поняли?

Казначеев кивнул. Куда понятнее? Если у Липранди есть компрометирующие бумаги, он успеет их сжечь.

Во дворе послышался звон колокольчика, и новый курьер явился под своды канцелярии. В его сумке были сплошь обычные бумаги, но он гнал от самых Ясс и, едва переводя дух, брякнул:

– Черниговский полк взбунтовался. Идет на Белую Церкву!

Граф побледнел. Потом посинел и даже как-то опал с лица. Известное дело, ее сиятельство с детьми была у матери.

– Александр Иванович, мне нужно ехать, – сдавленно проронил Воронцов.

Казначеев встал, намереваясь в крайнем случае заслонить собой дверь.

– Нельзя этого делать. У вас с собой нет воинской команды…

– Верные войска уже выступили, – встрял курьер, нутром чуя особую важность темы.

– Да пока войска… – вспылил наместник.

– Но что вы можете один? – Казначеев понимал, что это не довод.

Граф прижал пальцы к вискам.

– Я успею их вывезти. Мятежники идут медленно: пьют и грабят.

1–3 января 1826 года. Село Трилесы – Село Ковалевка.

Если человек с детства похож на Наполеона, рано или поздно он попытается оседлать революцию. Подполковник Сергей Муравьев-Апостол смотрел в забранное деревянной решеткой окно гауптвахты. Накануне он с братом Матвеем дал полковому командиру Густаву Гебелю взять себя под стражу. Это ненадолго, всего несколько часов, твердил Сергей Иванович. Когда они узнали о готовящемся аресте, хотели покончить с собой. Но Михаил Бестужев умолил их не совершать глупостей.

– Вас освободят. Потерпите!

Так и вышло. За 25 рублей унтер-офицер Григорьев растворил окно темницы. В это время из-за стены уже доносились крики и звук потасовки. Несколько младших офицеров напали на Гебеля. Сергей выпрыгнул на землю и, пробежав по двору, вломился в сени. Поручик Щепилло, совсем молоденький мальчик, только с перепугу решившийся на злодейство, ударил полковника штыком в живот. Гебель устоял на ногах и, что самое ужасное, видимо, не осознал боли. Он продолжал увещевать нападавших:

– Господа, оставьте свои преступные намерения. Братья Муравьевы взяты под стражу по приказу государя…

Полковник не договорил. Прапорщик Соловьев сзади схватил его за волосы и повалил на пол, а другой – Кузьмин – вскочил на Гебеля верхом, и втроем они наносили ему удары чем попало. Сергей Иванович поднял брошенное Щепиллой ружье и несколько раз стукнул полкового командира прикладом по голове. Только так можно было прекратить сопротивление. Соловьев распахнул дверь, выпуская Матвея.

Увидав распростертое тело, тот отшатнулся и только мог произнести побелевшими губами:

– Что вы наделали?

– Ничего, – отозвался Кузьмин, зло стрельнув на старшего из Муравьевых глазами. – Вы звали нас к восстанию. Говорили о Риего! Мы рискнули головами. Ведите на Москву!

– Кто уверял: революция будет сделана военная, без малейшего кровопролития? – прошипел Матвей, схватив брата за руку.

Еще вчера Серж рассуждал уверенно и благородно:

– Три сотни человек прошли из Андалузии через всю Испанию, созвали парламент и восстановили конституцию. Неужто целый полк не дойдет до Киева и столицы?

– Из тебя такой же Риего, как и Наполеон! – Матвей в сердцах отвернулся. – Одни семейные чувства заставляют меня за тобой следовать.

Из села Трилесы, где квартировала 5-я рота, Сергей в сопровождении мальчишек Щепилло и Соловьева отправился в ближнюю деревню Ковалевку, чтобы уговорить гренадер из 2-ой роты присоединиться к мятежу. Между тем Гебель, придя в себя, сумел выбраться из гауптвахты и пополз домой, оставляя на снегу длинный кровавый след. Его могли добить. Но, поскольку был он человек невредный, служивые дали ему благополучно сокрыться из глаз за плетнями. Там обнаружила мужа госпожа Гебель и с помощью двух старших детей доволокла до дому. Третий младенец был еще мал и делу пособить не умел, а четвертый и вовсе находился в утробе. Ни полкового лекаря, ни даже фельдшера – все попрятались. Полковница сама обмыла и забинтовала восемь колющих ран, положила сердечного под образа и села у окна ждать продолжения.

– Уходите, – через силу шептал муж. – Скройтесь.

Но негде было скрываться и некуда идти.

Ранним утром две роты маршем вошли в Васильков, где стоял весь полк. Впрочем, это была не совсем правда. Когда головные вступали в штаб-квартиру, многие еще растянулись в пути, а иные и не думали двигаться из Трилес и Ковалевки. Разом сыскали где опохмелиться и на призыв подполковника по примеру испанских братьев добыть себе вольность отвечали нагло и развязно:

– Тута погуляем!

Сергей Иванович чувствовал, что мир плывет у него перед глазами. Он видел войну, помнил, на что она похожа. Пятнадцати лет от роду бежал на фронт, а через два года закончил заграничный поход в чине штабс-капитана. Носил три ордена и наградную золотую шпагу «За храбрость». Что изменилось? Стало не так? Раньше солдат сдерживал страх наказания. Теперь он исчез. Сергей впервые в жизни осознал, что и на него могут поднять руку. Свои. Пропасть между ним и пьяным вахтенным исчезла.

Сначала он гнал черные мысли. Надеялся: дисциплина остального полка повлияет на распоясавшихся. Для похода нужны деньги. Казна, конфискованная в цейхгаузе, составила десять тысяч рублей. На это можно гулять, и не всем понравилась идея куда-то идти. Только на марше служивые могли очувствоваться. Даже вразумление словом Божьим прошло даром. Двести рублей Сергей заплатил полковому священнику за то, чтобы тот прочитал перед полком «Православный катехизис» сочинения самого Муравьева.

– Серж, умоляю, не нужно перевирать священные тексты. – Матвей считал предприятие несбыточным от начала до конца.

Но алчный попик уже соблазнял малых сих:

– Для чего Бог создал человека? Для того чтобы он был свободен и счастлив. Почему русский народ несчастен? Потому, что цари похитили его вольность. Что святой закон повелевает делать русскому воинству? Раскаяться в долгом раболепии и ополчиться против тиранов…

«Катехизис» был длинный. Солдаты зевали. А по окончании окружили сидевшего на коне подполковника:

– Теперь можно маленько пограбить? В пяти верстах имение пана Руликовского Мотовиловка, вот бы туда!