Распутник - Шмитт Эрик-Эмманюэль - Страница 12

Г-жа Дидро, Дидро.

Г-жа Дидро, женщина лет сорока, живая, крепкая, с простоватыми манерами, стремительно входит в комнату.

Г-жа Дидро. Ты, конечно, был не один? Дидро. Наоборот. Г-жа Дидро. В таком виде? Дидро. Вот именно. Кто в таком виде принимает посетителей?

Г-жа Дидро садится и выдерживает паузу.

Г-жа Дидро. Я устала.

Дидро. Да?

Г-жа Дидро. Да. Мне надоело быть самой обманутой женой в Париже.

Дидро (искренне удивлен). Что случилось?

Г-жа Дидро. Я приехала сказать тебе это. Мне больше невтерпеж, что ты путаешься с каждой юбкой.

Дидро (без притворства). Да, но… Это длится годами… Почему именно сегодня?

Г-жа Дидро. Ах, не знаю, нипочему! Сегодня я проснулась и подумала: хватит, мне надоело носить рога.

Дидро (просто). Но, Антуанетта… ты поздновато спохватилась.

Г-жа Дидро. Что?!

Дидро. Ну да, вот уже двадцать лет я шляюсь, а ты вдруг являешься сегодня ни с того ни с сего и открываешь Америку!

Г-жа Дидро. Как! Ты, стало быть, никогда не прекратишь?

Дидро. Вряд ли.

Г-жа Дидро. Каков наглец! И ему даже не стыдно!

Дидро. Нет.

Г-жа Дидро. Ты настолько меня презираешь?

Дидро (искренне). Да нет же! Ты добрая женщина, искренняя, честная, замечательная. Никогда еще страсть не была столь оправданна, как моя к тебе. Разве ты не прекрасна? Подумай хорошенько, ты поймешь, насколько ты достойна любви и как я тебя люблю. Мне ни разу не пришлось пожалеть о нашем союзе.

Г-жа Дидро. «О нашем союзе»!… Он называет это нашим союзом!… Для тебя это небось смутное воспоминание среди множества других!…

Дидро. Ничего подобного. Я ни с кем тебя не спутаю. (Подходит, ласково.) Можешь ли ты меня упрекнуть, что я тебя забыл?

Г-жа Дидро (краснея). Нет… это правда… в этом смысле я, конечно, куда счастливее, чем многие женщины моего возраста. И… (Гневно.) Только мне все время кажется, что, когда мы этим занимаемся, ты думаешь о других женщинах!

Дидро. Никогда!

Г-жа Дидро. Правда?

Дидро. Никогда! Если бы я не изменял тебе, то, наверное, обнимая тебя, думал бы о тех, кого у меня не было. Но поскольку я прихожу к тебе после них, то у меня нет супружеского разочарования и это именно тебя я обнимаю и целую.

Г-жа Дидро (наполовину убеждена). Ты ведь всегда выкрутишься, верно? (Пауза.) Между прочим, тем-то ты меня и взял, другого такого краснобая не сыскать было! Тебя называли «Златоуст». (Пауза.) Это верно, что для женщины внешность мужчины не так уж и важна.

Дидро. Премного благодарен!

Г-жа Дидро. Так или иначе, нынче утром мне показалось, что я рогата больше обычного, и я решила это прекратить. Но раз ты меня все еще немножко любишь…

Дидро. Даже очень…

Г-жа Дидро…ты должен пообещать, что перестанешь.

Дидро. Нет. Перестать было бы противоестественно.

Г-жа Дидро. Немного воздержания — это все равно что пост, это полезно для здоровья.

Дидро. Вовсе нет. Я вычеркиваю воздержание из перечня добродетелей. Согласись, наконец, что нет ничего более ребяческого, более нелепого, абсурдного, вредного и достойного презрения, чем удерживать в себе все эти соки, разве нет? Они ударяют в голову, человек сходит с ума.

Г-жа Дидро. А как же монахини? И монахи?

Дидро. Надеюсь, они находят выход в самоудовлетворении.

Г-жа Дидро. О!…

Дидро. Зачем им лишать себя мгновений необходимых и сладостных? Это как кровопускание, только гораздо приятнее.

Г-жа Дидро. О!…

Дидро. Какое имеет значение природа избыточного сока и способ от него избавиться? Если он переполнит свой естественный резервуар и распределится по всему механизму, он будет выводиться через мозг, а это путь более долгий, болезненный и опасный, и сок все равно пропадет без пользы. Природа не выносит ничего бесполезного, и в чем был бы грех монахов, если бы они помогли природе, когда она их к этому призывает посредством самых недвусмысленных симптомов? Не будем же провоцировать природу, — напротив, протянем ей при случае руку помощи!

Г-жа Дидро. Обходись как знаешь, но я не желаю больше терпеть твои измены. Мы, в конце концов, женаты! Ты, часом, не забыл?

Дидро. Брак всего лишь чудовищная нелепость в естественном порядке вещей.

Г-жа Дидро. О!…

Дидро. Брак претендует на нерасторжимость обязательств. Любой здравомыслящий человек трепещет при мысли о хотя бы одном нерасторжимом обязательстве. Ничто не кажется мне более безумным, нежели постулат, противящийся переменам, которые в нашей природе. Ах, я так и вижу молодую пару, которую ведут к алтарю: словно чета буйволов, которых ведут на бойню! Бедные дети! Их заставят поклясться в верности, ограничивающей самое переменчивое из наслаждений одним-единственным человеком. Они пообещают убить свое желание, удавив его цепями верности!

Г-жа Дидро. Я тебя больше не слушаю.

Дидро. Ах, эти любовные обещания! Так и вижу эту первую клятву, которую дают друг другу два существа из плоти и крови перед потоком, который пересыхает, под небом, которое изменяется, у подножия скалы, которая рассыпается в пыль, под деревом, которое умирает, на камне, который теряет силу и прочность. Все преходяще в них самих и вокруг них, — а они дают друг другу вечные клятвы, полагая свои сердца неподвластными никаким превратностям. О, дети, эти вечные дети!…

Г-жа Дидро. То, что ты говоришь, просто гнусно!

Дидро. Желания проносятся сквозь меня, мне встречаются женщины, я всего лишь точка пересечения сил, которые превосходят меня и составляют мою сущность.

Г-жа Дидро. Красивые слова, фразы, — и все это, чтобы сказать, что ты просто свинья!

Дидро. Я то, что я есть. И ничто иное. А все сущее не может быть ни против природы, ни вне ее.

Г-жа Дидро. Тебя повсюду обзывают вольнодумцем и распутником.

Дидро. Распутство есть способность делать различие между полом и любовью, между сочетанием и совокуплением, короче говоря, распутство — это всего лишь способность различать оттенки и стремление к точности.

Г-жа Дидро. У тебя нет морали!

Дидро. Еще как есть! Просто я считаю, что мораль есть не что иное, как искусство быть счастливым. (Бросается к письменному столу.) Вот видишь, я как раз писал это в статье «Мораль» для «Энциклопедии». (Принимается записывать все, что тем временем говорит своей жене.) «Каждый человек ищет свое счастье. Существует лишь одно-единственное стремление: быть счастливым, и одна-единственная обязанность: быть счастливым. Мораль есть наука, производящая обязанности и справедливые законы от идеи об истинном счастье».