Король - Бартельми Дональд - Страница 9

– Вероятно, вам сойдет с рук, если напомнить, что вы король.

– Тогда подымется шум, что король пользуется служебным положением, дабы увильнуть от священной обязанности.

– Ну а так, чтоб и волки сыты, и овцы целы, не выйдет.

– Я знал, что на ваше глубокомысленное мнение всегда можно положиться.

– Касательно Пророчества, – сказал сэр Кэй.

– Ну? – сказал Артур.

– Мне просто кажется, что в данный момент было бы неплохо на него взглянуть. Не проливает ли оно какой-либо свет на проистечение событий и все остальное.

– Вам просто хочется его увидеть. Пророчество. Сам документ.

– Если вы сочтете сие подобающим, сир. То есть, я полагаю, что нынешний момент так же хорош, как и любое другое время, что скажете?

– Я управляю страной так, что вам не по душе, – вы это хотите сказать? Войну проигрываю, нам грозят гражданские беспорядки, поэтому давайте-ка вытащим старое доброе Пророчество и сверим курс. Особенно раз вы не верите, что оно существует на самом деле, и считаете его просто монархической белибердой. Мол, пусть мещане потрепещут…

– Я признаюсь в наличии у меня определенной доли простого человеческого любопытства, да.

– Возможно, я позволю вам глянуть одним глазком.

– Это будет весьма любезно с вашей стороны, сир.

– Но не целиком. Если я покажу его полностью, вы будете знать столько же, сколько и я, не так ли?

– Едва ли. Я ж не король. Таким образом, даже увидь я, из этого совершенно не следует, что я различу, если вы понимаете…

– Это верно. Ну что ж, тогда я позволю вам взглянуть.

– Отлично.

– Может, в среду. Да, в среду, а еще лучше – в четверг.

– Артур, вы надо мною насмехаетесь.

– Мерлину было всего семь, когда он произнес слово. Сидя на камне. Он набрал в грудь побольше воздуху – вдохновение – и говорил семь часов. Пророчество делится на семь частей. Меня в данный момент больше всего беспокоит Часть Шестая.

Сэр Роже де Ибадан беседуючи с Красным Рыцарем – сэром Железнобоком, рыцарем Красного Поля.

– Отсутствие гибкости, – сказал сэр Роже. – Вот что вас свалит.

– Вам-то легко рассуждать, – сказал Железнобок. – Вашему народу в этой войне терять нечего. А у нас тут тевтонские орды намылились в любой момент через границу хлынуть.

– Оставлять все мышление на долю Партии подобает только дикдику, – сказал сэр Роже. – По моему мнению. Индивидуальное мышление, сколь бы кривым или разложившимся оно ни казалось, – необходимое условие творческой эксплуатации бытия.

– Что есть дикдик?

– Мелкая восточноафриканская антилопа, практически безмозглая, – сказал сэр Роже. – Я не имел в виду никого оскорблять. Но мне больно видеть, как взрослые мужчины и женщины заваливаются на спину и обнажают, так сказать, горло ножу.

– Партия олицетворяет коллективную мудрость народа, – сказал Красный Рыцарь. – А кроме того, у Партии имеется доступ к информации, какого нет у частного лица. Для меня весьма предпочтительно оставлять важные решения Партии, нежели толпе психов в Парламенте.

– Именно парламентский путь обеспечивает слышимость гласу народа.

– Однако народ – и я не исключаю из него себя, – по большей части очаровательно не осведомлен в общественных делах.

– Мой отец бывало то же самое говорил: „Они знают больше нас, у них есть такая информация, которая нам и не снилась“. И это – о правительстве, которое повергло страну в полную разруху!

– Партия спасла мою страну от наикошмарнейшей из всех вообразимых тираний, – сказал Железнобок. – Такое не забывается.

– А как же процессы 37-го?

– Вы меня утомляете, – сказал Красный Рыцарь. – Вопрос в другом: где Артур? Где Гвиневера? Кто управляет страной?

– Насколько я слыхал, Мордред. Сам не знаю, почему эти люди не разглядели его характера. Мне все представляется простым.

– Незатейливым, как „Правда“, – сказал Красный Рыцарь. – Даже в России мы знаем про Мордреда.

– Русский народ сплетничает о королевских особах?

– Только на кухонном уровне, – сказал Железнобок. – У меня кухонь четыре. Естественно, какие-то слухи просачиваются наверх.

– У вас что же, есть слуги?

– Ну, не вполне слуги. Кое-кто время от времени приходит помочь по хозяйству.

– И сколько таких?

– Дайте подумать, – сказал Железнобок. – У нас имеются эконом, шеф-повар, два повара, несколько счетоводов – по-моему, четверо, – дворецкий и горничные. Тринадцать горничных, я полагаю. Ну, потом конюхи и те, кто надзирает за теми, кто в полях, и так далее. Да, и еще ветеринар.

– Прекрасная мечта, с черной точки зрения. Это и есть Революция?

– Я сражался на стороне Красной Армии, когда все мои приятели – ну или большинство – были на стороне Белых. Партия это запомнила.

– Вы вовсе не кажетесь стариком.

– Радость битвы. Не дает стареть.

– А она вообще существует – эта радость битвы? – спросил сэр Роже. – Мне, наверное, доводилось ее переживать, но для радости она как-то странно депрессивна. Да-да, я подвержен унынию. Я некоторым образом мрачен вот в эту самую минуту.

– Я нынче тоже мрачноват, – сказал Красный Рыцарь. – Сочетание войны и моего обостренного исторического сознания.

– Мой добрый сэр, но вы же убиты горем и вполовину не так, как я.

– Я убит горем больше, чем все, кто мне в жизни встречался, – сказал Красный Рыцарь. – А с годами мое обостренное историческое сознание лишь расширяется и углубляется. Со всем должным уважением, ваша скорбь – просто шутка в сравнении с моей.

Тогда сэр Роже от горя лишился чувств, а потом пришел в себя и лишился чувств опять, и всякий раз, приходя в себя, он заново лишался чувств.

– А, Иисусе, – сказал Красный Рыцарь, – горя прекраснее я в своей жизни не видал, ни у мужчины, ни у женщины, ни у священника, ни у мирянина. Что же вселяет в этого доброго рыцаря такую печаль?

– Любовь, – сказал сэр Роже, приходя в себя. Он принялся тыкать в рукав своего черного дублета кинжалом с серебряной рукояткой. – Я огорчен так прежестоко, как огорчен был Ланселот в тот день, когда благородная охотница стрелой пронзила ему ягодицу, а он не сумел вытащить зазубренный наконечник, засевший в нем на шесть дюймов, и в седле сидеть не мог совсем, а мог только лежать поперек бедной кобылы на животе, и ноги его болтались, а великолепная голова колотилась о бок несчастной скотины при каждом шаге всю дорогу до Вестминстера.

– Перестаньте с ножиком баловаться, – сказал Красный Рыцарь. – Вы действуете мне на нервы. Но есть ли, могу я спросить, какое-либо препятствие к достижению ваших надежд? Что – леди холодна или, быть может, предпочла другого? Или же дело в ее супружестве, при условии, что таковая беда с нею приключилась, а в этом случае я не смогу ничего вам присоветовать, ибо Центральный Комитет не одобряет адюльтеры, которые…

– Ничего подобного, – сказал сэр Роже, – однако гораздо хуже. Любовь подсунула мне кручину, заставшую меня врасплох. Та, кого люблю я, – не честная женщина.

– Женщина с дурной славой?

– О, слава ее превосходна – в ее ремесле, разумеется. Лучше не бывает.

– И каково ж ее ремесло?

– Она – разбойница с большой дороги. Семь дней назад на дороге в Багинтон избавила меня от некой денежной суммы. Настолько незначительной, что стыдно.

– Она одержала верх над рыцарем, с ног до головы закованным в броню?

– У нее был пулемет системы Стена. Ее зовут Кларисса. Понятия не имею, настоящее имя, или она его использует лишь как псевдоним для работы.

– Насколько я понял, она красотка.

– Сногсшибательная. И на ней была полупрозрачная блузка.

– Понимаю.

– Все дело в работе ума, знаете. Он околдовывает вполне ординарные вещи, вроде женских грудей, и те начинают казаться чудесными и редкими.

– Da.

– Так вы не считаете меня глупцом?

– Не больше, чем любого другого идиота.

– Я рад.

– Хорошо.

– И все равно абсолютно несчастен, вы понимаете.

– Поистине.